Птица дивная - Кира Кольцова

– Я не понимаю, зачем? Ведь вам, по сути, ни когда не было до меня дела!

– Твое присутствие необходимо по новому месту службы отца. Я потом тебе все объясню. Билеты на самолет я уже взяла и с преподавателями договорилась. Сессию ты сдала, а каникулы проведешь в Москве, – ответила она, рассматривая толпу ребят на крыльце общежития, в котором жила я.

С ней, не стала спорить, и, ничего не понимая – убежала собирать вещи, не предполагая вероломство этого случая или этих поступков…

Отца перевели в воинскую часть, которая располагалась в одном из городов ближайшего Подмосковья. Родители жили своими планами, а через месяц я узнала от них, что я переведена в Москву. Рыдать не было смысла, но в Забайкалье я больше не вернулась

Итоговый четвертый курс, отвлек меня от переживаний и тоски по Сибири, по друзьям и по моим несбывшимся планам. Увлеченная учебой, я забыла, что мой главный вопрос так и остался невыясненным…

Через несколько месяцев отцу государство предоставило трехкомнатную квартиру. Наконец-то закончились наши мытарства с проживанием в чужой квартире, с хозяйкой, и нас четверо, с учетом моей маленькой сестры, которой тогда исполнилось десять лет…

…Маргарита, сестричка моя. Как я ждала ее появления на свет. Даже имя ей придумала я…

– — – — —

– Если ты еще раз посмотришь мне в глаза, я разобью тебе голову! Что, насквозь мою душу щупаешь? Не выношу твой взгляд!

– Но папа! Я ведь просто смотрю тебе в глаза! Разве я что-то плохое сделала?

В мою голову полетела кружка – большая – сувенирная. В Советские времена, наверное, в каждом доме были такие, с блюдцами и памятными датами или названиями. Отец – пьяный и гордый тем, что получил наконец-то «майора» и ордер на квартиру. Ему удавалось «достать» все, что он хотел – колбасу, мебель в новую квартиру. А своей «семеркой – Жигули» он гордился больше всего и не признавал ни чего иного. Он был сильный и грубый. Даже беспощадный. Всем объемом своей личности, самоутверждался в своей семье, за счет меня и моей матери. Мы его боялись не на шутку и прятались по углам, когда он выпивал. Друзья, преферанс в гараже и бесконечные рассказы о его достоинствах рыбака, охотника и просто брутального мужика.

Удар кружкой пришелся на височную часть. Сильнейшая боль и образовавшая выпуклость неизвестной природы, заставили отца выехать со мной к врачу, вместе со «скорой помощью»…Я, почему-то всегда его прощала и оправдывала. Видимо просто любила его. Что-то животное, мужское, настоящее даже восхищало меня…

– Ты собираешься выходить замуж? – как то спросил он резко.

– Не хочу я пока замуж. Мне – девятнадцати еще нет. Я ведь только училась и читала взахлеб то, что мне перепадало от букиниста. Хочу поработать не много, и ведь совсем не знаю мужчин.

– Чушь! Я не желаю тогда тебя здесь видеть! В твоем возрасте бабы уже детей рожают! Ты еще будешь мне возражать? Вон отсюда! Иди – куда хочешь! И не смей мне больше смотреть в глаза – я тебя предупреждал, уже… Он кинулся в мою сторону – свирепый, как разъяренный бык… Мать ни когда не заступалась за меня… из страха, видимо… Ее не было рядом. Каждый – спасать и защищать себя, должен был сам…

Ужас и страх вытолкнули меня на улицу. Я выбежала из дома и сразу озябла в легком старом пальто и сапогах с «дутым» верхом и резиновым низом. Декабрьский холод не терпел пренебрежения к себе. Его бесконечно лютый, дующий со всех сторон, ветер превратил мое пальто в ничтожную тряпку, забрав себе все остатки тепла. Я побежала в сторону леса. Наш военный городок располагался у границы древнего лесного массива, с ягодами и двумя озерами в шаговой доступности от дома. В этом лесу я любила гулять и всегда могла спрятаться от людей.

Что-то большое и очень тяжелое навалилось на меня сверху и пыталось раздавить изнутри. Ком перехватил дыхание. Слезы залили лицо. Это большое и тяжелое – одиночество… семьи – нет, а вернее есть семья, но меня в ней нет – для родителей я была обузой. Их раздражали даже мои успехи. С десяти лет я поняла, какой матерью быть нельзя, и что нет ни чего важнее семьи! Если ее нет – образуется пустота, которую ни чем иным не заполнишь. Без семьи – ты инвалид! Психологический банкрот! Перекати – поле! Так думала я, направляясь в сторону озер, с четким решением, что домой я больше не вернусь.

– Анжелика, здравствуй!

Морщинистое доброе лицо почтальонши я увидела рядом с собой и остановилась. Голос мягкий и теплый вернул меня в реальность, где есть добрые и приятные люди.

– Тебе тут семь писем пришло! Угадай откуда? С Байконура! – обнимая меня за плечи, произнесла она.

– Вера Сергеевна, как такое может быть? Я ведь ни от кого писем не жду, тем более с Байконура!

