Сибирь как колония - Николай Михайлович Ядринцев

у иркутских жителей одними деньгами до ста пятидесяти пяти тысяч рублей. Развитие злоупотреблений являлось следствием настолько же громадной власти, сосредоточенной в одних руках, насколько и полной бесконтрольности. Правители, пока жили в Сибири, не боялись никого и ничего. Часто они не обращали внимания на царские указы и действовали наперекор им. Так, какой-то воевода Вяземский не только «дворов и пашен, и сенных покосов охотникам согласно царскому указу не дал, но и посыльщика, с которым была послана нарекая грамота, убил и изувечил». Власть над личностью и имуществом при таком порядке была полная. Воеводы и губернаторы в XVIII столетии отличались железным управлением. Телесные наказания, кнуты, темницы и пытки, «огонь и железо» были орудиями этого управления. Произвольные конфискации имущества, заточение и казни личностей, имущество которых хотел приобрести воевода, были в полном ходу. Нигде самовластие не достигало таких размеров, нигде правители не являлись такими всемогущими, как в Сибири в прошлом столетии. Они окружали себя царскими почестями и пользовались неограниченной властью. Уже воеводы задавали пир на весь мир, и кто к ним не являлся на торжество, должен был доставлять приношение. Генерал-губернатор Гагарин употребил свою власть в Сибири, чтобы скопить огромное состояние; он украсил дом свой как дворец, на потолке у него был акварий с дорогими рыбами, лошади подковывались золотом и серебром. Наместники еще более кичились властью, и в 1782 г., когда Кошкин открывал наместничество, он стоял на императорском троне и принимал поклонение от всех сибирских народностей. При нем также задавались пиршества для народа с жареными быками. Дворы губернаторские были набиты челядинцами. У Чичерина было 150 гайдуков; Якоби привез с собою 40 человек одних музыкантов. Немцов завел лейб-стражу под названием «глухой команды». В Иркутске один губернатор из подражания архиерею, которому звонили, приказал при своем выезде стрелять из пушек. Главный начальник нерчинских заводов Нарышкин устраивал пиры, разбрасывал казенные деньги, составил себе лейб-стражу из крестьян и каторжников, из бурят сформирован красный гусарский полк и брал мирные города. Словом, сибирские управители стремились постоянно к «вицеройству»[121], их охватывало упоение властью, и они желали выказать себя безответственными и вполне независимыми. Генерал-губернатора Гагарина даже подозревали, что он хотел отделить Сибирь и сделаться независимым. Другие правители не уступали ему в пышности и гордости. Стремление к вицеройству отзывалось и далеко позднее в сибирской истории: оно вошло в привычку правителей. Сибирские правители, привыкая распоряжаться независимо, часто даже сами начинали убеждаться, что они никому не обязаны отчетом, и не признавали являвшихся на смену личностей. Отдаленная провинция поэтому не раз повергалась в анархию. На смену взяточника Жолобова, например, в 1733 г. явился новый губернатор Сытин, но по приезде он захворал и вскоре умер, поручив исполнение своей должности полковнику Бухольцу. Но Бухольц, не имея предписания свыше, не смел ехать в Иркутск. Жолобов также не признавал своей смены. Тогда в Иркутске составилось временное правительство из подьячего Татаринова, атамана Лисовского и епископа Иннокентия. Члены этого временного правительства убедили иркутское общество просить сибирскую канцелярию назначить губернатором малолетнего сына Сытина, под опекою полковника Бухольца. Но Жолобов путем интриг, упросив бургомистра и купцов подать голос за него, снова добился исправления должности. Получив указ опять о назначении, он обрушился местью на подьячего Татаринова и всех, кого считал врагами, в том числе Литвинцева. Он ставил их на правеж[122], бил палками и истязал. Покончивши с одними, Жолобов принимался за других. Наконец, приехал следователь, бригадир Сухарев, и положил конец этим гонениям. Для обуздания Жолобова и гонимых им лиц Сухареву дана была целая рота солдат. Подобно Жолобову и многих других правителей приходилось сменять только силою; точно так же только при помощи военной команды могли сменить следователя Крылова; сменяли таким же путем и других чиновников. Из этого уже видно, как разрасталась власть сибирских правителей. Нечего говорить, что перед такою силою все должно было преклоняться, все трепетало. В случае сопротивления, при малейших жалобах и оппозиции, на жителей обрушался террор правителей, каким ознаменовывали себя Жолобов, Крылов и другие. Не только пытки и кнуты были в употреблении, но прежние правители нередко применяли и смертную казнь.

В этот древний период единственным обузданием местных начальников для правительства служила их строгая кара. Но как их ни подвергали ответственности, как часто ни сменяли, положение дел не изменялось. Являлись изредка ревизоры для обследования дел на месте, но, подобно Крылову, посланному при Екатерине, преследуя предшественников, они сами доходили до величайшего своеволия и сами начинали обирать жителей, пользуясь предоставленною им силою. Словом, каждая власть, какая только не являлась в Сибирь, немедленно же в силу особых обстоятельств преображалась, усваивала самовластие и предавалась наживе.

Мы уже указали, что причины этого крылись не в отдельных личностях, но в том положении, какое предоставлялось правителям в этой отдаленной стране. Они незаметно приобретали привычки самовластия вдали от контроля, при неограниченных уполномочиях, точно так же, как развитие злоупотреблений, не встречая ниоткуда препятствий, явилось естественным при отдаленности края и при тех искушениях к обогащению, какие представлял край. На это указал впоследствии Кородавлев в записке своей, внесенной в Государственный совет.

Конец и начало нынешнего столетия повторили характер и нравы предшествовавшей эпохи в сибирском управлении. В это время думали уничтожить зло большим доверием главным начальникам и усилением их власти. Для этого в 1783 г. было открыто в Иркутске наместничество. Первым наместником иркутским и колыванским был генерал-поручик Якоби. «Губерния была разделена на четыре области, и все это чиноначалие деспотствовало», — говорит иркутский летописец. Сам Якоби был сатрап-сибарит. «Одно осталось о нем в памяти иркутян: пышно-весело жил». Под конец он отдан был под суд и томился под ним десять лет. «Местное население, подавленное, истощенное самовластием и поборами, — говорит г. Вагин, — имело только одно средство — бороться с ними жалобами и доносами». В прошлое столетие жалоба и донос наказывались весьма жестоко, тем не менее видим, как во время террора Жолобова и Крылова жители и подсудимые выкрикивали «слово и дело», чтобы как-нибудь добиться правосудия; тогда подсудимого заковывали, под строжайшим присмотром отсылали в Москву или в Петербург, где вновь ставили на правеж, причем он должен был объявить, о чем знал. Иногда успевали подсудимые разоблачать, что делается в Сибири, и приносили свои жалобы, и тогда-то вот посылались ревизии, как при Жолобове. В конце прошлого столетия общество стало смелее в жалобах и доносах по поводу злоупотреблений. Вероятно,