Башня Ласточки - Анджей Сапковский

Подобные тайны природа внушает злодеям, толкая их на совершение преступлений, только в том случае, когда необходимость зла становится очевидной…

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

Грохот открываемых, а затем замыкаемых дверей камеры разбудил младшую из сестер Скарра. Старшая сидела за столом и методично выскребала кашу, присохшую ко дну оловянной миски.

— Ну, что там было, в суде-то, Веда?

Жоанна Сельборн по прозвищу Веда молча уселась на нары, уперев локти в колени и положив голову на руки.

Младшая Скарра зевнула, отрыгнула и громко пустила ветры. Пристроившийся на противоположных нарах Петюх что-то невнятно буркнул и отвернулся. Он был обижен на Веду, на сестер и на весь белый свет.

В обычных тюрьмах по установившейся традиции арестантов разделяли по полу. В армейских же крепостях было иначе. Уже император Фергус вар Эмрейс, вводя специальным декретом равноправие женщин в имперской армии, постановил, что уж ежели эмансипация, так до конца, равноправие должно быть полным и абсолютным, без всяких исключений или поблажек для какого-либо из полов. С того времени в крепостях и цитаделях Империи арестанты сидели вместе.

— Ну, так как? — повторила старшая Скарра. — Выпускают тебя?

— Жди! — горько отозвалась Веда, по-прежнему не поднимая головы от рук. — Считай, повезет, если не повесят. Холера! Выдавала всю правду, ничего не скрывала, то есть почти ничего. А эти сукины дети, когда принялись меня допрашивать, так для начала идиоткой перед всеми выставили, потом оказалось, что я личность, не заслуживающая доверия, и преступный элемент, а под конец вышло мне соучастие в заговоре, ставящем целью низвержение.

— В низ, стало быть, свержение, — покачала головой старшая Скарра, словно понимала, о чем речь. — Ага, ну ежели в низ… то держи жопу шире, Веда.

— Будто я не знаю.

Младшая Скарра потянулась, снова зевнула широко и громко, словно леопардиха соскочила с верхних нар, энергичным пинком отшвырнула мешающий ей табурет Петюха, плюнула рядом с табуретом. Петюх заворчал, но ни на что большее не осмелился.

Петюх был на Веду смертельно обижен. А сестер вдобавок и боялся.

Когда три дня назад ему в камеру подкинули Веду, то очень скоро оказалось, что Петюх, если в принципе и допускает эмансипацию и равноправие женщин, то имеет на сей счет свое собственное мнение. Посреди ночи он накинул Веде одеяло на верхнюю половину тела и намеревался воспользоваться нижней, что, возможно, ему бы и удалось, если б не то, что Петюх взвыл оборотнем и заплясал по камере, словно укушенный тарантулом. Веда же из чистой мстительности телепатически принудила его опуститься на четвереньки и ритмично колотиться головой в обитые железом двери камеры. Когда потревоженные страшным грохотом стражники отворили дверь, Петюх ткнулся макушкой в одного из них, за что немедля получил пять ударов окованной железом палкой и столько же пинков. В итоге в ту ночь Петюх не испытал того блаженства, на которое рассчитывал. И обиделся на Веду. О реванше он даже не помышлял, так как наутро в камеру попали сестры Скарра, таким образом прекрасный пол оказался в большинстве, и к тому же вскоре выяснилось, что точка зрения сестер Скарра на равноправие почти совпадает с Петюховой, только с точностью до наоборот, если говорить о предначертанных полам ролях. Младшая Скарра хищно поглядывала на мужчину и изрекала недвусмысленные замечания, а старшая хохотала, потирая руки. Эффект был таков, что Петюх спал с табуреткой в руках, которой в случае чего намеревался защищать свою честь и достоинство. Однако шансы и перспективы у него были ничтожны — обе Скарры служили в линейных частях и были ветераншами многих сражений, так что табуретки б не испугались, когда хотели насиловать — насиловали, даже если мужчина был вооружен бердышом. Однако Веда была уверена, что сестры просто шутят. Ну, почти уверена. Скажем так.

Сестры Скарра сидели за избиение офицера, по делу же провиант-мастера Петюха велось следствие, связанное с большой, громкой и захватывающей все более широкие круги аферой — кражей армейских луков.

— Да, держи жопу шире, Веда, — повторила старшая Скарра. — В хорошее дерьмо ты вляпалась, думаю. А вернее — тебя вляпали. И как же ты, ядрена вошь, сразу-то не сообразила, что это политическая игра!

— Ха-а! — только и ответила Веда.

Скарра взглянула на нее, не очень понимая, как следует разуметь односложное замечание. Веда отвела глаза.

«Не стану же я рассказывать вам то, о чем промолчала перед судьями, — подумала она. — То есть, что знала, в какое дерьмо вляпалась. И то, когда и каким образом об этом узнала».

— Хорошенького ты себе пивка наварила, — мудро отметила младшая Скарра, менее сообразительная, которая — Веда была в этом убеждена — вообще не понимала, о чем идет речь.

— Ну а как все-таки было с цинтрийской княжной-то? — не отступала старшая Скарра. — Ведь ее вы в конце концов сцапали, а?

— Сцапали. Если так можно выразиться. У нас сегодня которое?

— Двадцать второе сентября. Завтра Эквинокций.

— Ну да! Вот удивительное совпадение. Стало быть, завтра тем событиям будет точно год… Уже год!..

Веда растянулась на нарах, подложив сплетенные пальцы рук под голову. Сестры молчали, надеясь, что это было вступление к рассказу.

«Ничего не получится, сестренки, — подумала Веда, глядя на выцарапанные на досках верхних нар грязные картинки и еще более грязные надписи. — Не будет никаких рассказов. Даже не в том дело, что от вонючего Петюха несет обосравшейся подсадной уткой или каким другим коронным свидетелем. Я попросту не хочу об этом вспоминать. О том, что было год назад, после того как Бонарт ушел от нас в Клармоне.

Мы прибыли туда с опозданием в два дня, — все-таки принялась она вспоминать. — Следы уже успели остыть. Куда охотник поехал, никто не знал. Никто, кроме купца Хувенагеля, конечно. Но купец Хувенагель со Скелленом разговаривать не пожелал и даже под крышу к себе не пустил. Передал через слуг, что у него-де, нет времени и аудиенции он не даст. Филин раздувался и тощал, но сделать ничего не мог. Ведь мы были в Эббинге, а там у него никаких прав не было. А по-другому, нашими методами, за Хувенагеля браться было невозможно, потому что у него там, в Клармоне, личное войско, а ведь войну начинать было нельзя.

Ну, Бореас Мун вынюхивал, Дакре Силифант и Оль Харшейм занимались подкупами, Тиль Эхрад — эльфьей магией, а я учуивала и слушала мысли, но это мало что дало. Вроде бы узнали мы, что Бонарт выехал из города южными воротами. А прежде чем выехать…

Был в Клармоне храмик, маленький такой, лиственничный… Рядом с южными воротами, у торговой площадки. Перед отъездом из Клармона Бонарт истязал Фальку арапником. На глазах у всех, в том числе и у жрецов, на той площадке у храмика… Выкрикивал, что покажет ей, кто тут ее господин и повелитель. Что сейчас он ее батогом поучит, как хочет, а то и насмерть заучит, потому как никто за нее не встанет, никто не заступится — ни люди, ни боги».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});