Семья Зитаров. Том 1 - Вилис Лацис

— Которого вперед возьмем? — спросил у «священника» один из «негров», державших Смоллета.

— Отдадим предпочтение гостю! — торжественно произнес «священник».

— Тогда просим, мистер Смоллет! — «негры» подвели разгневанного агента к «священнику» и заставили его встать на колени.

— Не паясничайте! — Смоллет брыкался так энергично, что у него упали очки с носа. — Вы об этом горько пожалеете.

— Не валяйте дурака, — шепнул ему на ухо один, из «негров». — Это традиция, которой вам все равно не избежать. Подчиняйтесь лучше по-хорошему.

Смоллет был в белых брюках и теннисной сорочке. Окружающие улыбались, предвкушая, какой вид будет у этого гуся, когда он пройдет все стадии испытания.

«Священник» важно поднял над головой руку, призывая к тишине. Затем торжественно стал исповедовать Смоллета.

— Как тебя зовут?

— Дэвид Смоллет, — прошептал агент, понуждаемый «неграми».

— Где и когда родился?

— В тысяча восемьсот девяносто втором году, в Ньюкасле-на-Тайне.

— Дэвид Смоллет, сейчас наступил момент, когда владыка моря Нептун подвергает тебя испытанию, желая узнать, достоин ли ты путешествовать по его владениям и можно ли тебя пустить за экватор. До нас дошли дурные вести о тебе, и я сильно сомневаюсь, можешь ли ты рассчитывать на милость Нептуна. Однако нельзя терять надежду. Возможно, он и помилует тебя, если будешь себя вести как подобает мужчине. Ты должен исповедаться в своих грехах, какими бы они тяжкими ни были, и рассказать мне всю правду. Говори, сын мой, будь откровенным.

— Бросьте свои глупости! Кончайте скорее! — негодовал Смоллет.

— Ты не хочешь исповедоваться. Это дурная примета. Значит, у тебя совесть нечиста, бес гордыни и высокомерия зажимает твой рот. Скажи, сын мой, не был ли ты заносчив, спесив со своими спутниками, которые трудятся для тебя и везут по морю имущество твоего хозяина?

Смоллет нервно подергал одну руку, затем другую, но «негры» крепко держали его.

— Молчание — знак согласия, — продолжал «священник». — А теперь скажи, не было ли у тебя дурных мыслей по отношению к своим ближним? Можешь ли ты указать, кого из них ты любишь? Семь смертных грехов написаны на твоем челе: ты труслив, высокомерен, себялюбив, корыстолюбив, скуп, ты не знаешь, что такое дружба и веселье. Не пытайся отрицать, я вижу тебя насквозь и уверен, что властителю моря такого подданного не нужно. Я кончил.

«Негры» подняли Смоллета с колен и подвели к «адвокату».

— Плохой ты у меня клиент, но мой долг не разрешает мне отказаться от защиты, — начал «адвокат». — Не вешай головы, Дэвид Смоллет! Я обелю тебя опять, как ягненка. Нельзя отрицать, ты много грешил и провинился перед законами порядочных людей, но это все от врожденной глупости. Я подчеркиваю это обстоятельство, чтобы твои судьи не вздумали тебя судить за то, что ты получился таким неудачным у своих родителей. Одно лишь положительное качество я нахожу в тебе: застенчивость; ты не любишь рассказывать о своих делах. Предположим, что ты так поступаешь, боясь суда общества, но и оправданием тебе может служить веский довод: кто же захочет себя порочить? И какая в том заслуга, что ты начнешь выставлять напоказ свои дурные поступки? Добродетельное молчание — лучшее твое украшение. Ты не труслив, как некоторые утверждают, а осторожен, ты не высокомерен, а самоуверен; то, что другие называют корыстью, — только предусмотрительная забота о будущем благосостоянии; твоя скупость доказывает лишь твою нерасточительность, а то, что тебе незнакомо чувство дружбы, говорит о твоей деликатности, ибо ни один благородный человек не станет навязывать другим свое скучное и неприятное общество. Если тебя упрекают в отсутствии веселья, так это устаревший предрассудок: человек себе на уме никогда не смеется громко, он исподтишка ухмыляется и радуется ошибкам друзей и врагов. Как я уже сказал, твоим главным оправданием остается твоя глупость, и на основании этого я требую, чтобы тебя оправдали по всем пунктам.

Глаза всех обратились теперь к Нептуну. Долго старый морской царь ворчал, размышлял, но «адвокат» продолжал так горячо и убедительно защищать Смоллета, что, в конце концов, Нептун не устоял перед его красноречием.

— Хорошо, я делаю исключение и разрешаю Дэвиду Смоллету перейти на ту сторону экватора при условии, если «врач» найдет его вполне здоровым и если он понравится моей дочери.

