Гостиница тринадцати повешенных - Анри де Кок

– Послушай, мой маленький друг, – сказала ему Катя. – Ты, верно, не понял, чего от тебя требуют. Мы живем в Париже и возвращаемся туда; в дороге одна из лошадей нашей упряжи расковалась. Так вот! Если ты окажешь нам любезность, сбегав в ближайшую деревню за кузнецом, твоя бабушка получит эту красивую золотую монету, а ты сам – вот эту серебряную. Ага, вижу, ты согласен!

Катя протягивала пареньку полпистоля. Не обратив внимания ни на серебро, ни на золото, господин Жако подошел прямо к Татьяне и указал пальцем на бархатную маску, почти ее коснувшись:

– Зачем вы носите на лице это? Вы, должно быть, гадкая, раз закрываетесь! Снимите… чтобы я мог вас разглядеть, и если вы не гадкая, я… может быть… схожу в Морлей за кузнецом.

Это становилось забавным и, несмотря на то, что Татьяна не была расположена к веселости, она уже собиралась рассмеяться в ответ на дерзкую выходку юного крестьянина, когда внимание русской дамы привлек новый инцидент, случившийся как-то вдруг и не менее комичным образом.

Мы видели, что Паскаль Симеони, его слуга и Антенор де Ла Пивардьер по выезде из замка Флерин пустили лошадей галопом по направлению к Парижу. И если для его спутников быстрый аллюр, заданный ими животным, не имел другого мотива, как преодолеть как можно скорее необходимое расстояние, для Паскаля Симеони столь неистовая гонка, судя по его собственным словам, произнесенным в конце его разговора с мадам де Шале, имела иную, более серьезную, цель – догнать женщину в маске, о визите которой в замок ему в подробностях рассказала графиня.

Вероятнее всего, если бы одна из лошадей московитки не расковалась, желание Паскаля Симеони догнать женщину в маске так желанием бы и осталось.

Но случай, или провидение, которое, как известно, вмешивается в наши дела гораздо чаще, чем мы полагаем, задержало эту даму в четверти лье от деревеньки Морлей, которая, если верить карте, располагается в семи лье от Парижа.

Паскаль Симеони уже начинал терять надежду догнать незнакомку, когда заметил стоявший у хижины странного вида экипаж; увидев же рядом с каретой и двух карликов, о которых упоминала графиня, он вполне убедился, что достиг желаемой цели.

– Стой! – вскричал он.

Антенор де Ла Пивардьер и Жан Фише разом остановились.

– Сударь, – сказал Паскаль Антенору, указывая на хижину, – мне нужно на минуту зайти сюда. Если же вам не угодно последовать за мной и моим слугой… то это в вашей воле.

– А почему бы мне и не последовать за вами, позвольте узнать? – воскликнул Ла Пивардьер.

– О, я вовсе не против! И даже буду рад, если вы пойдете со мной.

– В таком случае нечего и толковать, мой дорогой господин Симеони. Черт возьми! Да ради того, чтобы оказаться полезным человеку, которому я обязан заменой – и какой заменой! – моего бедного Таро, я готов идти хоть в преисподнюю!

– Не волнуйтесь, так далеко я вас не заведу!

Три всадника спрыгнули со своих лошадей, которых Жан Фише привязал к дереву.

Затем, господа – впереди, слуга – сзади, они направились к хижине.

Но туда, где находилась женщина в маске, по всей видимости, не так уж и легко можно было попасть.

Увидев приближающихся незнакомцев, карлики обнажили висевшие у них сбоку тесаки и, загородив собой дверь, принялись неистово рычать, кривляясь при этом самым страшным образом.

– Вы только посмотрите! – вскричал Пивардьер. – Это еще что за звери? Обезьяны, что ли?

– Если и обезьяны, то превосходно выдрессированные! – заметил Симеони.

– Это уж точно. Они, вероятно, поставлены тут на карауле и обязаны защищать вход. Но кто их сюда поставил? Для чего?

– А вот это мы сейчас и узнаем. Жан, ступай вперед!

Жан Фише пошел на двух карликов, коренастое сложение которых доказывало, что они столь же и сильны, сколь и злы. Но, не испугавшись их воинственного вида, слуга господина Симеони продолжал приближаться, помахивая хлыстом с железным наконечником.

– Прочь! Прочь! – завопили на своем наречии маленькие чудовища, подбадривая себя криком.

– Не понимаю, – сказал Жан Фише и сделал вид, что хочет пригнуться.

Обманутые этой хитростью, карлики направили было свои удары в ту сторону, как вдруг Жан Фише ловким взмахом хлыста выбил тесаки у них из рук. Отбросив плеть в сторону, он ухватил монстров своими, подобными тискам, руками за шкирку и приподнял в воздухе.

Тщетно эти две половинки человека перебирали ногами, уподобляясь мирмидонянам[6] во власти титана, – слуга крепко держал их на вытянутых руках.

