Годы в огне - Марк Гроссман

Все ожидали, что и сегодня Гашек расскажет что-нибудь смешное, однако этого не случилось. Пососав холодную трубку и снова сунув ее в карман, политотделец сказал:

— Вы теперь видели на экране, как ведут себя буржуи, для которых нет ничего святого, кроме денег. А попы берегут буржуев и морочат простым людям голову. Они, например, глупо придумали, что Иисус родился от непорочной девы, когда к ней сошел дух святой.

Гашек быстрыми шагами прошел к кому-то в первом ряду, спросил:

— Как вы полагаете, может ли непорочная дева родить от святого духа?

Вся огромная поляна дружно рассмеялась.

Гашек вернулся на свое место.

— Мне уже доводилось писать о попе Малюте из полка Иисуса Христа, об уфимском архиерее Андрее и прочих мешках с собачьим дерьмом. Особенно старается одна челябинская газета — «Власть Народа» — целовать Колчака в спину. Ну, это ее привычное дело!

Чем больше говорил Гашек, тем стремительнее становилась его речь, тем протяжнее подчеркивал он отдельные слова, на которые хотел обратить внимание слушателей. И тем сильнее ощущался акцент в его совершенно грамотной русской речи.

Он призывал солдат верить русской революции, убеждал их, что штыки 5-й армии окажутся сильнее всех ее врагов, внушал своим товарищам, что Челябинск будет взят через день-два.

Почти все на этой поляне помнили: еще много недель назад, в дни неудач, Гашек звал красноармейцев: «Каждому понятно, что нужно теперь делать. Не только взять Уфу обратно и продвигаться к Уралу. Мы должны перейти Урал. Уфа нам по дороге. Пускай каждый красноармеец знает свой маршрут: «Уфа — Златоуст — Челябинск».

Теперь он снова говорил о Челябинске, подкрепляя свою уверенность в победе, приводил примеры красного мужества, неслыханной силы духа.

Он рассказывал бойцам, что случилось на днях в этой красивой горной тайге. Местные толстосумы нашептали карателям, где скрываются в зарослях рабочие Катав-Ивановского металлургического завода Борщев и Рудин, верные Советской власти и Коммунистическому Интернационалу.

Целый взвод усмирителей кинулся по следам металлургов. Тогда товарищи Борщев и Рудин поспешили в знакомый охотничий зимник, то есть в небольшую избушку, построенную в довоенное время.

Колчаковцы окружили зимник, И двое беззаветных героев приняли неравный бой, пули дырявили бревна избушки и буквально превратили ее в решето.

И что вы думаете? К большому позору карателей, этот бой длился восемь часов, офицер кричал на солдат, чтоб хватали чумазых в плен, но рядовые лежали за стволами сосен и елей и не желали подставлять лоб под пули.

Тогда поручик, злобясь и крича, сам пополз к зимнику и поджег его, требуя, чтоб смельчаки, в нем укрывшиеся, шли в плен.

Гашек сделал долгую паузу, и многотысячная масса красноармейцев на поляне замерла от волнения.

Писатель резко поднял руку, устанавливая тишину.

— Не бойтесь, что герои изменят! Рабочие Борщев и Рудин выбрали ужасную смерть в огне, и сквозь разбитое окно неслись слова «Да здравствует Ленин!».

Слушатели на поляне продолжали волноваться, и слышались гневные крики, что мы иногда жалеем врагов, но хватит церемониться с ними!

Гашек ответил, что мы не церемонимся, и в доказательство своих слов сказал, что сейчас прочтет заметку из «Красного стрелка»: пусть никто не думает, будто революция не умеет себя защитить. Прошли те времена, добавил Гашек, когда верили буржуям и отпускали их под честное слово.

Тут же достал из планшета номер «Красного стрелка» и громко прочитал сообщение из Киева, помеченное десятым июля. Газета сообщала: в ответ на зверства, учиненные Деникиным в Харькове, Чрезвычайный Революционный Трибунал постановил расстрелять девять заложников харьковской буржуазии. «Кровь рабочих нам дороже девяти белых лентяев», — заключал военный корреспондент.

— Расскажи еще нам о героизме наших русских товарищей!

— Добре. Вы помните, Колчак хотел остановить нас на реках Белой и Уфе, на перевалах через Урал, а теперь желает пустить нам кровь на узких перешейках между озерами.

Тут, неподалеку есть станица Кундравинская, и от нее Колчак построил свой укрепленный район вплоть до станицы Чебаркульской и деревни Верхние Караси включительно.

