Фаворит. Американская легенда - Лаура Хилленбранд

Ховард и Смит нашли общий язык. Ховард называл тренера Томом, но Смит обращался к нанимателю только «мистер Ховард». Чета Ховардов приезжала в конюшню почти каждое утро, и Чарльз проводил там иногда по четырнадцать часов. Он перевез туда своего верхового жеребца по кличке Чуло, чтобы ездить вместе со Смитом на ипподром. При этом Ховард знал свое место и не вмешивался в работу Смита. Для такого деятельного руководителя, каким был Ховард, соблазн был велик, но он был достаточно умен, чтобы признавать авторитет более опытного в своем деле профессионала, какими бы странными ни казались его методы тренировок. «Мистер Ховард платит мне за победы, – сказал как-то Смит. – Он не задает вопросов». В ответ Смит мирился со стремлением Ховарда находиться в центре внимания, с нескончаемым потоком друзей и репортеров, которых тот приводил с собой в конюшню, с его желанием быть в гуще событий. Мирился до определенных пределов. Если кто-то из друзей хозяина подходил к его лошадям слишком близко, Смит мог довольно грубо потребовать отойти. Да, в их тандеме были некоторые шероховатости, но он работал.

Ховард жаждал еще бóльших побед. В конце весны они решили поехать, так сказать, на гастроли. Лошадей перевезли на небольшой ипподром в Детройте, штат Мичиган. А Смит отправился дальше на Восток совсем с другой задачей. Его работодатель хотел найти более зрелых лошадей, чтобы дополнить и усилить свою команду двухлеток. У Ховарда были такие деньги, что он мог с потрохами скупить любого коннозаводчика из высшей лиги. Он мог приобрести полностью укомплектованную конюшню испытанных скаковых лошадей. Но Чарльз Ховард не искал легких путей. Он хотел купить недорогое животное, чьи скрытые таланты не смогли рассмотреть старые финансовые аристократы, занимавшиеся скачками в восточных штатах. И Ховард был уверен, у него есть тренер, который найдет такую лошадь. В июне 1936 года Смит приехал в Массачусетс. Он ездил по ипподромам и осматривал сотни недорогих лошадей, но никак не мог найти то, что искал. И однажды душным летним днем 29 июня на ипподроме Саффолк-Даунс в Бостоне лошадь сама его нашла.

Молодой жеребец едва не ухмылялся ему в лицо. Смит стоял у ограждения вдоль беговой дорожки, рассматривая пробегающих мимо лошадей, когда тощий трехлетка остановился прямо перед ним, высоко запрокинул голову и уставился на тренера с высокомерным выражением, которое никак не вязалось с неказистым видом животного. «Он посмотрел на меня свысока, – вспоминал позже Смит, – словно спрашивая: “Ну что ты уставился? И вообще, кто ты такой?”». Человек и конь стояли по разные стороны ограждения, оценивающе разглядывая друг друга{74}. В голове Смита возникла вдруг картина: выносливый ковбойский жеребец в горах Колорадо. Помощник конюха, который вел жеребца, потянул его к стартовому столбу. Жеребец повернулся к Смиту задом и пошел прочь. Да, тощий. Но у этого коня есть характер.

Смит просмотрел данные жеребца, представленные в программе скачек. Трехлетка был потомком могучего Военного Корабля, его отец – необычайно резвый и исключительно красивый Морской Сухарь. Но ему не достались ни стать, ни красота и мощь столь славных предков. Его приземистое тело походило на шлакоблок. И если Морской Сухарь был рослым, элегантным, каждая линия его холеного тела говорила о резвости, то сын был довольно низкорослым, а его угловатый корпус был лишен гибкости и элегантности. Хвост был каким-то жалким, тощим и настолько коротким, что едва доставал до коленей. У него были короткие толстые ноги неправильной формы, с угловатыми несимметричными коленными суставами, отдаленно напоминавшие по форме бейсбольную перчатку. Сухарь не мог полностью распрямить колени, отчего создавалось впечатление, что лошадь ходит на полусогнутых ногах. Из-за непропорционального сложения жеребец странно широко расставлял при ходьбе ноги, так что некоторым даже казалось, что он прихрамывает. А при беге он обычно как-то странно припадал к земле – у него получалась некая комичная версия бега, который лошадники называют «веничком». Странным, словно рваным движением он резко выбрасывал левую переднюю ногу в сторону, будто пытаясь прихлопнуть муху. Его галоп был настолько разболтанным и беспорядочным, что он часто ранил заплюсну передней ноги копытом задней. Один спортивный комментатор сравнил его движения с утиной походкой{75}. Невозможно было исправить все эти недостатки при таком напряженном графике скачек. Его карьера скакуна была примечательна исключительно пугающим отсутствием энтузиазма. Всего трех лет от роду, жеребец успел принять участие в сорока трех скачках – гораздо больше, чем большинство лошадей за всю карьеру.

