Марк Мидлер. Повесть о фехтовальщике - Александр Мидлер

Что важнее для фехтовальщика: сохранить благородство и проиграть бой или коварно победить?

– До последнего столетия, – напомнил я Марку, – в фехтовальном мире была широко распространена убежденность в том, что профессионализм в поединке проявляет себя не только в результативности, но и в личной порядочности бойца. Профессионалу, который уважает себя и которого уважают окружающие, важнее сохранить в схватке честность и достоинство, чем выиграть золотую олимпийскую медаль, воспользовавшись ошибкой соперника. А сейчас?

– Я и сейчас не считаю эту точку зрения ни инфантильной, ни устаревшей, – ответил брат. – Но я различаю честность и честь. Честь в бою необходима. А честность… Одна из моих задач в бою – создать противнику условия, чтобы он совершил ошибку. Я строю в бою систему технико-тактических ловушек. О чем конкретно идет речь, спроси у Дода. Сейчас, прости, я опаздываю. А Тышлер – мой основной спарринг-партнер, он испытал на себе большинство моих ловушек.

* * *

Рассказывает Давид Тышлер:

«Как и любая технико-тактическая придумка, ловушка Мидлера – это конкретное действие, производное от внимательного наблюдения противника. Приведу тебе пример ловушки, в которую попал Марк. Сам ее сконструировал и сам в нее влип. На Олимпийских играх 1956 года в Мельбурне в финале личного первенства по рапире жребий свел Марка с англичанином Аланом Джеем. Меня к тому времени Федерация фехтования СССР спровадила в тренеры, и я в этом качестве оказался на турнире рядом с Мидлером.

Джей – левша, Марк видит его впервые. Марк, не отрываясь, пристально наблюдает за поединками Джея с другими финалистами и обращает мое внимание на то, что у англичанина посреди боя лицо начинает передергиваться нервным тиком. Марк говорит: «Я его во время тиков и достану».

Вот тебе тактическое соображение. Я бы сказал, микротактическая затейка.

А у Джея, оказалось, во время тика бойцовские качества, наоборот, обостряются. Мы об этом не догадывались. И когда он буквально разгромил Марка, мы ничего не поняли. То есть я ничего не понял, – поправился Дод, – что было в голове у Марка, не знаю. Но что я хочу сказать: Марк, если называть его особенности, необыкновенно научаемый человек. В институте, где мы учились вместе, я обратил внимание на то, что достаточно Мидлеру листнуть учебник, как он получал при ответе высшую оценку. Он моментально и в полном объеме извлек урок из своего поражения. При новой встрече с Джеем Марк вырвал у него победу. Но не тогда, когда англичанина бил тик, нет. Ровно между тиками. Попробуй пройти между струйками дождя. Полноценная тактическая хитрость. Вот это было фехтование!»

* * *

Когда Марк вернулся с тренировки, на которую спешил (он говаривал мне, когда я был пацаном: «Точность – это вежливость королей»), я его спросил, с какими технико-тактическими задумками непорядочными он сталкивался.

– Что ты притворяешься! – возмутился брат. – Ты ни разу не видел, как подкручивают наконечник рапиры, чтобы она показывала укол, когда укола не было? А когда учат наносить противнику вооруженной рукой укол в ближнем бою и одновременно отбивать его клинок невооруженной рукой! Ты что, не знаешь, что судьи сплошь и рядом часто засчитывают такие уколы, несмотря на то, что правилами они запрещены! Или ты не в курсе, что этот прием, выполняемый моментально, используют многие известные фехтовальщики. Могу – не для печати – назвать имена!.. Другое дело, что правила не всегда успевают за тем, что изобрел профессионал. А бывает, что арбитр не заметил уловку. Или не посчитал нужным заметить. Но это факт биографии арбитра. Наше дело выиграть. А судьи – судить по официальным правилам сегодняшнего фехтования и по нормам современной спортивной этики. Принятым формальным правилам и нормам.

– Личная неформальная совесть профессиональному спортсмену нужна? – спросил я.

– Профессионализм, – ответил Марк, – это, прежде всего, профессиональная совесть. Она не должна исключать личную совесть, но профессиональная порядочность должна доминировать. Назовем ее чувством спортивного достоинства. Мне должно быть совестно, скажем, подвести мою команду. Для команды моя победа важней, чем личные мои моральные угрызения по поводу того, что я обманул соперника. Обманул в пределах правил. А за их границами – назову вещи своими именами – не пойман, не вор. Мое спортивное достоинство требует, чтобы я обеспечил победу сборной страны по рапире… Воров не осуждаю. Понимаю их. Сам, правда, не ворую. (Смеется). Я слишком осторожен. Надеюсь, ты не забыл, кто для меня образец человека. Виталий Андреевич – человек осторожный.

