Избранные произведения. Том 1 - Всеволод Иванов

Стефангаген. Невозможно, господин советник! Король Фредерик идет походом на Россию.

Ломоносов. То-то, что — король Фредерик!

Стефангаген. И с королем — большое войско!

Ломоносов. Слепое, слепое! Многие думают о том войске, что немец никогда и не прозреет. А я верю: откроет слепые очи народ сей — и увидит правду! Великую правду, Стефангаген! Понял?.. Ну, где тебе понять! Давай, ин, указ: подпишу.

Встречи с Максимом Горьким

Прошлое видишь как скопление вод в пруду. Кажется, недвижны воды эти, и, однако, сколько в них хранится мощных и тайных сил! Подойдет свое время — и эти огромные силы, хлынувшие в турбины, дадут свет, а выпущенные на поля и луга, напитают соками жизни колосья и листья.

Но, прежде чем пустить вперед это могучее скопище вод, человек, хозяин жизни, долго и напряженно размышляет о том, чтобы силы эти действовали плодотворней и лучше.

Не менее напряженно и вдумчиво должен всматриваться в свое дело художник, желающий рассказать народу о знаменитых людях и событиях, которые он видел.

Мои воспоминания о встречах с Максимом Горьким печатались отрывками в течение долгого ряда лет в различных газетах и журналах. Ныне, собирая их воедино, учтя весьма ценные замечания читателей и своих собратьев по перу, я внимательно пересмотрел их и переработал. Менее всего подверглась изменениям та часть воспоминаний, которая под названием «Сентиментальная трилогия» была напечатана еще при жизни Алексея Максимовича в сборнике, посвященном его шестидесятилетию. Я не считаю свои воспоминания совершенными, — да и как может один человек дать совершенный и исчерпывающий образ такого титана, каким был Максим Горький? Это лишь крошечная частица пьедестала памятника, непрерывно воздвигаемого нашим народом своему любимейшему певцу, другу и брату.

Минуло пятнадцать лет после смерти Горького. За эти годы советский народ поднял на огромную высоту культуру, науку и искусство, свершил гигантские подвиги, защитившие и защищающие человечество от капиталистического рабства и фашизма. И среди своих многочисленных и необычайных по красоте и размаху подвигов советский народ никогда не забывал Максима Горького, любил его всегда с исключительной нежностью, считая его жизнь не только образцом жизни поэта, писателя, общественного деятеля, но и образцом жизни одного из лучших людей нашей страны, человека с сердцем широким, как море, и твердым, как сталь.

Горький — жил и живет с нами!

Беспредельны наши земли, леса, моря и горы, теплое солнце и ветер. Бесчисленны села, города и заводы, встающие среди нив, лесов и гор, — все это непрерывно изменяется, растет. И ко всей этой поэзии творческой нашей жизни, к миру, который создаем мы в обширном мире, страстно привязан советский человек.

И среди многих даров, которыми одарила нашего человека земля, он обладает одним из лучших — метким, ярким, выразительным и необычайно волнующим языком.

Этим даром языка в исключительнейшей степени обладал Максим Горький. Из самых глубинных толщ народа он вынес грозное, могучее и вместе с тем доброе слово. Этим могучим словом он всколыхнул сердца всех правдивых и честных людей земли: от Москвы до Пекина, от Пекина до Калькутты, от Калькутты до Парижа и Лондона. Новая, социалистическая культура говорила его языком. Новая Россия и все народы, вставшие с нею на путь преобразования мира в духе коммунизма, нашли в Максиме Горьком поэтическое воплощение своих идеалов.

Стихи, романы, рассказы, пьесы, статьи и речи Максима Горького, его неустанная борьба за мир и культуру, против войны и фашизма — наша борьба, наше слово, наше творчество!.. В его бессмертном творении «Мать» впервые в мировой литературе показан новый тип человека, тип русского революционного рабочего, большевика. Даже если бы М. Горький ничего не написал, кроме книги «Мать», его имя было бы столь же великим и знаменитым, сколь оно велико и знаменито ныне. Однако, кроме книги «Мать», Горький создал многие тома произведений, исключительных по художественной силе, правдивости, реализму и предвидению того, что сделает и делает русский человек, ставший советским человеком, человеком нового, невиданного в мире, общества вдохновенного труда, общества социализма!

Максим Горький смотрел на землю смелыми, широко открытыми глазами. Его глаза видели всю ложь капиталистического мира и видели всю правду, которую несет трудящимся земли наш советский народ, возглавляемый коммунистической партией. Это были глаза Ленина и Сталина, глаза нашего народа, уста его, его огненное слово, его творчество по переделке земли. Это были глаза истины и справедливости, — и поэтому Максим Горький — наш, всегда будет с нами и в нас!

В детстве

Мой отец, Вячеслав Алексеевич Иванов, прекрасный рассказчик, преисполненный какой-то мрачной веселостью, служил учителем церковноприходской школы в селе Волчиха, близ Алтая. Село было велико и по объему и по глухости.

Было это вскоре после окончания русско-японской войны. Через село проходили мрачные солдаты в топорщившихся шинелях цвета сгнившего сена и в лохматых папахах. По вечерам солдаты и мужики собирались беседовать в кузнице, быть может потому, что в кузне было много огня и оттого окружающая их ночь не была столь страшна.

Больше всех говорил мой отец. Его рассказы, наполовину взятые из книг, наполовину им придуманные, были странны и фантастичны. Странно и фантастично было и его лицо: необыкновенно смуглое, с черными пылающими глазами и тонкими, словно из проволоки, бровями. Отец, лихо подбоченясь и играя подковой с таким видом, точно ему ничего не стоит переломить ее, подробно повествовал, как он искал клады и как бился с разбойниками, которые всегда мешали ему в поисках этих кладов. Как теперь понимаю, рассказы отца были очень романтичны, хотя в те годы отец мой «романами» уже не увлекался и, более того, презирал их.

Второй учитель нашей школы, кажется украинец, был, не в пример отцу, чрезвычайно молчалив, глотал «романы», вздыхал по голубоглазой, со звенящим и стеклянно-ясным голосом поповне и еще по чему-то, чего никто не мог понять.

Однажды в зимний прозрачный вечер молчаливого второго учителя нашли повесившимся у косяка на полотенце. Чтоб влезть в петлю, учитель встал на стопку «романов».

И был о том разговор в кузне.

Насколько отец мой презирал «романы», настолько же он уважал газеты, а главное, верил им. Жалованья отец получал 25 рублей в месяц, семья была сам-пятый, и естественно, что газет он выписывать не мог. Читал ту, которую присылали бесплатно в школу, — монархическую. И верил, конечно, ей. А в газете в те дни печаталось много вздора о молодом писателе Максиме Горьком: караул, пришел в великую русскую литературу босяк, пьяница, разбойник!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});