Из писем к ближним - Михаил Меньшиков

Как видите, замкнутость западных стран, угрожающая лишить нас вывоза, бьет в самый центр теперешней экономической жизни, в кусок хлеба.

НА ТУ ЖЕ ТЕМУ

Август 1902 г.

Может ли Россия отказаться от тесного общения с Западом? Добровольно нет, не может. Пусть огромное большинство народное - крестьяне и мещане до сих пор обходятся собственным производством, пусть для них Европа почти не существует, но, мы, так называемый "образованный класс"? Со времен Петра Россия глубоко завязла в Западе именно этим своим органом, просвещенным сословием, - и без острой боли, без разрыва по живому телу, мы оторваться от Запада не можем. Народ живет еще во многом допетровской жизнью и, как стихия первоначальная, он не может отойти от своей земли, от своей природы. Из-за границы народ получает излишнее, дома находит необходимое. Но класс просвещенный, он так сложился, что чужое ему иногда кажется более существенным, чем свое. Мы глаз не сводим с Запада, мы им заворожены, нам хочется жить именно так и ничуть не хуже, чем живут "порядочные" люди в Европе. Под страхом самого искреннего, острого страдания, под гнетом чувствуемой неотложности нам нужно обставлять себя той же роскошью, какая доступна западному обществу. Мы должны носить то же платье, сидеть на той же мебели, есть те же блюда, пить те же вина, видеть те же зрелища, что видят европейцы. Но для нас это несравненно труднее осуществимо, чем для них. Верхний класс на Западе, путем промышленности и торговли ограбивший половину земного шара, не только может позволить себе то, что мы зовем роскошью, но озабочен, чтобы развить ее еще глубже, еще махровее, еще неслыханнее. Великие открытия механики, физики, химии еще едва сделались известными, они не сразу проникнут в толщу публики, но уже весь Запад кипуче перестраивается, меняет быт свой в жилищах, одежде, способах передвижения и питания, в способах труда и счастья. Мы, образованные русские, как сомнамбулы следим за Западом, бессознательно подымая уровень своих потребностей. Чтобы удовлетворить последние, мы предъявляем к народу все более строгие требования. С каждым годом нам становится мало прежних средств к жизни. Пусть имения дают теперь втрое больший доход, чем при наших дедах, - мы кричим о разорении, потому что наши потребности возросли вшестеро. Пусть казенное содержание чиновников теперь втрое выше, чем шестьдесят лет назад, - мы непрерывно требуем повышения окладов и пенсий, хотя источник их - чернорабочий труд, земледелие, остаются в прежних и даже более стесненных условиях. Вдумайтесь в нашу культурную связь с Западом, вы увидите, что она обходится России недешево, что она едва ли возвращает народу то, что берет с него. И все-таки добровольно разорвать эту разорительную связь мы не в силах. Европа - наш очаровательный порок, мы оправдываем его всеми силами души, мы ищем и придумываем тысячи выгод, будто бы извлекаемых нами из общения с Европой, мы, - чтобы отстоять это общение, не задумаемся поставить на карту имущество народа, его человеческое достоинство, его независимость. Но, помимо наших желаний, мир, кажется, идет к тому, чтобы вырвать нас из объятий Запада, или по крайней мере сильно их ослабить. Вопреки величайшим усилиям нашим упрочить вывоз, отстоять свое звание "житницы Европы", - нас вытесняют со всех рынков, и очень возможно, что совсем вытеснят. Если осуществится всебританская федерация, если германские аграрии добьются запретительных на нашу рожь тарифов, если Америка, Аргентина, Австралия, Индия, Египет разовьют свою торговлю хлебом, если, наконец, немцы осуществят свой план - сделать из Малой Азии сплошную хлебную плантацию, то русскому хлебу не будет выхода. Все эти "если" -не мечта, все они уже на ходу, все это совершающиеся на наших глазах события, огромное значение которых потому только трудно усваивается, что оно слишком огромно. Мы бесспорно уступаем Западу в средствах борьбы за рынки: у нас нет культурного земледелия, у нас нет дешевых путей, нет мореплавания и торгового флота, нет старинных коммерческих связей. Наш хлебный вывоз в руках комиссионеров, грабящих и спрос, и предложение. Наш рынок отличается неустойчивостью: урожайный год хлеба сколько угодно и он сам себя душит дешевизной, а рядом несколько голодных лет - и цены идут в гору. Нам крайне трудно бороться с хлебными странами и при открытых границах. Если же мир, движимый какой-то волной эгоизма и нравственного охлаждения, начнет "дифференцироваться" в замкнутые группы и государства, - нашей внешней торговле настанет конец.

Россия - для русских

Допустимте на минуту, что это возможно, что это уже случилось, что европейские границы закрыты для нашего хлеба. Раз нет вывоза - невозможен и ввоз: все то, что наше образованное общество получает на Западе, оно будет вынуждено покупать дома. Как вы думаете - будет ли это большим несчастьем?

