Новенький (СИ) - Инфинити Инна

— Во-первых, не все судьи берут взятки, — чеканю. — Во-вторых, Пушкин писал о любви, а не о политике!

— Во-первых, все судьи берут взятки, — констатирует, глядя на меня. — Во-вторых, Пушкин никогда не писал о любви. Любовь в произведениях Александра Сергеевича была лишь ширмой, за которой скрывались истинные смыслы его творений. Например, «Капитанская дочка». Разве это произведение о любви Петруши Гринева и Маши Мироновой? Нет. Это произведение о русском бунте, бессмысленном и беспощадном, как его называл сам Пушкин. А «Евгений Онегин»? Разве это роман про любовь Татьяны и Евгения? Нет. Это роман про дворянскую жизнь во всей ее прозаической действительности.

— Ты очень интересно рассуждаешь, Дима, — вступает в наш разгоряченный диалог Антонина Павловна. — И ты во многом прав. Александр Сергеевич действительно в каждое свое произведение закладывал несколько смыслов. Даже в детские сказки. Достаточно вспомнить «Золотую рыбку»…

Я больше не говорю ни слова. Инициативу в обсуждении «Дубровского» полностью перетягивает на себя новенький. К концу книжного клуба он уже становится любимчиком Антонины Павловны. Она соглашается с каждым его словом, бесконечно хвалит и говорит, что он абсолютно прав.

В гардероб я спускаюсь совершенно без настроения. Соболев в метре от меня натягивает куртку.

— Ты будешь сдавать ЕГЭ по литературе? — смеряю его презрительным взглядом.

— Нет, я буду сдавать ЕГЭ по информатике.

— Тогда зачем тебе книжный клуб?

— Люблю читать.

Я фыркаю и отворачиваюсь.

— Что опять не так, Белоснежка? — раздается его насмешливый голос у меня над ухом.

Я медленно веду вверх молнию пуховика.

— Если ты не сдаешь ЕГЭ по литературе, то книжный клуб тебе без особой надобности. Можешь, пожалуйста, не ходить? — резко разворачиваюсь к новенькому, и мы оказываемся лицом к лицу.

— Это еще почему?

— Потому что если ты будешь посещать книжный клуб, то его не смогу посещать я. А мне он нужен, так как я сдаю ЕГЭ по литературе.

— Почему же ты не сможешь ходить в книжный клуб, если его буду посещать я? — выгибает бровь.

— Потому что мне неприятно находиться рядом с тобой.

Новенький начинает смеяться. Мне становится жарко в пуховике, поэтому я направляюсь на выход из гардероба и из школы. Середина февраля: еще зима, но весна уже на пороге. На улице нулевая температура, на дорогах лужи, но тротуары, к счастью, почищены.

Дверь школы за моей спиной хлопает.

Глава 11.

— Где ты живешь?

Соболев становится рядом со мной.

— А тебе зачем?

— Провожу тебя.

Я на несколько секунд теряюсь. Изумленно смотрю на новенького, который, кажется, абсолютно серьезен.

— Не надо меня провожать, — отмираю.

— Уже темнеет, так что надо.

— Спасибо, но я как-нибудь без тебя дойду до дома, — огрызаюсь.

— Сонь, хватит вредничать, — строго говорит. — Через десять минут уже будет темно, поэтому хочешь ты или нет, а я тебя провожу.

Ну и наглость! Впрочем, чему я удивляюсь. Это же Соболев.

— Мне противно твое общество, — повышаю голос.

— Сочувствую, но тебе придется терпеть мое общество, потому что идти одной по темноте я тебе не позволю.

Я решаю не продолжать разговор с этим хамом. Пусть плетется сзади, если ему так хочется. От школы до моего дома двадцать минут пешком мимо детского сада сестры. Но Настю уже забрала няня.

Книжный клуб не ограничен по времени. Иногда он длится сорок минут, а иногда пару часов, как сегодня. Все зависит от того, насколько бурная дискуссия и насколько вошла во вкус Антонина Павловна.

А сегодня она совершенно точно вошла во вкус. Спасибо Соболеву с его рассуждениями об истинных смыслах творений Александра Пушкина.

— Куда ты поступаешь? — спрашивает новенький.

Нет, он не плетется сзади в паре метров, как я рассчитывала. Он идет рядом и иногда касается своей рукой моей руки.

— На филологический, — нехотя отвечаю.

— И кем ты будешь?

