Афины на пути к демократии. VIII–V века до н.э. - Валерий Рафаилович Гущин

class="a">[1231]. Р. Осборн отмечает, что демократией было названо конституционное устройство «по отеческим законам» или просто свобода (eleutheria), восстановленные после свержения тирании[1232]. Только так, пожалуй, можно понять сообщение Аристотеля о том, что один из афинских олигархов конца V в. до н. э., Клитофонт, предлагал рассмотреть «отеческие законы, которые издал Клисфен, когда устанавливал демократию (demokratian)… потому, говорил он, что государственный строй Клисфена был не демократический (ou demotikèn), а близкий к Солонову» (Arist. Ath. Pol. 29. 3)[1233].

Очевидно, что смысл понятия demokratia со временем изменяется. Перикл в «Истории» Фукидида характеризует ее иначе: «Называется этот строй демократическим (δημοκρατία κέκληται), потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве…» (Thuc. II. 37. 1). Это значит, что для Перикла демократия – власть, утверждающая приоритет (хотя бы арифметический) демоса, составляющего большинство. Другими словами, это уже не исономия с ее принципом равенства.

Во времена Перикла понятие demokratia сохраняет свой первоначальный смысл – как противопоставление тем или иным формам несвободы. Алкивиад у Фукидида говорит, что «всякий же порядок, противный династическому строю, именуется демократией (πᾶν δὲ τὸ ἐναντιούμενον τῷ δυναστεύοντι δῆμος ὠνόμασται)» (Thuc. VI. 89. 4).

Итак, обсуждаемый вопрос можно рассматривать с двух сторон. Мы можем говорить об афинской демократии и demokratia. С одной стороны, речь о том, в какой мере можно называть демократией тот тип политического устройства, который возник в середине V в. до н. э., а с другой – что сами древние вкладывали в понятие demokratia.

Начнем с последнего. Все изложенное в настоящем издании позволяет предположить, что понятие demokratia появляется в середине V в. до н. э. И появление его не столь очевидно связано с ростом влияния представительных органов и, в частности, народного собрания. По-видимому, прав Р. Сили, слова которого мы неоднократно приводили: «Если кто-либо склонен считать, что конституционное развитие Афин имело специфические в сравнении с другими полисами особенности именно благодаря достижению демократии, он должен вкладывать в это понятие нечто иное, нежели приоритет собрания граждан»[1234].

Тогда что же лежит в основе демократии, если не народное собрание? Стоит обратить внимание на рост значения афинских судов, особенно в результате реформы Эфиальта. «Когда народный суд усилился, – замечает Аристотель, – то перед простым народом стали заискивать, как перед тираном, и государственный строй обратился в нынешнюю демократию» (Arist. Pol. 1274 a 5–8)[1235]. В «Афинской политии» находим следующую сентенцию: «…Народ сам сделал себя владыкой всего, и все управляется его постановлениями и судами, в которых он является властелином…» (Arist. Ath. Pol. 41. 2). Вспомним здесь и то, что создание гелиэи (народных судов) Солоном Аристотель назвал одним из самых демократических преобразований (Arist. Ath. Pol. 9. 1; ср. Pol. 1274 a 2–5). М. Хансен делает отсюда вывод, что суверенитетом обладало не народное собрание, а гелиэя, т. е. суд[1236]. Однако мы полагаем, что речь в данном случае идет не столько о возникновении демократического устройства, сколько о том, что повлияло на появление термина demokratia. По-видимому, повление этого понятия каким-то образом было связано с ростом влияния судов и судопроизводства. Если это так, то греческую demokratia следует отличать от понятия «демократия» в ее современном смысле. В. Эдер полагает, что demokratia не имеет прямого отношения к механизму принятия политических решений. Она, по его мнению, обозначает не конкретную форму политического устройства – в этом случае более уместно было бы понятие, имеющее в корне arche (например, «демархия»), – а усиление, преобладание демоса[1237].

Если высказанные нами предположения верны, то demokratia – это понятие-оценка, подобное таким понятиям, как eunomia или isonomia. Однако в отличие от них она содержит скорее негативный контекст, ибо означает не соответствующее социальному статусу участие демоса в общественной жизни. В этом смысле значение реформы Эфиальта, на наш взгляд, было не столько в наделении демоса дополнительными правами, сколько в том, что за счет пусть незначительного сужения сферы участия в общественной жизни аристократии (ареопагитов) увеличивалось участие в ней демоса. А это, в свою очередь, вело к расшатыванию, нарушению социального равновесия.

Это один аспект рассматриваемой проблемы. У нее, как было сказано, есть и другой. Мы можем поставить следующий вопрос: в какой мере государственное устройство Афин было демократическим? Очевидно, что перед нами не власть народа или народоправство, поскольку ключевые политические позиции занимали состоятельные афиняне или просто «лучшие»[1238]. Главной чертой этого политического устройства было политическое равенство (равноправие), дополненное, как было сказано, приоритетом большинства, при том что с социальной и имущественной точки зрения общество было глубоко дифференцировано. Если воспользоваться современной терминологией, то это была причудливая смесь прямой и представительной демократии.

Афинскую демократию можно рассматривать и с институциональной точки зрения, что чаще всего и делается. В этом случае отмечается усиление значения органов, принимающих наиболее важные политические решения, – например, народного собрания и гелиэи, т. е. тех органов, где преобладал демос. Кроме того, к середине V в. до н. э. растет число участвующих в государственном управлении. После реформы Эфиальта народными судами осуществлялся определенный контроль за должностными лицами (dokimasia, euthynai). В 457 г. до н. э. зевгиты получили право избираться на должность архонтов. «А до этого времени, – замечает Аристотель, – все были из всадников и пентакосиомедимнов, зевгиты же обычно исполняли рядовые должности, если только не допускалось какого-нибудь отступления от предписаний законов» (Arist. Ath. Pol. 26. 2).

Быть может, с этого времени начинает возрастать количество выборных или назначаемых магистратур (archai), открытых для представителей демоса. «Было шесть тысяч судей, – вновь обратимся к Аристотелю, – тысяча шестьсот стрелков, кроме того, тысяча двести всадников, членов совета пятьсот, пятьсот стражников на верфях, да кроме них на акрополе пятьдесят, местных властей до семисот человек, зарубежных до семисот» (Arist. Ath. Pol. 24. 3). Вряд ли дело обстояло именно так, как описывает Аристотель. Исследователи расходятся в оценках того, сколько же должностных лиц избирали афиняне ежегодно[1239]. Несмотря на это, их количество было значительным.

Для Аристотеля, например, процесс становления демократии и усиления демоса имел еще и количественную составляющую. Преобладанию демоса способствовало несколько факторов. С одной стороны, численный рост демоса определялся не демографическими, а политическими переменами в обществе. В одной из наших работ мы уже высказывали подобное предположение. Мы сравнили эффект от строительной программы, начатой еще Фемистоклом, с синойкизмом. Речь идет об укреплении Пирея и соединении его с городом. Итогом строительной программы, помимо всего прочего, стало расширение территории города и, соответственно, увеличение активной части гражданского коллектива – причем за счет так называемой морской черни[1240].

С другой стороны, в результате многочисленных войн происходит количественное