Принцесса из рода Борджиа - Мишель Зевако

— Так значит?.. — спросил Клод.

— Здесь нет ни еды, ни питья… ни куска хлеба, ни капли воды!

— Но кто-нибудь же должен прийти… Подождем… и даже… быть может, это и даст нам возможность бежать… Скажите, крепки ли вы физически?

В эту минуту, прежде чем Фарнезе смог ответить, висевшая на потолке лампа внезапно погасла, управляемая каким-то механизмом, расположенным за пределами комнаты. Два пленника в молчании замерли, трепеща, во власти того страха, который подавляет все чувства, когда твое существо ждет каких-то ужасных событий.

Послышался легкий щелчок. Фарнезе и Клоду показалось, что одна из стен сдвинулась. Внезапно абсолютную тьму прорезал слабый и тусклый луч света, и их глазам открылось фантастическое, нереальное зрелище…

Одна из стен комнаты, где они были заточены, полностью исчезла, и на ее месте появилась решетка — решетка от пола до потолка, совершенно непреодолимая, состоящая из толстых граненых прутьев. С другой стороны решетки находилось огромных размеров помещение, слабо освещенное несколькими факелами, мрачные блики которых неспособны были рассеять сумрак… В центре этого зала, от которого их отделяла решетка, кардинал и палач, застывшие от изумления, граничившего с ужасом, увидели нечто сказочное по изысканной роскоши и соразмерности деталей.

Итак, в центре зала под балдахином из алого шелка, отделанным золотой вышивкой, возвышался помост, обтянутый алым же бархатом. Шелк балдахина с одной стороны ниспадал переливающимися складками до самого пола и служил огненно-красным фоном пышной и мрачной красоте Фаусты.

Фауста в папском облачении неподвижно восседала на троне слоновой кости, инкрустированном золотом. На ней было длинное ослепительно белое платье, шлейф его, окаймленный золотом, в сверкающих блестках, закрывал едва ли не весь помост, словно пенистые волны, искрящиеся в солнечных лучах; а поверх этого платья был накинут белый бархатный плащ, на котором переливалась вышивка двух ключей-символов. На голове ее красовалась золотая тиара с крестом, сделанным из гигантских рубинов, отбрасывающих мрачные блики. Фауста, наряженная в этот потрясающий своей роскошью костюм, неподвижная, словно статуя, торжественно-серьезная, подавляющая своим величием; Фауста, чьи волосы цвета воронова крыла отчетливо выделялись на белом фоне и чье зловещее лицо освещалось блеском черных глаз; Фауста, которую с четырех сторон обмахивали огромными веерами из белых перьев; Фауста, возле престола которой, подчиняясь строгой иерархии, неподвижно, словно святые в соборе, сидели шесть кардиналов в красных одеяниях и двенадцать епископов в фиолетовых, окруженные двойными рядами вооруженных алебардами людей в стальных доспехах, — итак, Фауста на фоне этих декораций, неслыханных по величественности и помпезности, казалась идеальным воплощением папской власти.

Она была великолепна, блистательна, эта папесса, соизволившая явить себя своим подданным. Около сорока дворян, сняв шляпы, стояли позади ее трона. И надо всем этим царила ужасная тишина…

Ни звуки органа, ни пение труб, ни монотонная молитва не оживляли этой странной сцены. Казалось, это был конклав призраков, которые, выйдя вдруг из мрака, вскоре вновь возвратятся во тьму небытия.

Это было прекрасно и пугающе.

Фарнезе и Клод, ошеломленные, задыхающиеся, взирали на эту сцену, возникшую за толстой решеткой, словно умирающие, что следят угасающим взором за неясными и колеблющимися лихорадочными видениями…

Внезапно белая статуя, впечатляющий символ папского могущества — Фауста, — пошевелилась. Ее взгляд обратился к одному из шести кардиналов, сидящих у подножия помоста; она взмахнула рукой, на которой блестело заветное кольцо, похожее на то, что носил на пальце Сикст V.

Клод, дрожа, схватил Фарнезе за руку… Фарнезе заметил, что кардинал, которому Фауста подала знак, извлек какую-то бумагу. Этот человек сделал несколько шагов, преклонил колени перед Фаустой, поднялся, повернулся к решетке, лицом к двум пленникам, и произнес:

— Являетесь ли вы Жаном Фарнезе, Пармским епископом, кардиналом, который связан с нами соглашением, составленным и подписанным в присутствии конклава, который собрался в Римских катакомбах? Являетесь ли вы Жаном Фарнезе?

Принц гордо вскинул голову и ответил:

— Я тот, о ком вы говорите, кардинал Ровенни… Чего вы хотите от меня?

Тот, кого звали кардинал Ровенни, повернулся к Клоду и сказал:

— Являетесь ли вы мэтром Клодом, буржуа, присяжным парижским палачом? Тот ли вы Клод, который согласился исполнять обязанности палача в нашем Священном Союзе? Являетесь ли вы палачом, связанным с нами соглашением, которое вы подписали и вручили Жану Фарнезе, кардиналу?

— Да, это я! — глухо ответил Клод.

Голос кардинала Ровенни сделался еще более важным и торжественным:

— Кардинал Фарнезе и вы, мэтр Клод, слушайте! Вы оба обвиняетесь в преступлениях против безопасности нашего Священного Союза. Состав этих преступлений был обнародован перед нашим тайным судом, и приговор был вынесен по совести и высшей справедливости. Кардинал Ленаккия выполнял обязанности обвинителя и открыл нам ваши злодеяния, замыслы и богомерзкие поступки, которые вменяются вам в вину, кардиналы Корсо и Гримальди, присутствующие здесь, по нашему уставу представляли защиту каждого из обвиняемых и пытались испросить для них прощения у суда. Следовательно, все прошло в соответствии со справедливыми правилами, записанными в восемнадцатой главе устава, который все мы приняли как наш Закон.

Здесь кардинал Ровенни повернулся к епископам и остальным кардиналам. Все они подняли одну руку, чтобы засвидетельствовать истинность сказанного.

— Я должен теперь, — продолжал он, — сообщить приговор, не подлежащий обжалованию, каждому из вас… кардинал Фарнезе, — произнес он, разворачивая и читая пергамент, который держал в руках, — вы обвиняетесь в том, что поддались человеческим чувствам, которые подтолкнули вас к непослушанию, а затем и к бунту. Вы обвиняетесь в том, что любили существо, которое вы называете дочерью, причем любили его больше вашего долга и ваших обязанностей. Вы обвиняетесь и изобличены в попытке спасти от смерти эту приговоренную нашим судом девушку, приговоренную потому, что она является препятствием нашим целям, потому что она еретичка, потому что, наконец, ее жизнь представляет опасность для всего нашего Священного Союза. Кардинал Фарнезе, признаетесь ли вы в том, что пытались спасти от смерти безбожницу, которую зовут Виолетта?

К Фарнезе давно уже вернулось все его хладнокровие. Впрочем, без сомнения, ему был знаком ход всего этого спектакля, он и сам, конечно, раньше принимал участие в подобных судилищах и знал, что его ожидает.