Кристина - Памела Джонсон

Помню, в моде были гавайские гитары. Все молодые люди с большим или меньшим успехом пытались играть на них. Дики Флинт, белокурый, рослый юноша несколько старше нас и единственный, кого как-то обвинили в известной «развязности» (на самом деле совершенно незаслуженно), был знаменит тем, что мог не только аккомпанировать, но и исполнял настоящие «мелодии». Его гитара, украшенная великолепным пучком лент, была довольно дорогим инструментом. У нас вошло в привычку теплыми летними сумерками собираться на большом пустыре возле улицы Норт-Сайд и усаживаться в кружок на складных стульях. Дики играл на гитаре, а мы пели популярные в те времена песенки. Подобные посиделки на открытом воздухе не очень нравились тете Эмили; она вынуждала моего отца тоже возражать против них, но он делал это весьма неохотно.

— Пригласи их к себе, если хочешь, но сидеть на пустыре — это так вульгарно, — говорила Эмили. Она не отличалась богатством воображения.

— Да, Кристина, не стоит делать это, — рассеянно поддакивал отец, думая в это время о своем.

Как-то раз, когда синим июньским вечером, не послушавшись их, я снова сидела со всеми на пустыре, отец прошел мимо, как всегда элегантный, в сдвинутой на затылок шляпе. Увидев нас, он приподнял шляпу, улыбнулся нам своей обаятельной улыбкой и проследовал дальше, оставив после себя легкий аромат сигары, словно свое благословение этой теплой летней ночи.

Вся неделя после моего разрыва с Лесли была для меня сущим испытанием, ибо он бомбардировал меня письмами и даже пытался приходить в самое неподходящее время. Я отказывалась видеть его, написала ему длинное неискреннее письмо, в котором уверяла, что всегда буду хранить память о нашей дружбе, но ничего большего предложить ему не могу. Тетя Эмили догадывалась, что я дурно поступила с Лесли, но не вмешивалась; в любом конфликте между мужчиной и женщиной она всегда была готова принять сторону женщины, если, конечно, этим мужчиной не был мой отец. А отец полностью поддерживал меня и, словно по безмолвному уговору, не пускал Лесли дальше порога.

— Я всегда считал, Кристина, что тебе не подходит этот размазня. Еще успеешь этим заняться. Лучше изучай свою стенографию.

Однако мои мысли были заняты неизвестным партнером: моя фантазия до того разыгралась, что, если бы танцы вдруг состоялись в Букингемском дворце, а Кейт оказался принцем Уэльским, действительность едва ли превзошла бы мои ожидания. Я решила на сей раз затмить заурядную миловидность Айрис благородством своей осанки и загадочностью. (Я никогда раньше не считала себя загадочной натурой, и эта мысль очень понравилась мне.) Отец согласился дать деньги на новое платье, и я купила совершенно простое розовое, решив для пущего эффекта не надевать к нему никаких украшений. Из прочитанных романов я помнила, как нередко главная героиня обдуманной простотой своего туалета затмевала усыпанных бриллиантами графинь и рядом с ней они казались одетыми безвкусно и вульгарно.

Вестей от Айрис не было, кроме записочки, брошенной в почтовый ящик, в которой она просила быть у нее в субботу в семь часов — молодые люди заедут за нами на такси. В постскриптуме она добавила: «Между прочим, Виктор сказал, что Кейт по-настоящему красив, не очень высок, но просто божествен».

В этот решающий вечер я величественно спустилась вниз, терзаемая однако тревожными предчувствиями.

— Мне кажется, ты пробыла у себя в комнате не менее двух часов, — заметил отец.

Эмили окинула меня взглядом и сказала:

— Не понимаю, почему тебе хочется выглядеть такой простушкой? Где твои хрустальные серьги?

— Драгоценностей в этом году не носят, — ответила я, и мне страстно захотелось, чтобы отец и Эмили наконец заметили, как отсутствие их выгодно оттеняет мою внешность.

Эмили медленно обошла вокруг меня, словно я была музейным экспонатом.

— Мне кажется, ты похожа на дитя благотворительности. Не правда ли, Горас?

— Что мы с тобой понимаем в причудах нынешней моды? Цвет ей, однако, к лицу.

Итак, моя внешность не произвела на них ожидаемого впечатления.

— Мне все же кажется, что хрустальные серьги или серебряная брошь…

Уверенность моя была поколеблена, однако я не сдавалась.

— Не возвращайся слишком поздно, — сказал отец, не уточняя, что он считает поздним временем. — Должен, однако, сказать, что розовый цвет тебе к лицу.

— Надеюсь, ты не собираешься идти к Айрис в этих туфлях? — сказала Эмили.

— Я не намерена таскать с собой эту ужасную сумку для туфель, — ответила я.

— На дворе почти штормовой ветер, — заметил отец. — Но делай, как знаешь.

Глава V

Был мартовский вечер, то неистово лунный, то облачный, и такой ветреный, что казалось, все находилось в движении и даже далекие неровные очертания парка Коммон напоминали палубу попавшего в шторм корабля. Я повязала голову шарфом, но все равно боялась, что приду с испорченной прической. Ветер с остервенением ринулся мне навстречу, когда я пересекла Норт-Сайд и свернула на Уинчестер-Гарденс, где жила Айрис. Я надеялась, что приду достаточно рано, чтобы успеть привести себя в порядок до приезда молодых людей. В присутствии моей подруги я не могла позволить себе ни малейшего физического изъяна, даже растрепанных ветром волос.

Она сама открыла мне дверь, как всегда расфранченная, и тут же заставила меня с упавшим сердцем окончательно убедиться, что моя обдуманная простота, на которую я возлагала такие надежды, оказалась ошибкой. У меня было такое чувство, будто я явилась к ней в ночной сорочке.

— О, какой миленький-премиленький цвет! — воскликнула Айрис и, словно девочка, захлопала в ладоши; однако она окинула меня оценивающим взглядом взрослой женщины. — Ты выглядишь такой невинной, милочка. Как жаль, что мама тебя не увидит, она у тети Ады. Пойдем в спальню и приведем себя в порядок. Мальчики должны приехать с минуты на минуту.

С последней слабой вспышкой надежды посмотрела я на себя в зеркало и увидела за собой тесный уют комнаты Айрис, еще больше подчеркивавший мою злосчастную наготу: украшенный рюшами туалетный столик, бледную куклу в пыльном кринолине, пышные складки которого прикрывали ящичек для ночной сорочки, слонов из мыльного камня, один другого меньше, выстроившихся в ряд на каминной доске.

— Ты похожа на пуританскую девственницу, дорогая, — сказала Айрис и добавила после паузы: — Но почему?

Ответить на этот вопрос было трудно, и я промолчала.

Айрис надушилась за ушами и опрыскала духами подол своего платья.

— Мама считает, что мне необходимо выбрать сценическое имя. Айрис подходит, но Олбрайт никуда не годится. Ей нравится Айрис Лавальер, но мне это кажется слишком вычурным. Мне нравится Айрис Ла Хэй.