Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр - Джон Лайдон

и пистолзовская песня «EMI».

Еще больше замутила воду в наших отношениях с Virgin попытка Кита Левена тайком выпустить альбом с тем материалом, над которым мы работали до его ухода. Альбом назывался Commercial Zone[295], он неполон, некоторые записи представлены урывками, и слушать его, на мой взгляд, было реально больно.

Я подумал: «И что теперь Virgin будет с этим делать? Обратятся ли ко мне, типа: “Говорили же тебе, вот что ты получил, связавшись с этими психами?”» На самом деле, они помогли сорвать выпуск альбома, и совершенно справедливо. А когда дело дошло до того, чтобы заполучить обратно все бобины с оригиналами записей, оказалось, что там все напутано, так что мне пришлось переписать заново все треки для уже нового альбома, которым стал This Is What You Want… This Is What You Get. Я понимал, что должен заново сделать эти песни, чтобы вернуть их обратно и не дать им быть украденными. Однако не могу не признать, что нам не удалось достичь яркости и остроты оригинальных демо.

Я занимался всем этим с Мартином Аткинсом и некоторыми другими людьми, главным образом на студии Maison Rouge в январе-феврале 1984 г. Это место находилось практически под Южной трибуной «Стэмфорд Бриджа», домашнего стадиона «Челси». Я добирался туда пешком из моего дома на Гюнтер-Гроув, который тогда еще не продал. Иногда вечерами на стадионе проходили игры «Челси», и вот шагаешь ты и думаешь про себя: «О боже, вот мы идем здесь просто так по улице, груженные самыми разными инструментами, – в окружении толп футбольных фанатов…» А в те дни это всегда было: «О, Роттен! Ты ж “Арсенал”, да?» Я никогда не скрывал этого: ты – тот, кто ты есть.

Часть альбома была сделана на студии Пита Таунсенда Eel Pie. Это – самое близкое к тому, что мы когда-либо делали вместе. Конечно, он хотел с нами поработать. Студия находилась в Твикенхэме, прямо на Темзе, и пару раз ее чуть не затопило, потому что река вышла из берегов. Да, Таунсенд хотел принять участие в записи, но я вроде как уклонялся – это могло отвлечь меня и сбить на другой, вычурный путь. Когда наступает подобного рода момент, ловите его, если он действительно подходящий, в противном случае лучше отойти. Следуйте своим инстинктам.

Проблема заключалась в том, что мы с Мартином поняли, что именно нам доставляет наибольшее удовольствие. Мне нравилось работать с его лупами, но, «разрабатывая» наши записи, мы оставляли их почти ни с чем. Пустые места в той записи – своего рода сцена, на которой происходит основное действо. Правильное использование пустоты, доведенное до совершенства.

Я хотел уйти дальше в барабанно-вокальную вселенную, погрузиться в нее целиком. Я очень уважал игру Мартина на ударных – этот парень отличный барабанщик – он делал это просто, не уклоняясь от сути, и это оставляло много места для всего остального. Но он сомневался в себе как в барабанщике и больше не хотел этим заниматься. «Ну и на чем, черт возьми, ты собираешься играть? На флейте?» Он, как и я, не очень прилежен, когда дело доходит до понимания тонкостей игры на инструментах. Мы используем инструмент как снаряжение, а не как направляющую силу.

На альбоме были песни под названиями «Where Are You?»[296] и «Solitaire»[297]. Наверное, там, в глуши, очень одиноко. Название альбома «Это то, что вы хотите… Это то, что вы получаете», которое периодически скандируется в разных песнях, было моей решительной отповедью тому, что, как я видел, происходило в 1980-х. Людей насильно сажали на диету из пустой попсы, лишенной всякого смысла и содержания. Песни со смыслом невозможно было нигде услышать. Если в ваших текстах появлялось что-то острое и выразительное, MTV находило причину, чтобы не ставить их в эфир.

Это был мир удивительной изоляции. Отношения с Virgin сложились на тот момент такие, что нам было глубоко похуй друг на друга. Очень тяжелые времена. Привет, я Джонни – я сиделка по натуре, я забочусь о вашем будущем и никогда не говорил ни слова плохого, правда. Я предсказываю правильно и точно. И мне приходится хорошо постараться, чтобы мои батареи работали, чтобы PiL сохранял и поддерживал все то хорошее, что в нас было… Ибо мне противостоял мир: «Фу, да пошел ты. Вот последнее видео от…» – и вы смотрели Саймона Ле Бона на яхте. У меня нет никаких претензий к Саймону, он и правда отличный парень, но в то время вся игра вертелась вокруг финансирования видеопродукции, и чем больше денег тратилось на видео, тем больше было ему внимания. Таким образом, из окна вылетали причина, содержание или цель, и влезало: «Посмотри, во что я одет!»

Возможно, я зашел слишком далеко. Но знаете что? Сейчас меня понесет еще дальше. Я делаю это не ради места в чартах, а для того, чтобы мир стал лучше. Я достаточно самонадеян, чтобы верить, что все, чем я занимаюсь, на самом деле идет на пользу человечеству. И я не могу смотреть на мир иначе. Любое мое решение всегда основано на этих принципах и ценностях. Разве я анахронизм? Я начал совершенно четко понимать, что в середине 1980-х я со своим отношением к жизни – настоящий динозавр, потому что никто не хотел думать ни о ком, кроме себя. Какая жалость – видеть, как разваливается благодаря этому панк. А поп-музыка принимает любую старую болтовню до тех пор, пока к ней прилагается громкое имя продюсера.

То же самое случилось и с обложкой альбома: лейбл нанял известного фотографа по имени Норман Сифф, который жил в Лос-Анджелесе, чтобы он меня заснял, и я не понимаю, почему эти фото получились такими ужасными. «О, ты будешь отлично выглядеть, если этот парень тебя сфотографирует…» Потом я хожу на эти фотосессии, и они мне не нравятся, я вообще не нахожу контакта с этим парнем, что в итоге и видно по результату.

В Америке в то время у нас не было лейбла. У меня были близкие контакты с парой людей в Атлантике, и они показались мне очень забавными. Но одна из главных проблем заключалась в том, что они не питали особой симпатии к бедному старичку Мартину Аткинсу. И вот я опять столкнулся с компанией звукозаписи, которая не возражала против меня, но по какой-то причине на дух не переносила людей, с которыми я работал. Однако мы с Мартином пошли разными путями вовсе не поэтому – я никогда и никому не позволял диктовать мне условия. Я