Жена алхимиков, или Тайна «Русского Нострадамуса» - Полина Голицына

Человек неподготовленный, даже если бы заглянул в этот подвал, когда там всё было исправно, не увидел бы ничего, кроме набора невинных стеклянных химических сосудов. Теперь же, когда в подвале царил разгром, сказать, чем на самом деле занимался Василий, было просто невозможно. Поэтому он оставил строителей и поднялся на второй этаж, в свой кабинет.

Василий открыл сейф, достал оттуда пузатую стеклянную колбу, закрытую притёртой пробкой. В ней находилась серая, почти белая, масса. «Второй этап почти завершен», – подумал он.

В своих изысканиях Василий придерживался трёхступенчатого алхимического процесса и уже не в первый раз пытался совершить так называемое «Великое делание». Если верить трактатам алхимиков-христиан, процесс получения философского камня можно разделить на три больших этапа.

Начальный этап, «нигредо», характеризуется чёрным цветом вещества. Этот этап символизирует смерть. Второму этапу – «альбедо» – соответствует белый цвет. Это – возрождение. Считается, что при успешном завершении второго этапа с помощью полученного вещества, так называемого «Малого эликсира», можно превращать простые металлы в серебро. Для третьего этапа – «рубедо» – характерен красный цвет. Это – символ жизни. Успешное завершение третьего этапа позволяет получить «Великий эликсир» – философский камень.

Цвета вещества меняются постепенно. Всё начинается пёстрой мешанины, в которой сложно выделить что-то определенное. Это – смесь исходных веществ, пока еще не обработанных, не связанных друг с другом. Потом, в ходе работы, происходит переход к чёрному. Движение от чёрного к белому идёт через различные оттенки серого. От белого к красному – через зелёный, голубой, жёлтый, оранжевый.

В процессе Великого делания преобразуется не только вещество, которое подвергают различным воздействиям, но и сам алхимик. Прежде чем он сможет преобразить мир, он должен преобразиться сам.

Василий не верил в сверхъестественное. Он считал, что в алхимических трактатах зашифровано описание некоего вполне рационального процесса, который пока еще не объяснён наукой. Превращение свинца в золото с помощью философского камня виделось ему как химическая реакция, неизвестная пока широкой общественности. Воскрешение умерших он так же воспринимал как процесс преобразования неживого в живое, в основе которого лежат похожие принципы, похожие химические реакции.

Сейчас, когда он держал в руке сосуд с веществом, он подумал о том, что, возможно, не всё сводится к химическим реакциям. «Что, если всё то, что происходит сейчас со мной, это часть процесса, которым руководит некая высшая сила?», – эта мысль сначала оттолкнула его. Но потом, когда в его памяти пролетели события последних месяцев, он вынужден был согласиться с тем, что уж очень сильно всё то, что с ним случилось, всё то, что происходит сейчас, напоминает преобразования, происходящие в алхимической колбе.

Сначала – смерть Дианы. Полный беспорядок, неопределённость. Потом – уход от мира, тоска, беспросветная чернота. Теперь – возрождение, которое произошло меньше, чем за сутки. «Для случайности здесь слишком много совпадений. Или я просто вижу совпадения там, где их нет?», – думал Василий. «Если предположить, что меня направляет некая высшая сила, тогда как доказать существование этой силы? И если это так, тогда и я, и другие алхимики – лишь проводники воли этой силы в нашем мире». Подобная эта идея ему не очень-то нравилась. До сих пор он привык считать, что всё, что он делает – это исключительно результат его выбора и его воли.

«Но если эта сила и вправду существует, если она довела меня таким вот путём до белой стадии, до возрождения, это значит, будет и красная. Это значит, что мне удастся преобразовать мир и вернуть Диану. А если я её верну, тогда какая разница, что помогло мне. Только бы удалось», – Василий понял, что желание вернуть Диану пересиливает в нём любые сомнения, что он готов поверить во что угодно ради того, чтобы увидеть её снова.

Тут он подумал, что без дополнительных изысканий, в которых ему должна помочь София, его дело может растянуться на неопределенный срок. Василий убрал сосуд в сейф и набрал номер Софии. На этот раз в трубке раздался вполне нормальный гудок. Василий и София снова друг друга поприветствовали.

– София, мы не договорили, так что там у вас случилось?

– Да, моя младшая сестрёнка приболела.

– Ах, сестрёнка, ну надеюсь ничего серьёзного?

Василий мысленно упрекнул себя за то, что выяснив, кто такая «младшая», он почувствовал немалое облегчение. «Наверное, она всё же не замужем», – успел подумать он, слушая Софию, которая подтвердила, что ничего особенного не случилось, но в больнице побывать пришлось.

– София, скажите, вы всё еще хотите со мной работать?

Василий не сомневался, что это так, но теперь ответ на этот вопрос значил для него неизмеримо больше, чем утром.

