Алтайская повесть - Любовь Воронкова

Скоро вся школа была на берегу, у переправы: школьники, учителя, технички. Пришел даже старенький учитель математики Захар Петрович. Алеша Репейников, который, с тех пор как привезли кроликов, только и делал, что сидел перед ними на корточках и разговаривал с ними, кормил, чистил им клетки или, упустив, ловил их, прибежал тоже. Живой и нетерпеливый, он не мог сидеть спокойно: бегал по берегу, влезал на крышу Васильевой будки, чтобы поскорее увидеть машину.

– Идет! Идет! – вдруг крикнул Алеша и кубарем скатился с крыши.

Все вскочили. На шоссе действительно показалась машина, но она не замедлила ход и не остановилась, а прошла дальше своей дорогой. Чужая. Все снова расселись на берегу, и Алеша вновь полез на крышу. И опять сидели, тихо переговаривались и прислушивались, стараясь сквозь плеск реки услышать шум мотора.

На этот раз первой услышала машину Чечек. Она встала и замерла, подняв руку. И тут же закричала:

– Идет! Идет! Идет!

На той стороне снова появилась машина. На этот раз она не промчалась дальше, а остановилась. И снова все вскочили.

Ребята замахали руками, и дружный крик раздался над Катунью:

– Ура-а! Ура-а! Сад приехал!

Коренастый Федя Шумилин тотчас принялся сталкивать на воду лодку. Товарищи помогали ему. Андрей Киргизов и Ваня Петухов взялись за весла, Федя сел к рулю… Лодка завиляла, не слушаясь руля, и Федя напрягал все свои силы, чтобы справиться с нею.

Вдруг с берега раздался сердитый окрик:

– Стойте! Стойте! Разве так управляют? Я сам! – И Григорий Трофимович крупными прыжками сбежал вниз, к воде. – Куда отправились без меня? Почему не позвали? Да вы разве сдержите? С ума сошли!

Он бросился к лодке и, прошлепав прямо по воде в своих желтых ботинках, перевалился через борт и схватился за руль. Лодка сразу выправилась, словно норовистая лошадь, почуявшая руку хозяина, и, качаясь на кипучих волнах, медленно тронулась через реку.

Этот день будет праздником!

У подножия Чейнеш-Кая целый день не умолкали голоса:

– Анатолий Яковлевич, а я так сажаю?

– Анатолий Яковлевич, а это какой сорт – «ранетка»?

– Анатолий Яковлевич, а «пепин-шафрановый» – какое яблоко?

– А у моего саженца очень корешки длинные, в ямку не влезают!..

Анатолий Яковлевич, уже успевший загореть под весенним солнцем, с потным лбом и засученными рукавами, носился по всему участку. Показывал, как надо сажать, как расправлять корешки, как привязывать колышки… и тут же объяснял, что «пепин-шафрановый» – яблоко очень красивое, глянцевитое, а что вот эти саженцы – «Ермак – покоритель Сибири» – это яблоко очень хорошее в лежке, а вот эти саженцы – «китайка»: она совсем не боится мороза и крепка на ветках.

Вокруг Настеньки, которая раздавала саженцы, толпились ребята:

– Настенька, мне «пурпуровую ранетку» дай, у нее яблочки красные!

– Мне «пепин-шафрановый»!

– А мне «Ермака», «Ермака»!

– А мне разных – и «Ермака», и «ранетку», и «янтарную»!..

Школьники совсем забыли, что такое усталость. Они бережно разбирали яблоньки, разминали руками землю у корней, привязывали к свежим колышкам тоненькие, шаткие деревца.

Кроме яблонек, Анатолий Яковлевич привез из Горно-Алтайска несколько десятков смородиновых кустов и несколько сотен кустиков клубники «виктория». Все это тоже надо было немедленно сажать, пока не засохли корни…

Вместе со школьниками работали и учителя: и Марфа Петровна, и Анна Михайловна, и старенький учитель математики, и Григорий Трофимович…

Говор и смех весь день не умолкали под горой. И никто не замечал, что Чечек, чем-то очень огорченная, молча и без радости сажает свои яблоньки.

Но Костя заметил это:

– Что, бурундук, устала?

– Вот ишо! – сердито ответила Чечек.

– Не «ишо», а «еще»!

– Ишо!

– Вот так – заупрямилась! Устала, так отдохни. А злиться нечего, однако.

Костя ушел. Чечек проводила его мрачным взглядом и принялась расправлять корешки своей четвертой яблоньки: у каждого ученика было их по четыре. Чечек осторожно присыпала корешки землей, пока Мая держала колышек, и потом долго и ласково своими теплыми руками приминала землю вокруг саженца. Но тонкие черные брови ее по-прежнему хмурились и пухлые губы выражали обиду.

