Операция «Турнир». Записки чернорабочего разведки - Анатолий Максимов

Для разминки произношения перед языковыми занятиями мы придумали для Палея сложную фразу, позволяющую контролировать глухие и звонкие звуки. Первое время в его устах она звучала так: «Балей цитает Аббулея “Солотой озел”». В переводе на общедоступный язык это означало: «Палей читает Аппулея “Золотой осел”». Как ни странно, но эта трудная для эстонца скороговорка помогла ему в освоении английского и налаживании русской речи.

Начальником курса был опытный разведчик Михаил Михайлович Юрьев или, как мы его звали за глаза, «Мих-Мих». Он частенько принимал на себя замечания начальника школы, когда отпускал слушателей в город в неположенные для этого дни.

Руководитель учебного отделения, Борис Николаевич Журавлев, человек большого спокойствия и выдержки, начинал свою чекистскую деятельность в фашистской Германии и был активным участником вызволения советских сотрудников из этой страны в тревожные первые дни войны. Ему мы обязаны важным для разведчиков правилом: любые увлечения могут быть использованы в практической работе с иностранцами.

В школе многие начали собирать марки, чему способствовали приходящие в школу сотни газет и журналов из десятков стран всех континентов. Участие в драмкружке и постановки на сцене любительского театра рассматривались как серьезное подспорье в оперативной подготовке.

Поощрялось и увлечение живописью. Многие часы провел я за самодельным мольбертом, наедине с замыслами, красками и кистями. Со временем тяга к живописи превратилась в глубокое увлечение всем, что затрагивает этот вид искусства: сотни книг-биографий художников, мемуары из различных времен, альбомы и открытки репродукций, каталоги и проспекты с выставок и галерей многих городов Союза и стран мира… В разной степени все это пригодилось в оперативной работе.

Много времени слушателя проводили на кафедре спецдисциплин: разведки и контрразведки, оперативной техники. Спецкабинет, организатором и хранителем которого был энтузиаст своего дела Дмитрий Петрович Заложный, редко пустовал. Основные пособия — таблицы, схемы изготовлялись слушателями. До позднего вечера трудились слушатели в мастерской при спецкабинете над изготовлением контейнеров[4] к практическим занятиям в городе.

Другим местом паломничества в школе был кабинет страноведения. Это направление оперативной подготовки возглавлялось эрудированным и мягким Василием Иосифовичем. Кабинет был оформлен слушателями нескольких поколений под его руководством. Василий Иосифович прекрасно рисовал и чертил, виртуозно разрабатывал плакаты — наглядные пособия. Карты, схемы, планы столиц мира, уголки природы на картинках или открытках представали перед слушателями. Здесь можно было увидеть и подержать в руках буклеты, монеты и марки из разных стран, железнодорожные билеты, наборы открыток, экзотические бытовые вещи и сувениры из Европы, Америки, Азии и Африки. Василий Иосифович сам побывал в нескольких странах и умел красочно поведать об увиденном, услышанном и прочитанном.

Закрепленный за английским направлением, я изучал Лондон, нанося на немую карту-схему города основные правительственные, военные, общественные и культурные объекты.

Городские занятия проводились кафедрой, где курс наружного наблюдения читал Нисский. Моим первым преподавателем сложной работы в городе в условиях противодействия контрразведки противника был Игорь Александрович Ругажин. После работы с наставником по наружному наблюдению у нас не возникало желания упрощать свои действия под НН, например, в виде проверочных манипуляций с завязыванием шнурков или «фотографированием» исторических памятников аппаратом без пленки.

Уже работая в резидентурах, я не только помнил наставления по работе с фототехникой — мне даже слышались характерные интонации голоса Павла Герасимовича Ерагина, нашего строгого наставника. Он пресекал малейшую попытку уклониться от «железных» рамок подготовки и проявления фотопленок или изготовления микроточек.[5]

Зимними вечерами в фойе жилых домиков появлялся скромного вида человек с мягкой улыбкой. Это был Василий Михайлович Зарубин, выдающийся разведчик прошлых лет. Сняв пиджак и оставшись в серой шерстяной кофте не первого года носки, он делился с нами воспоминаниями о закордонной работе, житейскими премудростями.

С его помощью мы заглядывали в столицы стран западного мира глазами опытного, наблюдательного и пытливого человека. Перед нами раскрывались не оперативные хитрости, а труд разведчика-нелегала, нелегкий и увлекательный. Естественно, мы при встречах обсуждали и уточняли отдельные эпизоды из секретных воспоминаний Зарубина, которыми зачитывались, нарушая режим дня и ночи.

С упоением отдавались военно-физической подготовке: легкая атлетика, баскетбол и волейбол, купание в местном озере, лыжные гонки… Частенько в азарте футбола на задворках школы мяч улетал за забор. Вслед за ним лез виновник. Иногда мяч возвращался сам собой вместе с криком: «Получайте, дяденька-шпион…»

Фразу «А вот у нас в деревне Гридневка…» я слышал во многих подразделениях разведки, где работали мои коллеги и однокашники по школе. И, что греха таить, даже на всех континентах мира, правда, со всеми мерами предосторожности.

В сентябре шестьдесят первого года трое из «североморцев» были направлены в 10 отдел ПГУ для работы по научно-техническому направлению разведки.

Линия «Икс»

В первых числах сентября я поднялся на восьмой этаж штаб-квартиры внешней разведки КГБ на Дзержинской площади в качестве постоянного сотрудника отдела, известного как научно-техническая разведка — НТР.

В шестидесятые годы здание занимали несколько управлений: первое — разведка, второе — контрразведка, третье — военная контрразведка и так далее. Один из этажей оставался за пограничниками. В соседнем здании размещались хозяйственные и вспомогательные службы, партийный и профсоюзный комитеты и отличная библиотека, заполненная в значительной степени книгами, конфискованными при арестах.

Здания носили ставшие привычными названия «дом один» и «дом два».

Разведка занимала основную часть «дома один». Подъезд для сотрудников НТР был пятым или шестым со стороны улицы Кирова. Правда, войти можно было и через любой другой, но это более длинный путь — здание занимало целый квартал. Переходы из корпуса в корпус, принадлежащих разведке, контролировались службой внутренней охраны.

Широкие коридоры, крепкие, добротно сработанные двери кабинетов, винтообразные лестницы и просторные лифты, в чем-то таинственный двор: там можно было увидеть знаменитые «воронки» — крытые автомобили для перевоза арестованных и заключенных, вооруженную автоматами охрану.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});