Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима - Лидия Винничук

Уже первый час дня (около 6–7 часов утра. — Прим. пер.), а свет неверный, словно больной. Дома вокруг трясет; на открытой узкой площадке очень страшно; вот-вот они рухнут. Решено, наконец, уходить из города; за нами идет толпа людей, потерявших голову и предпочитающих чужое решение своему;…нас давят и толкают в этом скопище уходящих. Выйдя за город, мы останавливаемся. Сколько удивительного и сколько страшного мы пережили! Повозки, которым было приказано нас сопровождать, на совершенно ровном месте кидало в разные стороны… Мы видели, как море отходит назад; земля, сотрясаясь, как бы отталкивала его. Берег явно продвигался вперед; много морских животных застряло в сухом песке. С другой стороны — черная страшная туча, которую прорывали в разных местах перебегающие огненные зигзаги; она разверзалась широкими полыхающими полосами, похожими на молнии…

Тогда тот же испанский знакомец (знакомый Плиния Старшего, приехавший к нему из Испании. — Прим. пер.) обращается к нам с настоятельной речью: „Почему вы медлите и не убегаете?“ Мы ответили, что не допустим и мысли о своем спасении, не зная, жив ли дядя. Не медля больше, он кидается вперед, стремясь убежать от опасности.

Вскоре эта туча опускается к земле и накрывает море. Она опоясала и скрыла Капри, унесла из виду Мизенский мыс. Тогда мать просит, уговаривает, приказывает, чтобы я убежал… Я ответил, что спасусь только вместе с ней; беру ее под руку и заставляю прибавить шагу. Она повинуется неохотно и упрекает себя за то, что задерживает меня.

Падает пепел, еще редкий. Я оглядываюсь назад: густой черный туман, потоком расстилающийся по земле, настигал нас. „Свернем в сторону, — говорю я, — пока видно, чтобы нас, если мы упадем на дороге, не раздавила идущая сзади толпа“. Мы не успели оглянуться — вокруг наступила ночь, не похожая на безлунную или облачную: так темно бывает только в запертом помещении при потушенных огнях. Слышны были женские вопли, детский писк и крик мужчин; одни окликали родителей, другие — детей или жен и старались узнать их по голосам. Одни оплакивали свою гибель, другие гибель близких; некоторые в страхе перед смертью молили о смерти; многие воздевали руки к богам; большинство объясняло, что нигде и никаких богов нет, и для мира это последняя вечная ночь. Были люди, которые добавляли к действительной опасности вымышленные, мнимые ужасы. Говорили, что в Мизенах то-то рухнуло, то-то горит. Это была неправда, но вестям верили. Немного посветлело, но это был не рассвет, а отблеск приближавшегося огня. Огонь остановился вдали; опять темнота, опять пепел, густой и тяжелый. Мы все время вставали и стряхивали его, иначе нас засыпало бы и раздавило под его тяжестью.

(…) Туман стал рассеиваться, расходясь как бы дымным облаком; наступил настоящий день и даже блеснуло солнце, но такое бледное, какое бывает при затмении. Глазам все еще дрожавших людей все предстало в измененном виде; все, словно снегом, было засыпано толстым слоем пепла. Вернувшись в Мизены и кое- как приведя себя в порядок, мы провели тревожную ночь, колеблясь между надеждой и страхом» (Там же, 20).

Везувий не часто проявлял свою мощь, но тем неожиданнее и потому опаснее были его извержения. Следующее зафиксированное извержение произошло в 203 г., в царствование Септимия Севера, — оно описано Дионом Кассием. Катастрофа, сравнимая по своим разрушительным последствиям с трагедией 79 г. н. э. и даже еще более сильная, повторилась и в 472 г., о чем упоминает Аммиан Марцеллин.

Все это, конечно же, были события чрезвычайные. Гораздо чаще люди античного мира страдали от такого бедствия, как наводнения.