Мне кажется, первым последствием закрытия границ будет стремительный подъем русского производства. К нам точно с неба упадет тот рынок, отсутствие которого угнетает все промыслы и которого мы напрасно ищем в Персии, Туркестане, Турции. К нам вернется из-за границы наш русский покупатель - все образованное общество, весь богатый класс. Спрос на внутренние товары подымется на сумму теперешнего ввоза: подумайте, какой это электрический толчок для "предложения"! Оживятся старые промыслы и разовьются новые - до уровня европейски воспитанного вкуса, европейской требовательности потребителей. Теперь дойти до этого уровня наша промышленность не может: на дороге у нее - неодолимый конкурент, Западная Европа, которая берет верх не только совершенством и дешевизной товаров, имеющих широкий сбыт, но и привлекательностью всего, что чужое. Достаточно хоть ненадолго избавиться от этой конкуренции, чтобы наша промышленность забрала ход, приобрела инерцию, пустила корни и приняла бы формы здорового явления. Теперь она и недоброкачественна, и дорога, как все незрелое. Теперь она - государственный паразит, искусственно вскармливаемое, парниковое растение, народу малодоступное. Явится сильный спрос - возможна будет широта предприятий, товары сделаются разнообразнее, лучше и дешевле. С ними должно произойти то же, что, например, с русскими ситцами: как только выяснилось, что для них есть огромный внутренний рынок, они вытеснили иностранные ситцы, и качество их поднималось вместе с упадком цен. Явись у нас внутренний рынок для дорогих тканей, машин, мебели, предметов роскоши и комфорта - поднялась бы и русская фабрикация их. Если наши дорогие товары хуже иностранных, то не от того, поверьте, что фабрикантам лень выписать иностранные образцы и добиться точь-в-точь такого же совершенства. Не лень, а нет выгоды: товары высокого качества требуют широкого сбыта, иначе их производство дороже иностранного. Поневоле приходится вырабатывать вещи поплоше, подешевле, рассчитывая не на богатый класс, а на бедный. Вернуть богатого покупателя из-за границы - это было бы новой эрой для нашей промышленности, и только при этом условии осуществился бы замысел Петра I, желавшего видеть Россию страной, не зависимой от иностранцев. Петр лихорадочно спешил заводить фабрики у себя дома, но богатый покупатель ушел за границу - и великая мечта повисла в воздухе.

"Но как же хлеб? - спросите вы. - Если не будет вывоза, куда мы денем избытки хлеба?"

Мне кажется, что и с хлебом не будет большой беды. Не станут его покупать у нас - хлеб останется дома. Он тотчас упадет в цене и сделается более доступным народной массе. Исчезнет эта страшная язва - недоедание; может быть, исчезнут и голодовки: их не было, или они не были столь острыми до той эпохи, когда Россия стала выбрасывать за границу целые горы зерна. В старинные времена в каждой усадьбе и у каждого зажиточного мужика бывали многолетние запасы хлеба, иногда прямо сгнивавшие за отсутствием сбыта. Эти запасы застраховывали от неурожаев, засух, гесенских мух, саранчи и т.п. Мужик выходил из ряда голодных лет все еще сытым, не обессиленным, как теперь, когда каждое лишнее зерно вывозится за границу. Если вновь появится избыток хлеба в стране - народ поздоровеет, отъестся, говоря грубо, соберется с силами для борьбы со стихийными бедствиями. Кто знает, может быть, сами эти бедствия явились отчасти следствием того, что народ, плохо кормленный, физически обессилел и плохо стережет свое хозяйство. Избыток хлеба - дело великое, он тотчас даст народной энергии новые направления, поднимет уровень народных потребностей, повысит покупную способность крестьянской массы. Взамен потерянного для хлеба внешнего рынка у нас станет безгранично расти внутренний, и для хлеба, и для фабрикатов.

"Но куда же все-таки мы денем избыток хлеба? - спросите вы. - Ведь за самым широким расходованием его все же останутся сотни миллионов пудов". Я сомневаюсь, чтобы они остались без употребления. Есть лишний хлеб - в деревне играют лишнюю свадьбу, являются лишние рты. Население-при естественном порядке вещей - всегда догоняет свой хлеб и скорее перегоняет его, чем наоборот. Но допустимте, что хлеб остался, девать его некуда, что даже скотоводство поднято до возможной высоты. Пусть хлеба столько, что он почти ничего не стоит. Прямое следствие этой "беды" - то, что сократятся теперешние запашки, земля, непомерно раздутая в цене, подешевеет и сделается более доступной беднякам. Миллионы праздных рук найдут себе более приличное употребление, чем протягивание их за милостыней или для грабежа. Ведь если триста миллионов пудов хлеба остаются в стране, это все равно, как будто с народной шеи свалилось двадцать миллионов лишних едоков. То, что эти едоки англичане, немцы, французы- ничуть не легче того, как если бы они были русскими, - пожалуй, труднее. Накормить своих, не тратя на комиссии и на транзите, может быть, было бы втрое дешевле. Освободился хлеб - освободилась земля, освободились руки; народ может, передохнув немножко, избыток земли отводить под леса и пастбища, избыток энергии - на промыслы, искусства, науки. Теперь, когда изо всех сил мы вытягиваем зерно из почвы, чтобы сбыть его за границу, когда режем леса и обдираем степи, чтобы взять если не качеством зерна, то хоть количеством, мы заносим нож над нашей матерью-природой, мы подготовляем истощение стихий и вместе с ними гибель для нашего племени. Превращение хлебного вывоза могло бы положить конец или по крайней мере задержать этот страшный процесс. Оно могло бы ввести питание народное в равновесие с природой, в чем вся задача общего блага.