– Ты что плачешь? А ну-ка, перестань! Делай что-нибудь, со своей жизнью и будет все хорошо у тебя! Посмотри, какая ты красавица! Чудо, как хороша! И ведь взрослая уже совсем! На вот, возьми. Как прочтешь – расскажешь потом?

– Непременно, Верусь! Спасибо, тебе!

Я взяла в руки увесистую стопку писем. Кто-то, убористым почерком, почти нечитаемым, начертал на конвертах мое имя и адрес. Имя отправителя письма – Максимов Сергей! Кто это? Я поймала себя на мысли, что сон, тяжелый и больной – не заканчивался. Правда рыдать я уже расхотела.

Письма, вдруг, накрыли волной неизбежных событий, и в одно мгновение уничтожили и холод, и душевную боль. Менялось настроение. Я вдруг остро почувствовала укол – в самое сердце – беспощадный, но приятный. В мою жизнь в одночасье вошла надежда. Надежда на новую неизвестную мне жизнь. Я огляделась по сторонам и с удовольствием впустила в себя ощущение, что все, что я сейчас вижу вокруг – исчезнет скоро: городок, люди, лужи в определенных местах, а появится что-то другое – новое. Я присела на скамейке в небольшом дворовом скверике, освещенная солнцем, вскрыла все письма сразу и начала читать.

Плакать, но уже от радости не было сил. Мне писал мужчина – офицер военно-космических войск. Он старше меня почти на десять лет. Его к нам, в Подмосковный гарнизон, занесла командировка – на три дня – для отправки каких-то приборов и документов. Я сразу вспомнила автобус – раннее утро, сон еще не покинул мое сознание до конца и я, вложив всю свою силу в металлический поручень, держась и шатаясь, ехала в Москву – на учебу. В голове пытались настроиться на рабочий лад мысли о предстоящей сессии, очередь на прогон программы в концертном зале… Я подняла глаза и сразу вышла из дремы. На меня смотрели большие, почти черные глаза. Правильные черты лица, фуражка слегка набок. «О, Господи! Кто это? Что ему нужно?» Я смутилась не на шутку, но убегать было некуда.

– Меня зовут Сергей. А как зовут вас? – с улыбкой спросил он.

– Анжелика. А вам зачем?

– До Москвы минут двадцать осталось ехать. Боюсь, что не успею вам рассказать о себе должным образом. А вы учитесь? Где?

– Теоретико-композиторское, последний курс. Очень хочется спать, ужасно, правда?

– Да уж, не то слово. Сон, это роскошь и, как я понял, не только для меня. Вы, наверное, очень устаете. Я слышал, что осваивать ваше поприще – не легкий труд. И что выпускают вас, чуть ли не «штучно», – с уважением в голосе продолжал он.

Сергей шутил, рассказывая о том, что он один собирает целый сегмент у ракеты.

«Надо же, подумала я, и как такое может быть?» Ничего не понимая в подобных тонкостях, я слушала его рассказ о реке Сырдарье и раках, о тюльпанах в мае в степи. Я смотрела по своей ужасной привычке ему прямо в глаза, хотя, сильно рисковала, ведь мало кто это выносит, но он не смутился, потому что, так же, прямо смотрел на меня. Было легко и не много безразлично.

Автобус остановился у автовокзала, и мы вышли на улицу. У метро его ждала машина, но ехать с ним я отказалась, сославшись на то, что мне надо побыть одной и сосредоточится на учебе. Когда мы прощались, он взял мою руку и произнес – тихо и убедительно: – Я очень вас прошу, дождитесь меня. Я скоро приеду. Обязательно приеду.

Выхватив свою руку из его рук, я быстро побежала в метро, которое поглотило меня с головой, отменяя все, что было на поверхности земли, вылилось под ноги волной, бесконечной толпой вечно спешащих людей, колонн, скользкой плитки и потоком воздуха, в котором почти не было кислорода.

Ах, да – письма – даты… Ежедневно – письмо! Мягкий тон, культура речи, выдавала в нем человека, выросшего в семье, где не было места грубости. Спокойный и уверенный – мужчина. Я начинала влюбляться в него, в миф, в образ, который сейчас рисовала сама…

…Через четыре месяца он прислал мне заполненную своей рукой часть заявления в ЗАГС. Подала я его – одна. Родители со странным спокойствием отнеслись к моему выбору. Разговоры о предстоящей свадьбе проходили в равнодушном тоне, но меня это ни сколько не огорчало. Я знала и понимала все и беспокоилась только о том, что будет, а не о том, что со мной происходило в доме родителей. Покупая платье в салоне для новобрачных, я пыталась вспомнить, как выглядит мой будущий муж. Думать о том, правильно ли я поступаю со своей жизнью – не хотела, потому что любой шаг в сторону означал для меня возврат туда, куда я больше не хотела возвращаться, ни при каких обстоятельствах. С того момента, как я приехала сюда, к родителям, даже не предполагала, что все что я делаю и буду делать впредь – не имело и не будет иметь отношения к моей жизни, моим потребностям, не было тем, что нужно именно мне.