Теперь Смоллета на несколько минут предоставили в распоряжение «врача». Тот принялся его всячески тискать и выслушивать. Основательно поваляв Смоллетта на широкой скамье, «врач» посадил его на стул и сделал вид, что проверяет его зрение. Встав позади агента, он приставил к его глазам две бутылки.

— Смотри через горлышки бутылок и скажи, какую букву я тебе покажу.

Как только Смоллет придвинулся ближе к бутылкам, «врач» наклонил их горлышками вниз, и на лицо агента потекли две струйки туши, выкрасив его в черный цвет.

Смех моряков привел Смоллета в бешенство. Сознавая, что он сейчас действительно смешон и жалок, агент буквально-таки задохнулся от злобы.

— Я на всех вас подам в суд! В Буэнос-Айресе вы об этом пожалеете. Будьте уверены, капитан, это ваш последний рейс. В дальнейшем вы больше не станете водить суда!

Орущим и злобно фыркающим его передали в руки «парикмахера». Тот взбил полное ведро пены из картофельной муки, зеленого мыла и белил. Смесь представляла собой весьма странную эмульсию. Взяв в руки большую малярную кисть, «парикмахер» начал кропить этой смесью лицо Смоллета, не щадя и глаза, после чего громадной деревянной бритвой до тех пор скоблил его лицо, пока оно не очистилось от покрывавшей его смеси. Окончив бритье, он поклонился Смоллету и попросил его встать. В тот же миг оба «негра», не отходившие от Смоллета ни на минуту, схватили его за руки и ноги и швырнули в парусиновую купель. Засучив рукава, они принялись мыть бедного агента, не жалея при этом зеленого мыла, так как краска отмывалась с большим трудом. Захлебываясь в теплой воде, Смоллет пытался ругаться, но «негры» в тот же миг окунали его с головой в воду и заглушали фонтан неистовых ругательств.

— Потерпи немножко, это делается в твоих же интересах. Грязным и неопрятным ты можешь не понравиться дочери Нептуна, и она не разрешит тебе перейти экватор.

Наконец, испытание водой закончилось и Смоллета вынули из купели. Дочь Нептуна, как и полагается даме, капризно осмотрела вновь окрещенного, даже попыталась было завести с ним флирт, но Смоллет был в таком мрачном настроении, что из этого ничего не получилось. После всех перипетий, которые этот лишенный юмора человек воспринимал как оскорбление, наконец, подошел капитан с традиционным стаканом коньяку и сигарой, которые подносились каждому новому подданному Нептуна.

— Не пью и не курю! — резко отказался Смоллет. — Вы мне должны уплатить за испорченные брюки и сорочку.

— Сколько они стоят? — спросил Яновский.

— Два фунта и шесть шиллингов.

Яновский, улыбаясь, повернулся к морякам:

— Ну что ж, братцы, соберем мистеру Смоллету на брюки и сорочку. А то ему, бедняжке, голому ходить придется.

В фуражку штурмана посыпались шиллинги и пенсы. За несколько минут нужная сумма была собрана, и делегация моряков, возглавляемая Яновским, явилась к раздраженному агенту, успевшему за это время переодеться в сухую одежду. Яновский положил деньги ему на стол в каюте и попросил Смоллета пересчитать их.

— Что вы, что вы… — бормотал тот, смутившись. — Я ведь совсем не то думал.

— Но мы поняли вас именно так и поэтому просим взять деньги, — настаивал Яновский. — Два фунта шесть шиллингов.

— Ах, бросьте наконец эти шутки, — попытался улыбнуться Смоллет.

— Шутки кончились, теперь началось серьезное. Верьте мне, — Яновский пристально взглянул Смоллету в глаза, — экипаж будет рассматривать это как оскорбление, если вы откажетесь принять деньги.

— Ну и порядки, — вздохнул Смоллет, собирая мелочь.

— Да, немного иные, чем на суше, — согласился Яновский. — Если вы в дальнейшем собираетесь путешествовать на судах, вам придется кое к чему привыкнуть.

После этого Смоллет всячески пытался завоевать расположение моряков, но безрезультатно. Все вежливо уступали ему дорогу. В конце концов, Смоллет опять обозлился и стал платить им таким же равнодушием, какое они проявляли по отношению к нему. В Буэнос-Айресе он поселился в гостинице и, как только груз был сдан, не появлялся больше на пароходе. Но самая большая неожиданность постигла его у адвоката, к которому он явился с печальным повествованием о крещении на экваторе: адвокат категорически отказался вести это дело, несмотря на обещанный крупный гонорар.

Действительно, странные обычаи существуют на море.