Сумерки застали школьников в саду. Огромная задумчивая Чейнеш-Кая со своим мохнатым венком на вершине словно устала целый день глядеть на эту суету: она погасила на себе все краски – лиловые и оранжевые оттенки камней, зелень трав, белизну берез – и накрыла сад своей голубой тенью. Но это не помогло. Долго еще перекликались голоса, гремели ведра – ребята бегали за водой на Катунь и поливали саженцы.

Ведер в школе оказалось мало – на всех не хватало. Чечек, видя, что ей ведра не дождаться, побежала в деревню, к Костиной матери, и попросила у нее бадеечку. Оттуда она сразу прошла на реку, зачерпнула воды; рассеянно поднимаясь по тропочке к саду, шла и плескала воду, шла и плескала, обливая свое пестрое, с красными цветочками платье.

Чечек подошла к своим яблонькам, приподняла бадейку, чтобы полить их. Вдруг какой-то зверек шмыгнул у нее из-под ног в густой куст боярышника.

– Ай! – крикнула Чечек и с размаху поставила на землю бадейку. – Кто это?

В сад с громким криком неожиданно вбежал сынишка Анатолия Яковлевича, маленький Сашка.

– Алеша! Алеша! – закричал он что есть мочи. – Скорей! Твои кролики убежали!

Алеша Репейников бросился из сада.

– Тише! Тише! – кричали на него со всех сторон. – Яблоньки – гляди! Налетишь – сломаешь!

Алеша ничего не слышал. Он ринулся в сарай, где стояли кроличьи клетки. Одна была приоткрыта: кролик перегрыз веревочку на дверце и убежал. А за ним убежали и еще три.

Алеша в отчаянии оглянулся кругом. Одного он увидел сразу – кролик жевал травку у садовой изгороди и пошевеливал длинными ушами. Он был очень доволен, что может побегать в вечерней прохладе по росистой траве. Алеша подкрался к нему и, с размаху упав на землю, схватил кролика, запер в клетку и побежал в сад:

– Ребята, еще три кролика бегают! Ловить надо!

– Ай, они все наши яблоньки погрызут! – завопили девочки. – Они все яблоньки попортят!

И со всех сторон посыпались на Алешу упреки:

– Вечно у него кролики убегают!

– Кроликовод тоже!

– Только их кормит да гладит, а углядеть не может!..

Кролики шмыгали по саду то тут, то там. Ребята гонялись за ними, кричали и еще больше пугали их. Не обошлось без несчастья: неуклюжий Андрей Колосков упал и сломал яблоньку Катеньки Киргизовой. Катенька старалась поставить сломанную верхушку, но верхушка падала, и Катенька громко плакала:

– Мою самую дорогую, пепиновую-шафрановую, сломали!

Двух кроликов поймали, а третьего нигде не могли найти. Алеша ходил по саду, заглядывал под каждый кустик и у всех спрашивал:

– Тут не пробегал? Не видели?

– А я знаю, где кролик сидит, – тихонько сказала Чечек Мае Вилисовой.

– Где? – живо спросила Мая.

Чечек кивнула на куст боярышника:

– Там притаился.

– Что же ты молчишь? – удивилась Мая и тотчас закричала: – Алешка, сюда! Он здесь притаился!

Куст окружили, и Алеша схватил кролика.

– Теперь все, – сказал он. – Уж попались, так теперь из моих рук не вырвутся!

Ребята вокруг засмеялись:

– Да сколько раз в твои руки попадались, а то и дело по улице бегают!..

Вечер темнел. Небо гасло за спиной Чейнеш-Кая. Ребята медленно, не торопясь пошли из сада, очень усталые и очень веселые. Все было посажено, все было полито – пусть приживается!

– Этот день для нас очень большой, – сказал на прощание Анатолий Яковлевич. – Мы заложили сад, первый сад в нашей округе! Давайте запомним это число – двадцать седьмое апреля!

– И пусть это будет наш юннатский праздник, – подхватила Марфа Петровна, – праздник сада! И в будущем мы каждый год будем праздновать этот день!

– И не учиться? – крикнул Семушка из шестого класса, известный ленивец.

Все засмеялись.

– А Семушке только бы не учиться!

– Нет, учиться все-таки будем, Семушка, – с улыбкой ответил Анатолий Яковлевич, – но будем в этот день делать юннатские доклады, будем отмечать наши юннатские успехи и производить новые посадки… Постепенно и в колхозе сад заложим, и у каждого двора яблонь насажаем, и в полях лесозащитные полосы вырастим… Да, столько еще у нас с вами работы и радостей, ребята, что и жизни нашей, пожалуй, не хватит!

Чечек побежала к Евдокии Ивановне, понесла бадеечку. Желтый Кобас попрыгал вокруг нее, похватал за платье, но Чечек только отмахнулась от него:

– Ну тебя, Кобас! Не лезь ко мне, а то стукну!

– Входи, входи, Чечек! – ласково встретила ее Евдокия Ивановна, принимая бадейку. – Сейчас свет зажгу. Наших-то мужиков еще дома нету.

Чечек молча уселась на лавке.

– Ты что невеселая, или устала? – спросила Евдокия Ивановна.