Это-то зрелище и предстало взору Татьяны, когда дверь хижины с шумом отворилась и на пороге возникли Паскаль Симеони и Ла Пивардьер.

Синеватая бледность разлилась по той части лица московитки, которая не была скрыта маской.

– Что все это значит, господа? – произнесла она свистящим голосом. – Пьяные вы или сумасшедшие, что позволяете себе такие дерзости с моими людьми?

– Ни пьяные, ни сумасшедшие, сударыня, уверяю вас, – отвечал Симеони с глубоким поклоном.

– В таком случае к чему это нападение?

– Именно об этом я и хотел спросить вас, сударыня. По какому праву нас, путников, мучимых жаждой… спешившихся у этой хижины… по какому праву ваши люди преграждают нам дорогу, размахивая тесаками? Согласитесь, сударыня, если тут и есть нападение, то уж никак не с нашей стороны. Жан, дружище, освободи этих слишком усердных слуг; наверное, больше они злиться не будут.

– Полагаю, что так! – вскричал, рассмеявшись, Ла Пивардьер. – Они едва дышат…

Высвободившись из рук Жана Фише, карлики, потирая шеи, забились в угол комнаты, таращась оттуда, как озлобленные гиены на льва.

– Убирайтесь, презренные негодяи! – сказала им Татьяна по-русски.

Кытин и Кабык, двое карликов, повиновались.

– В таком случае, сударыня, – промолвил Паскаль Симеони с новым, еще более церемонным, поклоном, – если мы можем загладить нашу вину перед вами… говорите, мы к вашим услугам.

– Благодарю, сударь, – отвечала женщина в маске с презрительным жестом, – вы явились сюда, чтобы утолить свою жажду, я же за тем, чтобы попросить о кое-какой услуге… разумеется, небескорыстно. Но, судя по всему, мы выйдем отсюда, не получив желаемого.

– Я не удивлюсь, если не найду здесь вина, – сказал Симеони. – Край этот бедный; но чтобы нельзя было удовлетворить… за деньги… одно из ваших пожеланий… вот что меня удивляет, сударыня. Неужто его так сложно исполнить?

Татьяна, по инстинктивному чувству недоверия, не решалась ответить на вопрос.

– Ах! Боже мой, сударь! – вмешалась горничная. – Тут нет ничего сложного! У нас расковалась лошадь, и мы просили вот этого мальчика сходить за кузнецом.

– Только и всего-то! – прервал ее искатель приключений со всеми признаками радости. – Вот что значит объясниться! Что ж, сударыни, теперь вместо ваших проклятий мы заслужим ваши благословения. Я много путешествую и в целях предосторожности всегда имею в чемодане все необходимые для этого инструменты, с которыми мой слуга управляется не хуже любого кузнеца. Ступай, Жан, ступай и поторопись: через пять минут тройка – вы ведь так называете ваш экипаж, сударыни? – должна быть готова к отъезду.

На сей раз Татьяна соизволила улыбнуться, слушая незнакомца; Катя же, обрадованная таким благоприятным исходом своего вмешательства, поспешила проводить Жана Фише к кучеру.

– Действительно, мне следует только поблагодарить судьбу за эту встречу, сударь, – сказала женщина в маске, присаживаясь.

– О! Напротив, сударыня, – возразил Паскаль Симеони самым любезным тоном, – это я должен быть на седьмом небе оттого, что смог оказаться вам хоть чем-то полезным.

И, окликнув мальчика, который, как и его бабка, оставался безмолвным зрителем этой сцены, он промолвил:

– Эй ты, постреленок, хотя мне почему-то и кажется, что услужливость тебе несвойственна, принеси-ка нам, мне и моему спутнику, если у вас нету вина, по стакану сидра, или же, если нет и сидра, обычной воды… Словом, вина, сидра и воды – я за все плачу вперед.

И он бросил на стол, рядом с золотым экю, пистоль. Вместо своего внучка – все не спускавшего глаз с бархатной маски и, казалось, не слышавшего просьбы всадника, – встала старуха и подала полный кувшин какой-то желтоватой жидкости и три стакана.

– Он что, дурачок? – спросил Паскаль Симеони у старухи, шутя потрепав мальчика за ухо.

– Кто – дурачок? Жако? – возразила та. – Ах, что вы, что вы! Да умнее него нет во всем нашем крае. Упрям – это да, это у него в крови! Весь в отца! Просто ему жуть как хочется, чтобы эта дама сняла маску… а она не соглашается показать ему свое лицо! Вот он и будет стоять, как истукан, до тех пор, пока она не уедет!

– Вот оно что! – произнес Паскаль сквозь зубы.

Наполнив два стакана, он занес кувшин над третьим и весело обратился к Татьяне:

– Осмелюсь предложить вам, сударыня? Что уж там! На войне как на войне!