– Да, хочу. Готова приступить хоть сейчас.

– Прекрасно. Сейчас не надо, у меня тут небольшое происшествие. Я жду вас у себя завтра утром. Идёт?

– Да, завтра буду.

Василий, довольный, что наконец-то ему удалось поговорить с Софией и та будет с ним работать, решил спуститься и узнать, как продвигается расчистка подвала.

Бригадир стоял в коридоре и о чём-то говорил с одним из строителей. Василий подошёл к ним:

– Ну что, Вадим, как там дела?

Бригадир повернулся к Василию, на его лице было написано крайнее удивление.

Глава 9. Тёмная страсть Генерального секретаря

Памятник. Сооружение, предназначенное увековечить то, что либо не нуждается в увековечении, либо не может быть увековечено. Обычай ставить памятники доведен до абсурда в памятниках «неизвестному покойнику», то есть в памятниках, назначение которых хранить память о тех, кто никакой по себе памяти не оставил.

Амброз Бирс, «Словарь Сатаны»

Семён открыл папку, которую ему дал Вениамин Петрович, ожидая найти там древние рукописи. Когда он увидел вполне современные печатные пронумерованные листы, то вспомнил, что перед ним тексты, подготовленные для современного читателя. Он, прежде чем приступить к чтению, просмотрел бумаги, ожидая найти пометку Вениамина Петровича на особенно необычной истории. Семён быстро наткнулся на восклицательный знак рядом с заглавием «Кукла».

«Похоже, в заголовках упомянуты те, кто это писал, или те, от чьего имени писали. При чём же здесь кукла? Ну да ладно, начну сначала, разберусь», – подумал Семён. Он заварил чаю с мятой, устроился в удобном кресле под лампой и начал читать с первого листа, в заголовке которого значилось: «И. Сталин, письма».

2 апреля 1934 г.

Здравствуй, М!

Письмо получил, в целом вышло хорошо, смотри в тексте мои незначительные поправки.

Мне лично следовало бы проследить за тем, как разбирают Сухареву башню, но это привлечёт ненужное внимание наших врагов. Те из них, что помельче, под видом защитников «высокоталантливых произведений искусства», уже подняли шум. Дело это надо поручить надёжному товарищу. Тому, кто сможет чётко следовать указаниям, и при том достаточно самостоятельному для того, чтобы быстро и безжалостно подавить любые нежелательные волнения, вредящие нашей цели. Считаю, что хорошо с этой задачей справится Каганович. Неплохая выйдет штука, если нам удастся найти в башне то, что нам нужно. А именно, нам нужна книга. Вероятнее всего очень старая.

Нам нельзя переоценить свои силы в деле укрепления Советской власти, нельзя пренебрегать любой возможностью для движения вперёд. Именно поэтому я, отбросив тёмные предрассудки, которые только вредят, стремлюсь обуздать любую силу, способную помочь нашему общему делу строительства социализма.

Расскажу тебе, зная, что дальше тебя это не пойдёт, одну давнюю историю. Прочтя, ты поймёшь, почему я так хочу разобрать эту башню.

Не меньше тридцати лет прошло с тех пор, когда я был учеником духовной семинарии. Там всё было устроено так, чтобы сломить слабых духом, я же, хотя и ценил знания, этот режим ненавидел. Работы Маркса и Энгельса указали мне верный путь. К тем же временам относится и одна, на первый взгляд, незначительная встреча, которая и определила сегодняшнюю судьбу башни. В края, где я жил тогда, ссылали тех, кто не гнул шею перед тиранами реакционного режима. Мне выпало счастье знать многих из них, многое у них перенять.

Один из них, родом из Москвы, был уже совсем старик. Но не из тех, которые только и делают, что рассказывают бессмысленные и даже вредные сказки о добрых царях, единственная цель которых, неизвестная даже им самим, – сбить с верного пути тех, кто только выходит в жизнь. Он стремился к тем же идеалам свободы, равенства и братства, что и я. Мы сделались с ним дружны, но пришло его время.

Я был с ним в его смертный час. Тогда он, ранее не замеченный в увлечениях бесперспективными древностями, подозвал меня и рассказал о том, что в Москве, около ста семидесяти – ста восьмидесяти лет назад, жил один человек. Фамилия его была Брюс. Он занимал высокие государственные и военные посты, был приближен к царю. Но самое главное, старик сказал, что тот увлекался наукой и сильно в этом деле преуспел. Старик умирал у меня на руках, поэтому не буду приводить здесь все те небылицы, которые он мне преподнёс. Самое главное, что мне тогда запомнилось, и что сегодня кажется достижимым, это то, что Брюс оставил после себя обширную научную библиотеку, но особенно ценную книгу он спрятал в строении, где некогда работал. В той самой Сухаревой башне, среди камней которой я хочу найти эту книгу.