— Очевидно, филологом.

— Это я понял. Работать где будешь?

— Я так далеко не загадываю.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я не смотрю на Соболева, но чувствую его удивление. Мы идем по тротуару вдвоем, людей вокруг почему-то нет. Лишь изредка по узкой односторонней дороге проезжают машины. Минут через пять-семь окончательно стемнеет.

— Ты выбрала специальность, не подумав, где и кем будешь работать?

— Слушай, какое твое дело? — выкрикиваю.

— Я за тебя переживаю, Белоснежка, — отвечает елейным тоном.

— Спасибо, но не надо. За меня есть кому переживать.

— Твоему недопарню, что ли? — хмыкает. — Боюсь спросить, где он пропадает, пока ты одна ходишь ночью.

— Во-первых, сейчас не ночь.

— Уже стемнело.

— Во-вторых, мой парень лежит с поломанной рукой. Напомнить, кто ему ее сломал?

— Я помню, — парирует. — Но ноги же у него целы? Ходить может? Значит, он в состоянии встретить тебя поздним вечером после школы и проводить до дома. Но, видимо, ему лень вставать с дивана. Я бы на твоем месте задумался об искренности его чувств.

Я уже близка к тому, чтобы залепить Соболеву пощечину. Это совершенно наглое и хамское вторжение в мою личную жизнь, нарушение моего личного пространства. Он обложил меня со всех сторон! Пришел в мою школу, в мой класс, уселся за мою парту, стал посещать мой книжный клуб… Теперь еще увязался идти до моего дома.

Хорошо, что мама еще в школе и вернется только после восьми. Мне и так предстоит объяснять ей, что я делала с Соболевым в закрытом кабинете. А если она увидит его у нашего подъезда, то меня совершенно точно ждет нравоучительная лекция.

Мы прошли детский сад сестры, теперь начинается небольшой парк, за которым мой дом. Обычно здесь тихо и мирно, но сейчас, как назло, на одной из впереди стоящих лавочек разместилась шумная и явно не очень трезвая компания.

— И ты все время ходишь одна мимо вот таких типов? — возмущенно спрашивает Соболев.

— Обычно их здесь не бывает, — отрезаю.

Чем ближе мы к ним подходим, тем сильнее слышен пьяный гогот. Девушек среди них нет, только парни на вид взрослее нас. Человек десять, наверное. Может, студенты колледжа, который расположен тут неподалеку. Признаться честно, идти одной мимо такой компании мне было бы страшновато.

— Что значит «обычно их здесь не бывает»? — в тоне новенького слышатся нотки злости. — Ты правда не понимаешь, что ходить по ночам одной — это опасно?

— А что ты мне предлагаешь!? — не выдержав, останавливаюсь и разворачиваюсь к нему. — Сидеть до восьми часов в школе и ждать, когда освободится мама, чтобы пойти домой вместе с ней?

До неадекватной компании нам осталось метров тридцать. Они слегка притихли, видимо, заметив нас.

— Знаешь, сейчас я хочу сломать твоему парню вторую руку за то, что он так к тебе относится.

— Никита прекрасно ко мне относится! И он всегда провожает меня до дома, просто сейчас не может. Между прочим, из-за тебя.

Я возобновляю движение, ускорив шаг. Соболев догоняет меня и обнимает за плечи. Я тут же пытаюсь скинуть с себя его руку, но он усиливает хватку.

— Не дергайся.

Я почему-то слушаюсь и действительно не дергаюсь. Мы равняемся с компанией. Она затихает и провожает нас пытливым взглядом. У парней в руках бутылки, также пустые банки разбросаны вокруг лавки. Мне становится не по себе, и в эту секунду я даже рада, что Соболев со мной.

Когда мы доходим до выхода из парка, я говорю:

— Можно уже убрать руку.

— Не хочу.

Сама сбрасываю ее с себя. Соболев издает легкий смешок.

— Вопрос о том, что ты, оказывается, ходишь одна в темноте по сомнительным местам остается нерешенным.

— Я не хожу одна в темноте по сомнительным местам, — на этот раз отвечаю спокойно, без злости. — У меня только раз в неделю этот книжный клуб. Сейчас просто темнеет рано, поэтому получается, что я возвращаюсь домой одна в темноте. Но скоро наступит весна, и день прибавится. А больше никаких дополнительных занятий, кроме книжного клуба, у меня нет. Репетиторы приходят ко мне.