* * *

Из «Расширенной автобиографии» Марка:

«Начиная общаться с Аркадьевым, не только спортсмены, но и обычные люди к нему просто прилипают. Сколько всего он знает, как великолепно точно он мыслит и говорит! Например, по поводу слова «смотреть» он коротко заметил: «Одни «смотрят», другие «видят», третьи «понимают». А четвертые, это самое высшее качество, – «предвидят». В предвидении ум работает вместе с интуицией»… Виталий Андреевич научил меня учиться. Особенно на неудачах».

Мидлер об Аркадьеве:

«Я, может быть, единственный из учеников Виталия Андреевича, кто встретился с ним в бою. Я тогда уже чувствовал себя очень преуспевающим и сильным и сразу повел 4:0. Казалось, бой уже мною выигран. Но Виталий Андреевич, олицетворение выдержки и спокойствия, все же переиграл меня – 5:4. Тонкий, гибкий тактик, он терпеливо тщательно ставил мне тактические ловушки одну за другой. И вот именно тогда я понял, что фехтование – это не только выпады и взрывы скоростей. То был наглядный урок тактики».

Одна из характерных черт Аркадьева – он в каждом человеке и в каждой ситуации находил положительные стороны. Но то, что говорил и писал Виталий Андреевич, не было комплиментарно. Скорее это заинтересованный, но спокойный, сбалансированный взгляд на объект рассмотрения. «Марк Мидлер, – пишет Аркадьев, – атлетически развитый спортсмен, который сочетал в себе волю и мощность с тонкой и прочно поставленной техникой. В бою он стремился к максимальной надежности, что придавало характер холодной рассудочности и некоторой сухости всей его манере ведения боя. Уловив в движениях противника момент, подходящий для внезапного нападения, Марк садился в засаду, поджидая очередного возникновения подобной ситуации. При этом часто пропускались другие моменты для атаки, требующие экспромтных действий. В это время он походил на зверя в засаде, не допускающего риска потерять добычу. Возникал поединок не слишком разнообразного репертуара, но крайне острый в своих редких вспышках».

Размолвки между Марком и Виталием Андреевичем носили, если можно так сказать, философский характер. Это было несовпадение некоторых жизненных позиций, вполне понятное с учетом того, что Марк – яростный скептик и иронист, а Аркадьев – благодушный оптимист. Марк часто выказывал недовольство жизнью. На это Аркадьев как-то сказал: «Может быть, это твоя жизнь тобою недовольна? Жизни нравится быть с тем, кому она нравится».

После этого случая жалоб на жизнь от Марка я не слышал.

* * *

Марк писал в своей неформальной «Автобиографии»: «Я буквально выжимал информацию из Виталия Андреевича. Он ее и сам давал, не жадничал, но мне было мало. Идем, допустим, с тренировки до метро «Курская», по улице Казакова, я его провожаю. И всю дорогу: «Виталий Андреевич, а вот это как, а вот это почему?» А он мне не просто отвечает, а предлагает встречный план».

Перескажу в общих чертах мой разговор с Марком, в котором он пояснил мне, что имел в виду под «встречным планом».

Они ушли с тренировки позже всех, шли медленно. Обоим нравился этот усталый неспешный путь по Казакова до метро «Курская».

– Виталий Андреевич, можно задать вам неприличный вопрос?

– Очень неприличный?

– Да!

– Задай.

– Не могли бы вы рассказать мне обо мне? Обо мне – мне. Прояснить, так сказать…

– Интересная тема, – улыбнулся Аркадьев. – А ты исполняешь закон Янте?

– Какой закон?

– Закон Янте, – сказал Виталий Андреевич, – это правила отношения человека к себе и к другим. Сформулировал правила в тридцатых годах двадцатого века Сандемусе – норвежский мыслитель. Он написал роман, который одновременно является своего рода философским трактатом. Называется «Беглец пересекает свой след». Действие происходит в городе, который называется Янте. Там приняты правила человеческого общежития. Их десять. Я тебе их сейчас назову.

Марк не прерывал Виталия Андреевича, так как по опыту знал, что Аркадьев из самой, кажется, дальней дали обязательно выйдет к реальной проблеме. Причем вырулит на нестандартное ее решение.

– Забыть эти установки трудней, чем их запомнить. Первое – не думай, что ты особенный. – Аркадьев в упор взглянул на Марка. – Второе – не думай, что ты в том же положении, что и мы. Третье – не думай, что ты умнее нас. Четвертое – не хвались тем, что ты лучше нас. Пятое – не думай, что ты знаешь больше нас. Шестое – не думай, что ты важнее нас. Седьмое – не думай, что ты хорошо что-то умеешь делать. Восьмое – не смейся над нами. Девятое – не думай, что нам есть до тебя дело. И десятое – не думай, что ты можешь нас чему-то научить.