Королевские милости - Кен Лю

Мощные струи поднялись высоко в небо, словно длинные языки жаб при ловле стрекоз. Последние из имперских кораблей попытались спастись, но тоже попали в огромный водоворот и беззвучно исчезли в теплых волнах моря, оставив на поверхности лишь множество пузырей.

А Тацзу, завершив свою работу, вернулся в канал Киши.

В серых, гнетущих сумерках засверкали молнии, обрушиваясь в еще не успокоившиеся волны моря. Раздались оглушительные раскаты грома. Киджи, бог штормов Ксаны, бушевал над морем к северу от Волчьей Лапы.

– Выйди и сразись со мной, Тацзу! Ты нарушил договор между богами. Кровь Ксаны должна быть отмщена! Я вырву все твои зубы.

Однако водоворот Тацзу, оставаясь неуязвимым для молний, продолжал свое бесконечное кружение, беспечный, точно сытая акула.

– Брат, твоя ярость не имеет под собой никаких оснований. Моя природа такова, что я ежедневно скитаюсь по этим водам. Если смертные пожелали оказаться на моем пути, я имею полное право поступить с ними как пожелаю.

– Я не стану слушать твою софистику.

Раздался успокаивающий ласковый голос Руфиццо, бога – целителя и покровителя Фачи.

– Киджи, ты знаешь, что Тацзу прав. И хотя я питаю отвращение к его методам, он не нарушил наш договор, а лишь убедил Мата Цзинду принести ему жертву.

В течение долгих часов бушевала буря, но, когда взошло солнце, море стало гладким как стекло.

– Вы не одобряете мои действия, – обратился Мата к своим советникам, сознательно не повышая голоса, чтобы добиться максимального внимания.

Все, за исключением Торулу Перинга, сидевшего с холодной улыбкой, слушали его потупив взор, не смея встретиться взглядом с маршалом Цзинду.

– Вы считаете, что не следовало убивать людей, которые уже сдались.

Советники продолжали молчать, стараясь даже дышать бесшумно.

– Когда мы проявили милосердие и сохранили пленникам жизнь, то оказались запертыми на этом острове. Могучая буря унесла жизни наших солдат, новобранцев, совсем еще молодых, которые могли бы встретить славную смерть на поле брани. Но залогом нашей победы стала жертва, которую я принес богу Тацзу по совету старухи, которая оказалась его посланцем. Боги всегда подсказывают нам, как правильно поступить, неужели вы сами не видите?

Я был слишком милосердным. Возможно, я позволил своему доброму брату, Куни Гару, сделать меня недостаточно жестоким. Не следует забывать, что он не воин, а я должен помнить, что проявление милосердия по отношению к врагам равносильно проявлению жестокости к собственным людям. Тацзу хотел крови, и я дал ему кровь.

Некоторые из вас вздрагивают при одной лишь мысли об убийстве такого количества пленных, но знайте: в этом есть высшая справедливость. Много лет назад мой дед, Дадзу Цзинду, проиграл сражение армии Ксаны из-за предательства. Презренный пес Гота Тоньети похоронил заживо всех уцелевших воинов Кокру. Теперь кровавый долг уплачен.

После того как имперская армада была уничтожена, из Кокру за Мата и его армией приплыл флот торговых и рыболовецких кораблей – теперь уже не было смысла делать вид, что солдаты хранят верность кому-то другому.

Король Туфи прислал гонцов с поздравительными депешами, но Мата их выбросил не открыв. Теперь он Мата Цзинду, мясник с Волчьей Лапы, уничтоживший двадцать тысяч вражеских солдат в сражении при помощи своего меча, а еще двадцать тысяч утопивший заживо в море. Мнение простых смертных, вроде короля Туфи, ему неинтересно: став богом смерти, он сам писал законы войны.

Он вернется на Большой остров и с триумфом пройдет через перевал Токо в Пэн, где раздавит императора Ириши и возьмет то, что принадлежит ему по праву.

Глава 32

Домоправительница

Окрестности Чарузы, двенадцатый месяц четвертого года Праведной Силы

Леди Джиа чувствовала себя подавленной. Родившись в простой семье, она так и не смогла вписаться в жизнь высшего общества Чарузы. Куни был слишком эпатажным и приземленным для большей части наследной аристократии, королей и послов, поэтому к ней относились соответствующим образом. Пока Фин был жив, его особое отношение к Джиа делало ее статус более высоким, но после его смерти многие благородные леди, которых она считала подругами, стали относиться к ней с прохладцей, а то и вовсе отдалились.

Несмотря на то что Мата периодически ее навещал и следил, чтобы ни она, ни дети ни в чем не нуждались, его забота не слишком помогала в светской жизни – Мата вел себя холодно и отстраненно, и другие лорды скорее боялись его, чем любили.

Джиа стискивала зубы и несколько раз устраивала собственные приемы, но не могла избавиться от ощущения, что полные достоинства, величавые леди смотрят на нее сверху вниз и потешаются над слишком громким смехом и речью, характерной для семей купцов, а также над свободными и недостаточно утонченными манерами.

Теперь Джиа держалась подальше от двора, стараясь находить утешение в сыне. Но Тото-тика имел слабое здоровье и часто болел, а потому долго плакал, пока не засыпал от усталости. Джиа потребовались все ее умения и знания о медицине, чтобы выходить сына и сохранить ему жизнь. Она снова была беременна, и ребенок у нее внутри требовал всех ее сил: часто случалось ей не спать всю ночь, так что по утрам чувствовала себя уставшей и раздраженной.

«Наверное, так и должно быть, – думала Джиа, – ребенок, рождения которого ожидается в год Оленя, скачет в животе, точно веселый олененок».

Дети требовали так много сил и внимания, что иногда казались ей похожими на легендарных призраков из пустыни Гонлоги, которые высасывали у путешественников кровь до тех пор, пока те не падали замертво.

Джиа знала, что хорошей матери так думать не пристало, но ей было уже все равно. В доме было немало слуг, но большая часть служанок – сироты, которых она взяла из жалости, сами еще дети, нуждались в постоянной заботе. Бывали дни, когда Джиа – как тем женщинам, что брали к себе птенцов, выпавших из гнезда, или бродячих кошек, жалобно мяукавших и просивших есть, – нравилось, что они рядом, но в тяжелые моменты они становились тяжким бременем.

К счастью, рядом всегда был Ото Крин, неизменно заботливый и добрый, получавший удовольствие от любого одобрительного слова Джиа… Да кого она хочет обмануть? Джиа понимала, какие чувства он испытывает к ней на самом деле, и ей льстило его внимание. Честно говоря, и она не была равнодушна к его стройной, хоть и долговязой, фигуре и застенчивым, но красивым глазам, и даже представляла их тайные свидания, но всякий раз одергивала себя и виновато краснела.

Ото старательно присматривал за работой слуг-мужчин и конюхов, так что все в доме делалось вовремя и ей ни о чем не приходилось беспокоиться. И все же он мужчина и не мог решить тысячи проблем, возникавших у нее ежедневно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});