Аналитик - Джон Катценбах

Всю ночь Рики снилось, будто его резали ножами. Он проснулся в кромешной тьме, пижама его была пропитана потом. В первое мгновение Рики даже не понял, удалось ли ему вырваться из кошмара. Он уронил голову на подушку, отчаянно нуждаясь в отдыхе и зная, что отдыха ему не видать.

К концу утра у него уже имелось два отдельных рабочих списка. По-прежнему ограничиваясь десятью годами, с 1975-го по 1985-й, он выделил семьдесят три человека, с которыми встречался в ходе лечения. В большинстве случаев лечение сводилось к традиционному фрейдистскому психоанализу, от четырех до пяти сеансов в неделю, с использованием кушетки и прочих методик, принятых в профессии Рики.

Существовало также, он знал это, около двух десятков пациентов, которые начали лечение, но затем бросили его. Одним не хватило денег, чтобы оплачивать услуги Рики. Другие просто решили, что лечение недостаточно им помогает, или были слишком озлоблены на весь белый свет. Эти люди вошли во второй список. Куда более опасный. Такие пациенты вполне могли трансформировать свой гнев в маниакальную неприязнь к Рики, а там и обратить эту манию против него.

Все утро он прождал звонка от человека, который ведал его счетами. Теперь Рики сам набрал его номер. Секретарша, услышав его голос, похоже, разволновалась:

— Доктор Старкс, мистер Уильямс как раз собирался вам позвонить. У нас тут небольшая путаница с вашим счетом.

— Путаница? — тревожно спросил он. — Какая путаница может случиться с деньгами? Людей еще можно перепутать. Деньги нельзя.

— Я соединю вас с мистером Уильямсом.

— Доктор Старкс? — торопливо произнес Уильямс. — Простите, что заставил вас ждать, но мы здесь пытаемся разобраться с одной проблемой. Скажите, вы открывали личный расчетный счет у одного из новых интернетовских брокеров?

— Нет, не открывал. Собственно, я плохо представляю, о чем вы говорите.

— Да, вот это и есть самое странное. Создается впечатление, что ваш счет использовали для однодневных операций.

— Что такое однодневные операции? — спросил Рики.

— Речь идет о быстрой распродаже акций в попытке опередить колебания рынка.

— Но я ничего подобного не делал. Где мои деньги?

Брокер замялся:

— Точно сказать не могу. Счетом сейчас занимаются наши международные аудиторы. Могу сказать лишь, что имела место значительная активность.

— Что значит «активность»? Деньги просто лежали у вас.

— Ну, не совсем так. Произведены буквально десятки, может быть, даже сотни продаж, переводов, перечислений, вложений.

— Где они сейчас?

Брокер продолжал:

— Поистине удивительная череда чрезвычайно сложных и агрессивных трансакций…

— Вы не ответили на мой вопрос, — стоял на своем Рики, чувствуя, что в голосе его начинает звучать отчаяние. — Мои средства. Мой пенсионный счет…

— Мы их ищем, но вот прямо сейчас деньги отсутствуют. Во всяком случае, нам их найти не удается.

— Этого не может быть.

— Наши следователи идут по цепочке трансакций, — продолжал Уильямс. — Мы проследим ее до конца. Просто это потребует времени.

— Как много?

— Думаю, недели две. Самое большее.

Рики бросил трубку. Двух недель у него не было.

К концу дня Рики установил, что неограбленным остался только один его счет — текущий в «Первом банке Кейпа», город Уэлфлит. На нем лежало всего около десяти тысяч долларов — деньги, из которых он оплачивал счета местных рыботорговцев и бакалейщиков, деньги, позволявшие спокойно проводить отпуска.

Рики позвонил управляющему «Первого банка Кейпа», сказал, что хочет закрыть счет и получить остаток наличными. Управляющий ответил, что для этого Рики придется приехать лично. Рики это более чем устраивало. Было бы совсем неплохо, если б и остальные управлявшие его деньгами компании придерживались такой же политики.

Теперь проблема состояла в том, как до этих денег добраться. В ящике письменного стола завалялся открытый билет на самолет в Хайяннис. Открыв бумажник, Рики насчитал три бумажки по сто долларов. В верхнем ящике стоящего в спальне комода лежали еще полторы тысячи в дорожных чеках.

До Кейп-Кода он доберется. И обратно тоже сможет вернуться. На все про все потребуются по меньшей мере сутки. Но стоило Рики об этом подумать, как на него вдруг напала внезапная апатия. Он ощущал себя тупой бестолочью. Рики узнал предварительные симптомы клинической депрессии и вытянул перед собой руки, чтобы посмотреть, не дрожат ли они. Руки были в порядке.

