Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев

чтения поднялся на эстраду и приветствовал. (* Я сознательно составил нетрудную программу — для восприятия, но для чтения она — трудная.) А я… я держал только тебя в сердце, и — моих светлых, отшедших. Это был канун 22, кончины Оли. В субботу я не рискнул поехать на могилку, надо было беречь силы. В понедельник, 22, — я был разбит, и еще посетители дергали. Я решил с друзьями ехать 27, в субботу, — день поминовений. — Твои цветы были поданы после 1-го отделения, перед концом было бы мало заметно, т. к. утомились бы, а в самом конце — совсем бы неудачно, — движенье. И вышло хорошо, внушительно. Когда я вернулся на эстраду для II отделения — цветы уже снова лежали передо мною. Твои, еще… и — огромный сноп васильков! Это — жест караимочки, он шел к «русской стихии». Твою карточку я открыл, стоя перед столиком, внимательно прочел, и — положил в левый боковой карман. Ольгунка, от тебя мне дорого — все твое. Если бы ты прислала пучок незабудок, ромашки… или даже — милые бубенцы, все было бы — твое сердце! Розы были хороши… — но цветочники, конечно, тебя обманывают, уверен. Розы были не длинностебельные, не одного сорта, иные были похожи на махровый… шиповник! Зал этого не мог _в_и_д_е_т_ь — «прекрасные розы», говорили. Пусть тебя это не удручает, я же не могу даже в _э_т_о_м_ сказать тебе неправду. Ты тратишься, твое сердечко рвется — дать Ване твоему — самое отборное, редкостное… — я _з_н_а_ю. Но торгаши наживаются заглазно, — и утрехтский, и парижский. Они завяли на другой день. Я их храню бережно, но они сыплются и «горят» по краям лепестков. Между тем как розы, поданные другими, — в смеси с гляйоль[17] и др. — почти и сейчас свежи. Воскресенья для цветочных магазинов — самый торг, и они открыты. Доктор получил в субботу. Он в цветах ни бельмеса не смыслит, для него — «чудесные»! Нет, обманули тебя — и меня. Но не могли украсть моего «счастья» — счастья _о_т_ тебя, через тебя! Для меня были — _т_о_л_ь_к_о_ твои цветы. Была и Марина с родными, были и от них цветы, — сборные. Когда я читал — я _д_л_я_ тебя читал… — и потому так сильно вышло. — Олечек, я очень устал. Сегодня ночью, — продолжаю 24-го, были острые боли, до 3 ч. Потом и до сего часу — 2 ч. дня — ни-чего! А после утреннего кофе и еды — прошло почти 3 часа! Что со мной — не знаю. Сегодня иду к другому доктору55, который мне сразу помог прошлым летом от болей у сердца и груди, во время ходьбы: сказал, что это давит воздух в желудке… через 2 недели все прошло от «спазмозедина». Но такие боли, как теперь — новость для меня! И продолжается почти два месяца! И что еще странного! Серов толкует, — это, м. б., нехватка витаминов, от крови, а не от печени, печень и не прощупывается даже, — у меня на коже местами — полосами — буроватая пигментация, попадаются прямо белые «местечки»… Бывало это — лет десять тому — будто «мятежные пятна», потом проходили[18]. У глаз, на скульцах, тоже белые пятна. Будто я рысь! Черт знает что… Если боли не пройдут, я не смогу поехать в Арнхем. Я получил письмо инженера о литературных правах. Я не чувствую себя слабым, но я все же похудел, — это, конечно, от волнения, от теребенья, от несрочного приема пищи. Сейчас, в 5 ч., пойду к доктору, — это серьезнейший, караим он, — и завтра уезжает на отдых. Что он скажет?…?! Странная вещь: сегодня утром я не принимал «каолен», — глинку, и если бы было это от «язвы», были бы и боли, после еды прошло 3 часа… — а ни изжоги, ни малейших болей. Но к вечеру, особенно когда лягу… начинается сверленье… болевые токи к груди — даже к левой стороне! Я верчусь, и нахожу положение, на боку, стихают… массирую от «язвы» по животу… — легче, стихают. Знаю, что волнения усиливают боли. А я всегда задолго перед чтением — весь в трепете. Ду-рак… Ем очень режимно. Ну, надоел тебе болями… — оба хороши! Да еще пришлось волноваться: от меня требуют «советов» по острым вопросам, пишу письма, мои письма ходят по рукам… попадают, куда не следует… от меня требуют разрешения их печатать… а я «связан»: у меня в Москве три сестры, племянники… — не могу же я их отдать на пытку! Раньше бесы56 еще стеснялись Европы… носили маску… — и тогда тревожили и мою мать престарелую, и сестру… — мне они через «третьи руки» давали знать: «потише, ради Бога… нас таскают в „че-ка“…» Я сдерживался в выступлениях, мне грозили, и Господь не раз сохранил меня. Теперь — бесы в союзе с англо-саксами и американцами, Германия их разит, и им уже не страшна «дурная слава»! Они могут испепелить моих, мне нанести раны. И вот, пришлось отказать — опрометчиво обещал! — местной газете русской — вышло два NoNo, — в праве печатать мои «письма» по больному, очень важному вопросу! М. б., поймут мое положение, не осерчают. Это я говорю об «Управлении делами русской эмиграции». Оно мне могло бы помочь и в поездке57… — и как все будет — не знаю. Олюшечка, не пиши мне о «семейных делах»58, — ты и себя волнуешь, и мне нового, все равно, не скажешь. У меня свой взгляд, и его не изменю. Ты не знаешь моей оценки _в_с_е_г_о. Я смотрю на вещи и события не только в земном, — историческом, — аспекте… нет: для меня существенное — главное! — в «божественном предопределении», и моя теория «событий» все больше и больше подтверждается временем. Мир _д_о_л_ж_е_н_ будет выполнить назначенный ему План. Хочешь, не хочешь, — вы-полнишь! И моя душа спокойна. В_с_е_ _и_д_е_т_ так, как я предчувствовал. Много было совершено ошибок… Если бы мне дали возможность сказать все, _в_с_е… Умные же люди, даже почти-гении творят историю, и они правы, — с _и_х_н_е_й_ _т_о_ч_к_и_ _з_р_е_н_и_я… да, да. Но если бы взяли для многих сокрытую — или, вернее, мало-понятную — иную точку… — совсем по-иному многое показалось бы, и так бы просто стало решать, и сколько бы сил и жизней было бы сбережено! Силы русской эмиграции дремлют втуне, не привлечены к великому делу всеобщего освобождения и обновления. Их, просто, _н_е_ знают. И в этом — главное. Я не мог добиться права ехать59 к близким мне