Романы Круглого Стола. Бретонский цикл - Полен Парис

class="a">[438], но тот, кого сразит Гавейн в битве при Лангре, в конце правления Артура[439].

У императора этого была жена, знатная родом и видная собой, хотя цвет ее лица и волос был почти как у рыжих; но нравов она была самых распущенных[440]. Она собрала у себя двенадцать красивых юношей, которые в женских одеждах были при ней под видом придворных девиц. Всякий раз, когда император отлучался из Рима, императрица делила его ложе с одним из этих юных пажей; а чтобы у них не росла борода, она велела им смазывать подбородок смесью негашеной извести и красного перца, разведенной водою. И поскольку они носили длинные платья со шлейфами, головы окутывали пеленами, а волосы заплетали, как принято у молодых девиц, никто не подозревал их истинный пол.

Такова была жизнь императрицы, когда ко двору императора явилась дочь алеманского герцога по имени Матан, изгнанного из своей страны герцогом Фролло. Дабы уберечься от опасностей, неизбежных в долгом путешествии, она переоделась в мужское платье; а потом, найдя это притворство удобным, решила его продолжить. Как простой оруженосец, она пришла просить службы у императора; ее высокий рост и твердый шаг, ее повадки и речи – все сходилось, позволяя ей казаться тем, кем она желала, хотя она усердно избегала любой непристойности во взорах и речах. Гризандоль – таково было имя, которое она приняла вместо Авенабль, – в скором времени завоевала доверие императора; она равно приглянулась всем; и столь весомо стало ее влияние и на государя, и на придворных, что на Святого Иоанна, когда посвящали новых рыцарей, она была среди тех, кто принял это звание. На кентене, воздвигнутой по сему случаю посреди Пренуарона[441], Гризандоль завоевал от устроителей приз. Тогда император назначил его сенешалем Романии, и, мыслимое ли дело, выбор этот одобрили все, до того сумел Гризандоль всем понравиться.

И вот однажды ночью, когда император покоился рядом с женой, он увидел сон, преисполнивший его тревоги. Перед дверьми его дворца привиделась ему огромная свинья, чья длинная щетина свисала с боков до земли, а между ушей был надет золотой обруч. Было у императора смутное чувство, что он ее уже видел прежде, и даже кормил; но он не сказал бы, что она ему принадлежала. Пока его занимали эти мысли, вдруг из покоев выбежали три молодых волка и покрыли свинью. Тогда император спросил своих баронов, что ему делать со свиньей, преданной на произвол волкам. Бароны отвечали, что непотребную тварь надлежит бросить в огонь. Тут император содрогнулся; он пробудился и впал в глубокое раздумье; но, будучи весьма мудр по натуре, никому не сказал о своем сновидении. Когда рассвело, он встал, пошел прослушать мессу и по возвращении нашел уже накрытые столы и ожидающих его баронов. Все принялись за еду; император оставался в раздумье, так что все сотрапезники хранили молчание из боязни его расстроить и обидеть.

Не успели еще убрать столы, как на подходе ко дворцу послышался глухой шум. То был олень необычайного роста, с рогами о пяти ветвях и передними ногами ослепительной белизны. Он промчался по улицам Рима, как будто за ним гналась свора собак. Все, кто его видел, горожане, воины, женщины и дети, бросались за ним в погоню, вооружась пиками, топорами, дубинами или кольем. Он переступил двери дворца; прислужники, метнувшиеся было к окнам, едва успели отскочить, чтобы он их не пришиб. Он подбежал к столам, взвился на дыбы, опрокинул вино и мясо, миски и чаши, затем проговорил, преклонив колени перед императором:

– О чем думает король Юлий Римский? Он весьма желал бы знать, что означает его сон, но истолковать его может только дикий человек.

Произнеся это, он сотворил тайное волшебство, ибо двери позади него заперли; двери отворились и пропустили его; охота за ним возобновилась; однако он преодолел стены Рима и исчез среди равнин, и никто не мог сказать, куда он подевался.

Вы догадались уже, что большой олень был не кто иной, как Мерлин. Император выказал крайнее огорчение, когда его люди вернулись, не сказав, каким путем зверь ушел. Он велел огласить по всем землям Романии, что тому, кто сможет поймать и привести к нему оленя или дикого человека, достанется в супруги его единственная дочь, а в приданое половина империи. Вообразите, с каким пылом все бароны Романии принялись искать большого оленя и дикаря! Не осталось ни единого логова в лесах, ни улицы в городах, ни ложбинки в полях, где бы они не побывали, но все напрасно: они не нашли следа ни того, ни другого. Гризандоль, однако, не отчаялся. Восемь дней он бродил по лесу вблизи от Рима, а на девятый, едва он вознес молитву Господу, прося навести его на обиталище дикого человека, как явился большой олень, стал перед ним и промолвил:

– Авенабль, твоя охота безрассудна; ты не найдешь того, кого ищешь. Послушайся меня: купи свежепросоленной свинины, сдобренной молотым перцем; к ней добавь молока, меду и теплого хлеба; возьми с собою четырех спутников и еще мальчика, чтобы вращал вертел с мясом над огнем, который ты разведешь в самом нехоженом углу этого леса. Там поставь стол, выложи на него хлеб, молоко, мед; а потом держитесь поодаль, поджидая того, кого ищете.

Вообразите, как дивился Гризандоль речам большого оленя. Было во всем этом нечто чудесное, и потому он без колебаний сделал то, что ему было сказано. Он вернулся в ближайший городок, купил свиной окорок, молоко, мед и хлеб, подобрал пятерых спутников и снова углубился в лес. Они остановились в глухом месте под большим дубом; разожгли огонь, накрыли стол, разложили на нем хлеб, молоко, мед и велели мальчику держать окорок над углями. Все обустроив, они притаились за кустом. Вскоре они услышали шум от дикого человека: он шел с палицей, по пути то и дело круша ею деревья; ноги его были босы, волосы всклокочены, лицо заросло бородой, котта разодралась. Мальчик при виде его едва усидел на месте; дикарь же стал отогревать свои члены, затем разинул рот, будто сильно томимый голодом. Вот он взглянул на свинину, перевел взор на скатерть, на молоко, мед и хлеб, вырвал из рук мальчика соленое мясо, стал рвать его на куски, макать в молоко, в мед и с жадностью пожирать. Поглотив окорок, он схватил теплый хлеб, съел его, запил молоком и завершил трапезу остатками хлеба, вымазанными в меду. Потом с раздутым брюхом он растянулся перед огнем и уснул.

Гризандоль не упустил ни одного его