Вдосталь снега слал и зловещим градомЗемлю бил Отец и смутил весь Город,Ринув в кремль святой грозовые стрелыОгненной дланью.Всем внушил он страх, не настал бы сноваГрозный век чудес и несчастной Пирры,Век, когда Протей гнал стада морскиеК горным высотам,Жили стаи рыб на вершинах вязов,Там, где был приют лишь голубкам ведом,И спасались вплавь над залитым лесомРобкие лани.Так и нынче: прочь от брегов этрусскихЖелтый Тибр, назад повернувший волны,Шел дворец царя сокрушить и ВестыХрам заповедный…

Гораций. Оды, I, 2

Наводнения… В мифах, легендах, верованиях почти каждого народа одно из первых стихийных бедствий, постигших мир, — потоп. Но всегда оставались в живых те, кто должен был продолжить род людской: Ной и его семья, Девкалион и Пирра, да и не только люди, но и другие живые существа, которым предстояло вновь наполнить собой леса, горы, моря и реки. Несчастья эти насылали боги, разгневанные на человечество за какие-либо его прегрешения и желающие сурово предостеречь будущие поколения, заставить смириться перед могуществом высших сил. Предвестниками бедствия были сильные ветры; они сгоняли тучи, затем начинались долгие проливные дожди, моря и реки выступали из берегов; земля с ее высочайшими горными вершинами скрывалась под бурными волнами потопа:

И по широким полям, разливаясь, несутся потоки;Вместе с хлебами несут деревья, людей и животных,Тащат дома и все, что в домах со святынями вместе.Если остался дом, устоял пред такою бедоюНеповрежденный, то все ж он затоплен водою высокой,И уже скрыты от глаз погруженные доверху башни.Суша и море слились, и различья меж ними не стало.Все было море одно, и не было брега у моря.Кто перебрался на холм, кто в лодке сидит крутобокойИ загребает веслом, где сам обрабатывал пашню.Тот над нивой плывет иль над кровлей утопшего домаСельского. Рыбу другой уже ловит в вершине у вяза.То в зеленеющий луг — случается — якорь вонзится,Или за ветви лозы зацепляется гнутое днище.Там, где недавно траву щипали поджарые козы,Расположили свои неуклюжие туши тюлени.И в изумленье глядят на рощи, грады и зданьяДевы Нереевы. В лес заплывают дельфины…

Овидий. Метаморфозы, I, 285–302

В отличие от легендарных потопов «обычные» наводнения не угрожали всему миру, но и они обходились людям дорого: громадные разрушения, убытки, человеческие жертвы…

Риму не раз приходилось видеть опасность в водах Тибра.

История Вечного города сохранила немало воспоминаний о разливах реки, и когда наводнение совпадало с какими-либо политическими затруднениями Римского государства или с войнами, в этом видели особенно зловещее предзнаменование.

Так случилось, например, ранней весной 69 г. н. э., в правление императора Отона, когда он готовил поход в Галлию против своего соперника Вителлия. «Главным событием этих дней, — рассказывает Тацит, — было неожиданное наводнение… Уровень воды в Тибре резко поднялся, вода сорвала стоявший на сваях мост и разбила мол, перегораживавший течение; масса обломков рухнула в поток, и вытесненные воды затопили не только кварталы, примыкавшие к Тибру, но и части города, всегда считавшиеся безопасными. Волны смывали людей на улицах, настигали их в домах и лавках; народ голодал, заработков не было, продовольствия не хватало; вода подмывала основания огромных доходных домов, и когда река отступила, они обрушились. Едва прошел первый страх, все увидели, что непроходимы стали Марсово поле и Фламиниева дорога, а тем самым оказался закрытым путь, по которому Отон должен был выступать в поход. В этом обстоятельстве, порожденном естественными причинами или возникшем по воле случая, тут же усмотрели знамение, указывавшее на неизбежное поражение» (Тацит. История, I, 86).

Таково реалистическое описание одного из многих, часто повторявшихся наводнений, последствия которых бывали для жителей города, особенно малоимущих, поистине невыносимы.

Неоднократно сталкиваясь с такого рода бедствием, римляне хорошо сознавали, какая опасность постоянно угрожает столице, а значит, и всему государству. Поскольку способы изменения течения рек были уже известны, то выдвигались проекты поворота и тех рек, которые своими водами питали Тибр. Однако это было дело, касавшееся не только Рима, но и целых районов Италии и потому чреватое конфликтами. В эпоху Тиберия римский сенат прямо занялся поиском мер к укрощению Тибра, который незадолго до этого, как сообщает Тацит в «Анналах», «из-за непрерывных дождей вышел из берегов и затопил низкие части Рима; после спада воды обрушилось много построек, и под ними погибли люди». Два видных государственных деятеля империи Атей Капитон и Луций Аррунций изучили возможные «средства к обузданию своенравной реки» и предложили сенату «для уменьшения разливов Тибра запрудить реки и озера, из-за которых и повышается его уровень». Сенат выслушал по этому поводу представителей соседних с Римом италийских муниципиев, дружно воспротивившихся этому проекту.