Пока бьется сердце - Светлана Сергеева

Я очень много читала – все, что только попадалось под руку. Очень тосковала по учебе. Маму это, видно, тоже тревожило, и она, услышав об открытии школы в деревне Ястребино, решила меня туда отправить. Деревня Ястребино находилась километрах в 15 от нашего местожительства. В середине января 1944 года мать, взяв лошадь в больнице, повезла меня в школу. По хорошей зимней дороге лошадь довольно быстро нас туда доставила. Мать заранее договорилась с какими-то стариками, соответственно заплатив им за то, чтобы они предоставили мне кров и трехразовое питание. На прощание мама помахала мне рукой, и лошадь умчала ее домой. Старики оказались очень неприветливой парой. Дело было к вечеру, и я получила стакан кипятка и кусок хлеба. Кровать мне выделили. Утром мне опять дали стакан кипятка с куском хлеба. Я отправилась в школу.

Школа помещалась в доме, где в большой комнате собирались ребята всех возрастов. Учитель разговаривал с ними, читал книжки вслух. Деревенские ребятишки хорошо знали друг друга, а на меня поглядывали весьма недружелюбно. И притом они все время что-то ели. Вернувшись в дом из школы, я получила на обед 2 холодные картофелины в мундире, соль, хлеб и стакан кипятка. …А в доме так аппетитно пахло мясными щами. Если бы не этот запах! Так продолжалось дня три. В школе было тоскливо. Я решила бежать домой. Собрав свои немудреные пожитки в рюкзак, поблагодарив хозяев за гостеприимство, я вышла на большую дорогу, которая и должна была привести меня к дому. Кругом лес, тишина, и никого нет в округе. Сгущались сумерки. Я бодро зашагала по дороге к дому.

Неожиданно мое одиночество и тишина были нарушены шумом двигающихся по дороге тяжелых машин. Я сошла на обочину дороги. А машины все шли и шли. Тяжелые большие немецкие фургоны, крытые брезентом. Ехали они со стороны Ленинградского фронта на запад. На одной машине было неплотно закреплено брезентовое полотнище. От встречного напора ветра полотнище трепыхалось, и я увидела, что в фургоне лежат тела убитых солдат. Я стояла на обочине, взглядом провожая эту тревожную процессию. Немцам, сопровождавшим этот эшелон, было не до меня. Иначе что им стоило пустить автоматную очередь в одиноко стоявшую фигуру! Видимо, было не до того. Я поняла, что началось наступление наших войск на Ленинградском фронте. И на первых порах фашисты еще успевали выво зить тела своих погибших солдат.

Лишь поздно вечером добралась я до дома, чем очень удивила мать и сестру. На следующий день появились вооруженные немецкие солдаты и приказали нам срочно собираться в дорогу. Куда? Утром 29 января 1944 года за нами приехал на санях вооруженный немец. С ним ехала его жена, молодая русская женщина. Покидав в сани кое-какие необходимые вещички, мы сели в сани и тронулись в путь. Выехали на большую дорогу и вписались в поток повозок, машин, пеших людей. Разбитая дорога шла на Нарву.

…Крик, шум. Людской поток двигался медленно. Часто раздавался командный крик, и все разом прижимались к обочине, освобождая дорогу танкам, машинам, орудиям. Немцы отступали! Ура! А куда же мы движемся? И зачем? Наша задача – выбраться любой ценой из этого людского потока. Ночь провели в санях под открытым небом, зарывшись в сено. Хорошо, что не было сильного мороза. С утра нас вновь втиснули в этот движущийся поток. Часто звучали автоматные очереди. Это немцы очень спешили и расчищали себе дорогу среди людского потока. Они торопились на запад! Танки порой сходу наезжали на людей. Кровь, крики, стоны. Кровавое месиво.

Все чаще на этот движущийся поток людей и техники налетали наши самолеты, сбрасывали бомбы и стреляли из всех своих орудий. Дорога превратилась в сплошные воронки. Объезжали в обход, а поля вокруг были заминированы. Но нам и на этот раз не суждено было погибнуть в этом водовороте. Нас впереди ждали новые испытания. Вторую ночь, 30 января, конвоируемый обоз остановился недалеко от города Кингисеппа, в бывшем военном городке Каскаловка. Мы посматривали по сторонам, надеясь вырваться из этого оцепления. Ночью на нас вдруг обрушился шквал грохота и огня. Все рушилось, горело. Началась паника. Это стреляли «Катюши».

Наша персональная охрана побежала куда-то прятаться. Воспользовавшись всеобщей паникой, под грохот разрывающихся снарядов, захватив маленький узелок с документами и какой-то мелочью, мы спрятались в кустах. Потихонечку стали пробираться по снегу в направлении на город Кингисепп.