И он надеялся, Колчак, что здесь много прольется красной крови, и так оно бы, наверно, случилось, когда б не помощь нашего рабочего класса. Вот вам один лишь пример.

Два дня назад, шестнадцатого июля, граждане Миасского завода Степан Петрович Байлин и Николай Дмитриевич Торбеев возвращались домой с полевых работ (вы, конечно, знаете: здесь, на Урале, у пролетариев есть небольшие кусочки земли для картошки, капусты и прочего овоща).

Шли они, шли, но возле небольших высот, восточней завода, увидели три ряда колючей проволоки, окопы и батареи, которых тут раньше не было.

Белые отказались пропустить граждан Миасса через свои позиции, а велели идти кружным путем через деревню Сарафаново.

Что прикажете делать? И понукаемые колчаковцами, честные граждане товарищи Байлин и Торбеев отправились в вышеназванный населенный пункт. Но шагая возле позиций противника, они высмотрели у него всё, что можно, и, придя в Миасс, тотчас поспешили в штаб красной части. И посулили военным товарищам провести их без всякого труда в ближний тыл неприятеля.

226-й Петроградский полк, состоящий в основном из пролетариев питерского завода «Вулкан», сразу поверил миасским рабочим. Немедля командир полка Косич собрал отряд добровольцев, сорок четыре души, и товарищи Байлин и Торбеев повели красный десант за спину врага.

Семнадцатого июля, только-только забрезжил рассвет, красноармейцы молча, штыки наперевес, ударили в тыл и правый фланг белых позиций.

Удар оказался столь внезапный для неприятеля, что он весь сдался или погиб.

Итак, почти без всяких крайних усилий, красные захватили здесь девять орудий, два пулемета, весь обоз и двести пленных. Но самое главное — полк прорвал укрепполосу Колчака, как старую прогнившую сеть, и белые стали поспешно мчаться к Челябинску.

Я прошу вас крикнуть «Ура!» в честь славных товарищей Байлина и Торбеева[75], — заключил Гашек.

Громовой возглас, в котором можно было различить и «Наздар!», и «Ваньсуй!», и даже «Вундэрбар!»[76], пронесся над тайгой.

Видя, что писатель собирается уходить, к нему приблизился кто-то из русских краскомов, попросил:

— Продолжай, дорогой товарищ! Мы хотим тебя слушать.

Политотделец не стал упираться и кивнул головой.

Краском повернулся к массе интернационалистов.

— Секретарь иностранной партии коммунистов и комиссар армейской типографии товарищ Гашек будет говорить!

Но прежде, чем писатель продолжил свою речь, кто-то крикнул из глубины поляны:

— Прочти нам «Доктрину» Генриха Гейне, ли́бэр фройнд![77] Она у тебя хорошо получается.

Гашек кивнул.

— Би́ттэ, гэно́ссэ![78]

И стал читать стихи великого немца на его языке. Затем повторил их на русском в своем переводе:

Бей в барабан и не бойся беды!..Людей барабаном от сна буди,Зорю барабань, не жалея рук…Маршем вперед, барабаня, иди,Вот тебе смысл всех наук…

Пока над поляной неслись крики одобрения, Ярослав Романович достал из планшета несколько номеров «Красного стрелка».

И в уральской тайге, в звенящей тишине вечера, звучали и переливались красками пламенные слова:

«Я ИДУ

Тень моих товарищей зовет меня в бой.

Мы были вместе в одной камере. Мы ловили вместе жадно каждый слух о победе наших далеких красных товарищей.

Пришли белые — увели.

Их не стало.

А я жив. Их тень зовет меня… Мои товарищи, которые еще томятся в белых тюрьмах, зовут меня.

Месть и свобода — зовут меня.

Я иду.

Я иду в битву с светлой верой.

Если убьют меня — моя тень будет звать новых борцов, как меня зовут тени моих товарищей».

Переждав новую волну возгласов «Мы придем!», Гашек вновь подставил газету под полосу света от передвижки и прочитал с подъемом:

Одиночки беспартийные… Треплют бури их стихийныеИ заносят их следы.Встаньте ж, будущие гении! Наша сила в единении,Все — в партийные ряды!

Важенин вместе со всеми кричал «Ура!», а потом торопливо записал рассказ писателя в тетрадку, чтобы впоследствии, при случае, использовать в своей газете.

И вот теперь, выходит, такие завидные записи не пригодятся печати, потому что Кузьме поручено совсем иное дело, и надо спешить сквозь ночь и отыскивать свой полк. «Ладно, — подумал батальонный, — в хозяйстве все пригодится, отдам новому редактору».