Надолго ли это? — подумал он.

Ночь снова выдалась почти бессонная, и Рики, различив еле слышные шаги почтальона, принесшего к двери его квартиры номер «Таймс», сразу же вскочил с кровати. Через несколько секунд газета уже была у него в руках. Взгляд Рики немедля устремился к крохотным объявлениям, но там обнаружилось лишь поздравление с какой-то годовщиной, реклама сетевой службы знакомств и, в третьей колонке, надпись в рамке: «СПЕЦИАЛЬНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ, СМ. С. В-16».

Рики в отчаянии швырнул газету через всю кухню. Он надеялся увидеть на первой странице стишок. «Как вы можете ждать, что я уложусь в ваш проклятый срок, если не отвечаете вовремя?» — едва не закричал он.

Готовя себе утреннюю чашку кофе, он заметил, что руки его подрагивают. Несколько часов — неподвижный внешне, внутренне полный сумбурного движения — Рики просидел за столом. Ему полагалось составлять планы, принимать решения, предпринимать какие-то действия, однако отсутствие ответа, которого он так ждал, парализовало его.

Рики так и не смог потом сообразить, сколько времени просидел, прежде чем поднял взгляд и уставился на номер «Таймс», по-прежнему лежавший встрепанной кипой там, куда он его отшвырнул. В глаза ему бросилась яркая красная полоска, едва проглядывавшая на одной из страниц. Не отрывая от нее взгляда, Рики пересек кухню и, ухватившись за эту страницу, потянул ее на себя.

Это была отведенная под некрологи полоса В-16. Прямо по извещению о чьей-то кончине режущей глаз, пылающей красной краской было напечатано:

Верный путь ты смог избрать,чтобы возвратиться вспять.Двадцать лет — срок не чрезмерный,и мамаша — выбор верный.Только имя ее узнать будет сложно,если ключ тебе я не дам надежный.Потому говорю тебе прямо:ты девицей считал мою маму.Обещал ты ей много, да не дал ничего,так что сыну приходится мстить за нее.Отец мой сгинул, мать мертва,потому и нужна мне твоя голова.

Под стишком стояло большое красное Р, а под этой буквой находился обведенный — на сей раз черным — некролог: толстая стрелка указывала на фотографию покойника. Под стрелкой было написано: «Самое подходящее для тебя место».

Ко времени, когда день начал клониться к вечеру, Рики знал о человеке, который преследует его, гораздо больше, чем прежде. Румпельштильцхен раздавал подсказки с редкостной щедростью — при том, что поначалу он настаивал на вопросах, ответы на которые должны сводиться к «да» или «нет». Двадцать лет плюс-минус два года ограничивали поиск годами с 1978-го по 1983-й. Причем пациенткой была одинокая женщина. Это уже что-то.

Одиноко сидя в кабинете, Рики начал погружаться в глубины своей памяти. Время от времени он бросал взгляд на занесенные в блокнот записи, коря себя за недостаточную точность. Рики силился сосредоточиться и воссоздать прошлое. В памяти всплывали облики людей. Имена давались труднее.

Когда он поднял наконец глаза от блокнота, в кабинете стоял полумрак. День миновал. На лежавших перед Рики листках желтоватой бумаги было набросано около дюжины отдельных воспоминаний. Между 1978 и 1983 годами у него лечилось по меньшей мере восемнадцать женщин. Что ж, с таким числом он управится, однако его беспокоили другие пациентки, память о которых была заблокирована, пациентки, которых он не смог припомнить сразу. Да и из тех, кого он вспомнил, имена получила только половина. И это были пациентки, которыми он занимался подолгу. Рики не покидало тревожное чувство, что с матерью Румпельштильцхена он, скорее всего, имел дело в течение совсем недолгого времени.

Он поднялся из кресла и почувствовал, как затекли ноги и плечи — Рики целый день просидел, не меняя позы. Неторопливо потянувшись, он вдруг сообразил, что за весь день так ничего и не съел. Он знал, что на кухне вряд ли отыщется хоть что-то пригодное для готовки на скорую руку. Мысль о том, что придется покинуть квартиру, почти заглушила ощущение голода. Странно: в жизни его было так мало страхов, так мало сомнений. А теперь даже перспектива выйти на улицу заставила его заколебаться. И все же он решил пройти два квартала на юг. Там в маленьком баре можно съесть сандвич. Скорее всего, за ним будут следить, впрочем, наверняка он этого не знал.