И при всем этом, после того как устроил сцену у стартовых ворот, после того что споткнулся в самом начале, жеребец все-таки выиграл тот забег. Пока с него снимали седло, конь снова скосил свои умные, широко посаженные глаза и посмотрел на Смита. Смиту понравился этот взгляд, и он кивнул жеребцу. «И будь я проклят, если этот малолетний негодник не кивнул мне в ответ, – сказал позже тренер, – вроде как он оказал мне честь, снизошел, чтобы заметить». Поклонники коня позже напишут, что его главные достоинства «были скорее в сердце, в душе, и Том Смит первым рассмотрел это»{76}. Будучи человеком, для которого слова были лишь обузой, Смит не записал кличку жеребца, но запомнил ее.

– Мы еще встретимся{77}, – сказал он вслед животному, когда того уводили в конюшню.

Жеребца звали Сухарь, и для сутулого тренера, стоявшего по другую сторону противоположной прямой, обмен взглядами между лошадью и Томом Смитом был началом конца его долгой, изнуряющей головной боли. В 1877 году, когда Джеймсу Фитцсиммонсу было три года, жокейский клуб Кони-Айленд приобрел земли в той части Бруклина, где жила его семья, и буквально выстроил беговые дорожки вокруг их дома, который так и остался стоять на внутреннем поле{78}. Казалось, вокруг этого дома вращался весь скаковой мир{79}. «Солнечный Джим», как называли его поклонники, таким образом, варился в мире конных скачек всю свою сознательную жизнь. И никогда не занимался ничем другим. «Все, что я хотел делать, – сказал он как-то, – это быть с лошадьми». В возрасте десяти лет он мыл посуду на кухне ипподрома. Он медленно продвигался к своей мечте. Сначала выгуливал лошадей, потом стал жокеем. «Мне делали прививку от жокейства, – любил говорить он, – но она не подействовала». Он прошел нелегкий путь наездника, потом повесил форму жокея на крючок и занялся тренировкой лошадей. Здесь он нашел свою нишу.

Вскоре Фитцсиммонс завоевал славу самого успешного тренера чистокровных лошадей в стране. В то лето ему исполнился шестьдесят один год. Его тело было изуродовано артритом, спина сгорбилась, и он так сильно сутулился, что голова свешивалась вперед, не позволяя ему посмотреть вверх. Ему пришлось научиться узнавать своих лошадей по ногам. Он выжимал из своего измученного болезнью тела все силы и так много работал со своими лошадьми, что вынужден был спать все воскресенье, чтобы хоть немного восстановить силы. Такая работа приносила свои плоды: Фитцсиммонс воспитал несметное число чемпионов, включая Галантного Лиса и Омаху, две из трех лошадей, завоевавших Тройную Корону: Кентукки Дерби, Прикнесс Стейкс и Бельмонт Стейкс. Его заслуги не вызывали сомнения. Его имя знала вся Америка, и все тренеры скаковых лошадей глубоко почитали его. И Том Смит не был исключением. Фитцсиммонс был, пожалуй, единственным человеком, к которому Смит испытывал истинное благоговение.

События, которые свели этих двух людей вместе, брали начало в 1928 году, когда Фитцсиммонсу поручили работу над двухлеткой по кличке Морской Сухарь, отцом того жеребца, которого позже Смит заметит на Саффолк-Даунс. Этот чистокровка принадлежал Глэдис Фиппс и ее брату Огдену Миллзу, владельцам легендарной конюшни Уитли Стейбл. Медно-рыжий Морской Сухарь был образцом симметрии, грации и ослепительной резвости. В нем всего было в избытке. Включая его единственный недостаток: он совершенно не поддавался контролю. Эта черта рано или поздно проявлялась в каждом из потомков его прадеда, Гастингса, величайшего мизантропа всех времен. На ипподроме, где он выигрывал такие престижные скачки, как Бельмонт Стейкс 1896 года, Гастингс намеренно таранил и старался покалечить своих соперников. А вне трека он калечил одного конюха за другим. «Он так до самой смерти и остался непокоренным и нелюбимым, – писал Питер Чью в журнале “Американ Херитедж”, – он оставил след, в буквальном и фигуральном смыслах, в памяти многих работников конюшни». Гастингс передал свою резвость и свою зловредность собственному отпрыску, Справедливости, который, в свою очередь, передал этот набор своему несравненному сыну – Военному Кораблю. Этот рыжий красавец участвовал в скачках в 1919 и 1920 годах. За всю свою карьеру он выиграл около ста забегов и установил множество рекордов в скорости. Военный Корабль проиграл только один раз в жизни – коню, которого по странному совпадению звали Огорчение. Это поражение до сих пор считается самым шокирующим в истории конного спорта[1]. Самый резвый скакун в истории, Военный Корабль стал впоследствии еще и одним из самых плодовитых производителей. Он подарил миру конного спорта прекрасных, но яростно-своенравных отпрысков{80}.