В Кингисеппе городская больница располагалась где-то на окраине. Вот туда мы и решили направиться. Когда мы наконец добрались до города, то увидели, что немецкие солдаты бегают с зажженными факелами и поджигают дома, Город горел. На нас никто не обращал внимания. Кроме бегающих немцев, никого ночью на улицах не было видно. Хорошо, что город небольшой. Вскоре мы очутились около кладбища, напротив которого стояли два двухэтажных каменных здания. Это и была городская больница. Погони за нами не было. Кто-то из местных жителей, пригласил нас укрыться от продолжавшегося обстрела в подвале больницы. Мы с благодарностью приняли приглашение и погрузились в теплую темноту подвального помещения. По звуку приглушенных голосов чувствовалось присутствие людей. Нам указали свободное место, и мы залезли в отсек, наполненный картошкой. Растянувшись в тепле, вздохнули с облегчением, почувствовав себя в безопасности. Вырвались! На какое-то время прекратился обстрел. Воцарилась тишина. Слышалось дыхание людей, тихий разговор, чей-то надрывный кашель. Мы не верили своему счастью. И правильно делали…

Вдруг от резкого удара дверь в подвал распахнулась. С фонариком в руке на пороге стоял, пошатываясь, пьяный немецкий офицер с гранатой в руках. Его сопровождал солдат с автоматом. Освещая лучом фонарика людей, лежащих на картошке, офицер презрительно смеялся. Да, он смеялся, подбрасывая в руках гранату: «Вот она, ваша жизнь!» – повторял он на русском языке, явно глумясь над нами. Ну и что же теперь? С таким трудом удалось убежать из арестантского эшелона, от охраны, а теперь вот этот пьяный немецкий офицер с гранатой хочет завершить наши мучения. «Неужели это конец?» – подумалось мне. Но в это время в подвал прибежал еще один немец. Он был очень возбужден. И что-то сказал пьяному офицеру. «Я еще вернусь. Помните, граната все равно будет вашей», – уходя пообещал он. Немцы закрыли двери подвала на засов, чтобы никто не смог выбраться из подземного заточения. Вновь начался сильный обстрел. Через маленькие подвальные окна было видно, как озаряется все на улице от взрывов. Опять смерч грохота и огня. В любой момент эта лавина огня может накрыть наше убежище. Так прошла ночь. В ожидании чего? Чуда? К рассвету установилась тишина. Что бы это значило? Все молча прислушивались. Ничто не нарушало тишины. И тогда решили сообща постараться открыть дверь, ведущую на улицу. Под общими усилиями дверь поддалась. Засов соскочил, и мы вместе с дверью вывалились на улицу.

Красная звездочка. Встреча с отцом

Яркое солнце, сверкающий белый снег ослепили нас. Ведь больше суток все просидели в темноте. Мать решила пойти в больницу, выяснить состояние больных, которые там находились. Я пошла с ней.

Окруженное соснами здание больницы расположилось на высоком берегу реки Луги. Тишина, ослепительное солнце, золотистые стволы сосен. Белый снег, сверкающий на солнце всеми цветами радуги. Чистый воздух. Красотища! Снега было очень много. Мы шли, оглядываясь по сторонам, по тропинке к зданию больницы. Мама шла впереди, а я прикрывала тыл. Вдруг тишину нарушил ее крик. К ней приближались одетые в белые маскировочные халаты вооруженные солдаты. «Опять попались», – подумала я и помчалась на помощь матери. Она все продолжала кричать. До меня наконец дошло, что она кричит: «Красная звездочка! Красная звездочка!» У одного из военных съехал капюшон, а на шапке – красная звездочка! Это были наши красноармейцы.

Так 1 февраля 1944 года закончилось наше 861-дневное пребывание в немецком плену. Еще слышались отдельные автоматные очереди. На одной из сосен обнаружили немецкого снайпера. Он еще не успел открыть огонь, как был сам сражен пулей нашего красноармейца.

Маму назначили главным врачом городской больницы. Нас поселили в доме, расположенном неподалеку от больницы. Немцев удалось выбить из города. Но под Нарвой они надежно укрепились, и еще долгие полгода там шли упорные кровопролитные бои.

Во всех уцелевших домах города располагались наши бойцы. Мы расспрашивали их обо всем: и как дела на фронтах, и как держатся Ленинград, Москва. Как связаться и с кем, чтобы найти своих родственников… Вопросов было очень много. Хотелось знать, что произошло за этот долгий отрезок времени – 861 день. Они сочувствовали нам.

Поздним вечером 7 февраля кто-то постучал в окно. Подойдя к окну, я вдруг услышала голос моего дорогого папки: «Доктор Стрельцова здесь живет?» Это был не сон. Просто непостижимо, как в такой короткий срок он смог отыскать нас в этом огромном людском потоке. «А где моя маленькая девочка? Я ей баночку сгущенного молочка привез», – говорит в это время отец. А я стою перед ним и не могу еще поверить, что это он, он, мой любимый отец! Всю ночь просидели мы, тесно прижавшись друг к другу, вспоминая пережитое. Ведь просто чудо, что после всех тягот и невзгод, выпавших на нашу и его долю, мы все четверо живы и здоровы и все вместе! В последний раз мы видели папу в середине сентября 1941 года в Петергофе, когда он хотел забрать нас в Ленинград.