Серая башня - Эрик Голд

Она произнесла эти слова мягким, нежным голосом, которым разговаривают с непослушным ребенком, увещевая его. Глаза Ривала сузились и стали колючими, как шипы черного дерева. Он резко повернулся и порывисто вышел, хлопнув дверью, Золотая статуэтка бога грозы, стоявшая на столике рядом с дверью, упала и покатилась по полу.

Силы оставили Аринну. Она опустилась на леще, вытянулась на спине и закрыла лицо руками, беззвучно зарыдав.

* * *

Наступил день жертвоприношения северному лицу Шеват. Народ собрался на площади северного лица. Тревожные разговоры звучали повсюду. Говорили, что царица все еще не окончила дней уединения, что она забыла о своем народе, что она предпочла собственные интересы интересам народа, что ей вообще до людей нет никакого дела.

Другие возражали: наверняка случилось что-то необычное, иначе царица бы не удалилась в Тайные покои. Она всегда любила свой народ — и жертвоприношения всегда совершались в срок и как положено. Ни разу еще за три года после смерти старого царя, его дочь не нарушила установленного порядка.

Конан пришел вместе с остальными. Ему хотелось еще раз увидеть Аринну. Надменная дочь своего города, она заронила в сердце варвара какую-то странную страсть. Он желал ее не только обычным образом, как желал всех женщин до этого, и это была не просто тяжесть в груди, какую он чувствовал однажды. Аринна вызывала в нем противоречивые чувства. Ее властность и раздражала, и завораживала его.

— Министр Тайных покоев лично объявит волю царицы Аринны! — закричал глашатай, прервав мысли варвара.

Линфань вышел из ворот храма в сопровождении своих телохранителей. На нем была торжественная одежда министра — со всеми знаками отличия.

— Я объявляю волю царицы Аринны! — сказал Линфань. — Она углубилась в уединение и лишь на несколько мгновений прервала его, чтобы написать своему народу! Она любит вас! — Линфань прервался, ожидая, что народ воздаст царице хвалу громкими криками, но никто не проронил ни звука.

Линфань пожал плечами и достал из рукава свернутый трубкой пергамент, скрепленной тесемкой с печатью из хрупкой глины. Он разломал печать надвое, развернул свиток и прочел:

— «Царица Аринна сообщает своему народу, что начала дни удаления от скверны, что начала очищаться от суеты, от безумных человеческих слов, от всякой нечистоты и смуты. Она сообщает, что найдет в себе силы полностью избавиться от миазмов и стать готовой для защиты города».

Линфань кончил читать и отдал свиток служителю храма.

Народ по-прежнему безмолвствовал, но таилась теперь в его безмолвии скрытая угроза. Линфаню стало не по себе.

— Такова воля царицы Аринны, да будет она защитой городу! — выкрикнул он и удалился.

* * *

Конан вышел с площади северного лица вслед за Линфанем и направился ко дворцу. Судейский двор был заполнен галдящей толпой. Он сейчас представлял собой нечто вроде второго рынка. Только здесь предлагали в основном развлечения и товары, сопутствующие развлечениям.

Вокруг звучали призывы приобретать препараты, возбуждающие влечение к женщине, аппетит и память. Продавцы шербета и сладостей выделялись из толпы шестами, прикрепленными к спинам, на которых развевались узкие длинные флаги. Имелось несколько балаганов и шатер, где, судя по надписи, демонстрировали двухголовую бородатую женщину — «признаки пола выставлены для полного осмотра». Возле этого шатра толпились робкие юноши из богатых семей.

Конан поднялся по крыльцу и увидел стражей в полном облачении. Они смотрели строго перед собой, словно зрачки их были намертво прикованы к единственной точке в мире.

— Я хочу поговорить со слугой царицы, — сказал Конан.

Он не надеялся на немедленный ответ — и когда солдаты, по-прежнему не обращая на него внимания, повернулись и толкнули каждый свою створку двери, открывая вход во дворец, Конан на мгновение растерялся.

За дверьми стоял человек в белых одеждах. Он словно бы ждал Конана. Он поклонился варвару, как будто перед ним был уважаемый посол из другой державы.

— Господин Конан, — сказал он. — Вас ждут. Вас велено проводить.

Киммериец был удивлен. Такая любезность заставляла подозревать дурное. Хотя, сказал себе Конан, царица ведь и прежде проявляла к нему немалую благосклонность.

Человек в белых одеждах повернулся к северянину спиной и направился направо, к западной башне.

— Ты не сказал, кто меня ждет, — произнес Конан.

Человек не ответил. Он вел киммерийца по бесконечным коридорам, лестницам, залам. Они поднялись на четвертый этаж. Только тогда этот человек остановился, обернулся и сказал:

— Будь здесь.

И быстро вышел. Конан приблизился к окну и взглянул вниз. До слуха Конана долетали призывы покупать замороженный сок, ароматные палочки, шелковые платки и средства для женского и мужского удовлетворения. Возле шатра с бородатой женщиной никого не было, зато изнутри раздавался нудный, надсадный стук мелких барабанов и вой кифары — представление началось.

— Вот он! — раздался голос.

Конан обернулся и увидел толпу воинов в боевом облачении. Понятно, что они явились не прислуживать за обедом. Воины издали боевой клич и кинулись к киммерийцу, потрясая оружием.

* * *

Конан бросился назад, но дверь на лестницу не отозвалась на его усилия. Он рванулся к другой двери — и на этот раз его ждала удача.

Он очутился в длинном коридоре с множеством маленьких статуэток, курильницами благовоний, гобеленами и фривольной росписью на потолке. Пахло одуряюще. Конан попробовал взять статуэтку, но это ему не удалось, зато удалось опрокинуть курильницу. Он обернулся и толкнул ее под ноги преследователям.

Первый из них споткнулся и упал. Следовавшие за ним споткнулись об него. Конан опрокинул еще несколько курильниц. Запах стал более сильным.

Конан добрался до двери в конце коридора, затворил ее за собой и задвинул засов, но счастья это ему не прибавило — сквозь древесину сразу же пробились несколько клинков, полетели щепки.

— Хлипкие здесь двери! — пробормотал северянин, оглядываясь в поисках выхода.

Он очутился в купальне. Все здесь сверкало серебром — стены бассейна, решетчатые окна, треножники с масляными светильниками.

Конана особенно заинтересовали окна. Он подошел к одному из них и попробовал отогнуть решетку. Мягкий металл легко поддался натиску киммерийца, и через мгновение он уже стоял на карнизе, опоясывающем здание. Внизу передвигались тюрбаны, тюбетейки и фески. Колыхались цветные крыши паланкинов.

Дверь за спиной Конана рухнула, и он был вынужден сместиться по карнизу дальше. В пролом высунулась кудлатая голова и, словно по наитию, сразу же повернулась в сторону киммерийца.