Дети Смерти - Владимир Шимский

Сильный толчок кумарона сбил Мону-Элту с ног, и она откатилась к борту вместе с другими попадавшими на пол женщинами. Справа и слева от себя она слышала стоны и отчаянную брань. Громче всех был слышен голос Мары. Жена Игла грозилась оторвать голову (и еще кое-что) каждому, кто подойдет к ней ближе, чем на пару шагов.

— А этому сопливому магу тем более, — пробормотала она, слизывая кровь с разбитой при падении губы.

— Суки! — вторила ей, чуть не плача, Ториона. Правая рука ее висела, как плеть; на месте перелома быстро набухал огромный, в четверть мина, синяк.

— Мо-олчать! — прикрикнул на женщин один из сопровождавших Ортага воинов. Однако в голосе его чувствовалась неуверенность. Он и сам едва держался на ногах.

Мона-Элта выбралась из-под груды навалившихся на нее тел (бросилась в глаза неестественно свернутая набок голова лежавшей рядом женщины, устремленный в потолок неподвижный взгляд; «увы», — подумала Мона). Что-то творилось с глазами, и это было присутствие той, третьей, неизвестной ей сущности.

В ней самой.

Взглянув на растрепанную, размахивающую руками Мару, Мона-Элта внезапно почувствовала, что видит ее насквозь. Сознание противилось, но… в груди Мары пульсировала странная красно-коричневая масса, в голове, словно огромная, отчаянно перепутанная хисса, белел мозг. Ощутив приступ дурноты, Мона поспешила отвернуться (это, впрочем, мало помогло ей — с другими женщинами дело обстояло не лучше). Она поспешила спрятаться за толстую, поддерживающую палубу балку.

Глубоко вздохнула.

Смех.

Она, наконец, услышала его.

Дикий, уже не человеческий смех Ортага.

Что-то темное («та, третья!») всколыхнулось в ней: именно та, третья, кем она была всегда. И тысячу иров тому назад. И тогда, в теле Моны. И сейчас, в измученном страхом теле Элты. Женщина зажала уши ладонями. «Не слышать. Ничего не слышать», — но это не помогло: смех нарастал, а помимо смеха нарастало и другое —

Голоса.

Чужие. Странные. Неразборчивые.

Они раздавались прямо в мозгу.

Все громче. Все отчетливее.

Почти в каждом из них сквозил страх. Они переплетались, путались, сливались в невообразимый гул. «Я слышу мысли. Вернее, не я. ОНА», — успела догадаться Мона-Элта, прежде чем тысячи чужих мыслей и чувств взорвали ее мозг. И тогда она закричала, а Ортаг, оборвав смех, поднял к потолку дрожащие от возбуждения руки:

— Приветствую тебя, Эрхон! — и снова расхохотался, ибо почувствовал: демон пришел, и (самое главное) по разрастающейся вокруг невидимой, почти нечеловеческой ненависти к вызванному им демону —

ТВАРЬ ЗДЕСЬ, В ТРЮМЕ, В ДВУХ ШАГАХ ОТ НЕГО.

Он уже не слышал, как откинулась крышка люка и находившийся все это время на палубе Ортаг прокричал вниз, в темноту (ибо не горела ни одна свеча) трюма:

— Нас атакуют унриты, мессир!

Ортагу было не до того.

— Что они там, с ума сошли?

Кумарон резко накренился, едва не зачерпнув бортом воду, потом со скрипом выпрямился и, несколько раз качнувшись вправо, влево, замер, похожий на большого раненого зверя.

Лин шумно выдохнул воздух:

— Что у них там творится, что б меня..?!

— Ни ветра. Ни волн. Фрокк знает что, — растерянно пробормотал налегающий на весла Игл.

— Поднажми.

С кумарона донеслись громкие голоса.

— Шумно идем, — сказал Лин, прислушиваясь к всплескам весел на осторожно подкрадывающихся к кумарону лодках. — Рано пошли, — проворчал он.

Над гладкой, как стекло, поверхностью моря сгущались большие белые хлопья.

— Вот он, туман, — прошептал Эрик.

— И как нельзя кстати, — ответил Лин.

— Запомни, Тай — мой.

— До него еще надо добраться. Проклятье! — вскрикнул Лин, выдергивая вонзившуюся в скамью пущенную с кумарона стрелу.

На шедшей следом лодке кто-то приглушенно охнул, раздался плеск упавшего в воду тела.

— Отправился кормить саркул, — сказал, налегая на весла, Игл.

Лин мрачно покосился на него:

— Все-таки мы поспешили. Видишь, — он указал на белую полоску тумана у самого берега, — через полхоры нас не учуял бы и хиссун.

— Кто ж знал, — пожал плечами молчаливо сидевший на корме Урт. — Ишь вылезла, — он зачем-то погрозил плывущей по небу моне кулаком. Потом взглянул на Лина. — Я могу попытаться кого-нибудь подстрелить. — Урт снял со спины арбалет.

— Погоди.

Еще одна стрела с кумарона чиркнула по борту лодки и ушла под воду.

На судне глухо звенели мечами, громко выкрикивались слова команд. Там вовсю готовились к предстоящему бою. Внезапная атака не удалась.

— А коли так, — продолжил мысли, теперь уже вслух, Лин, — то Унра недосчитается многих.

Лежащий на дне лодки Нагх завозился; Лин знаками приказал вытащить кляп у него изо рта.

— А если он закричит? — взглянул на него Эрик.

— Теперь все равно.

Кляп был вытащен.

— Останови их, Лин, — сказал, тяжело отдуваясь, пленник, — я думаю, мы сможем договориться без боя.

Лин презрительно посмотрел на связанного:

— И это все, что ты хотел сказать?

— Да.

— Хватит с нас и твоей харуты, Нагх! — грубо сказал унрит, однако поднял-таки руку, давая знак скользящим по воде лодкам остановиться.

Игл опустил весло.

— Зачем? — удивленно спросил Урт. — С кумарона нас перестреляют за пару минт.

— Вряд ли, — сказал, глядя на приближающуюся полосу тумана Лин. — Они не могут стрелять прицельно. Слишком далеко. Осталось не так уж долго ждать, Урт. Погода работает на нас.

Туман и в самом деле быстро сгущался, поглощая застывшие на воде лодки и неподвижно сидящих в них людей. Стрельба с кумарона прекратилась. Голоса на судне умолкли. Слышался лишь слабый плеск воды о днища. Море было на удивление спокойным. Ночь подходила к концу. Мона скрылась за тучами, и Лин снова поднял руку:

— Теперь мы можем не опасаться баллист, Игл, — прошептал он, — пора!

Атака началась.

Демон пришел.

Лицо Ортага неуловимо менялось.

Лежащие вдоль губ морщинки разглаживались. Впалые щеки, которые делали его голову вытянутой и в чем-то похожей на голову хиссуна, постепенно округлились, благодаря чему даже нос стал казаться не таким длинным и острым, как прежде. Глаза и те торопливо меняли цвет. Казалось, они выцветали, и вскоре из черных превратились в желтые со зловещим красноватым отливом в глубине.

Минта — и перед испуганными (и не менее чем испуганными — изумленными) женщинами появился странного вида толстяк с оттопыренной нижней губой, припухшим, будто после хорошей пьянки, лицом. Его маленькие глазки настороженно пробежали по трюму. Фигура толстяка колебалась. Казалось, он висел в воздухе.