Пленники зимы - Владимир Яценко

– И какой сюжет мы с тобой будем играть?

– А какой бы тебе хотелось?

Он с сожалением вернулся к дороге в полной уверенности, что это именно та женщина, которой всегда удавалось излечить все его душевные раны, чтобы тут же прикончить ударом ножа в спину. Гладкая, ухоженная кожа, чуть вздёрнутый кверху нос, густые брови… На этот раз у неё азиатские глаза и полные губы.

– У меня есть выбор?

– Всегда есть выбор. Как меню в ресторане. Мне, пожалуйста, вот это и это. А на десерт любовь, такая, чтоб розы посреди снега, и слёзы на кончиках ресниц, и тревожная пустота там, где минуту назад билось сердце…

– А счёт потом выпишут?

– Обязательно. И оплату взыщут, не спрашивая.

– Тогда что-нибудь особенное.

– Чтоб кровь стыла в жилах?

– Вот-вот. Как насчёт спасения человечества?

– Даже не знаю. У людей столько спасателей…

– Предательства, измены, романтическое путешествие на белом пароходе. И что-нибудь ещё, жуткое. Должно быть так страшно, чтобы на испуг даже не оставалось сил…

– Чёрный экстрим? – уточнил Максим. – На американских горках всегда садишься спереди?

Светлана веселилась, а Максиму было грустно. Вот так и дети играют с огнём.

Весело, беззаботно. И всегда пропускают миг, когда игра выходит из-под контроля: безобидное пламя спички превращается в ненасытного всёпожирающего монстра.

– Ты даже представить не можешь тоску сельской школы. Изо дня в день одни и те же лица, одни и те же стены, и даже небо всегда одинаково тяжёлое…

– И как же будете платить, сударыня?

– А что вас интересует?

– То, чего у тебя больше всего.

– А чего у меня больше всего?

– Пока не знаю. Обычно человек копит то, что любит, что ему нравится.

– Да? – она мило вскинула брови. – Тогда, может, что-нибудь другое?

– "Никогда не достигнете благочестия, если не будете расходовать то, что любите", – назидательно процитировал Максим.

– Ладно, – она беспечно махнула рукой. – Забирай, что есть. Для такого дела не жалко. Но всё-таки, что-то не верится, что ты – обычный рейнджер-молоковоз. Что ты в этой глуши потерял? Что здесь такого интересного?

– Люди, – Максим благоразумно сразу перешёл к последнему вопросу. – Я интересуюсь людьми.

– Ого! А у меня специализация поуже: я интересуюсь только мужчинами… и танцами… -… И чужими секретами. Меняемся? Я научу тебя водить машину, а ты меня – танцевать.

– Зачем тебе танцевать?

Хороший вопрос. И как теперь выкрутиться, если что такое дискотека знаешь только по рассказам дочери?

Грузовик выскочил на вершину холма, и Максим немедленно сбросил скорость. Если бы кто-то спросил "почему?", вряд ли Максиму удалось бы ответить что-нибудь внятное. Да, он знал этот участок трассы: за этим холмом последует глубокий спуск, потом метров сто горизонтального участка и снова длинный затяжной подъём.

И дорога скользкая. Нет. Не так. Не просто скользкая. Лёд – это тебе не мокрый асфальт пополам с грязью. Тут нечто особенное.

– Знаешь, чем отличается туман от гололёда?

– Ого! – улыбнулась Светлана. – Ты начинаешь учёбу?

– Туман – это когда всё можешь, но ничего не видишь; а лёд – это когда всё видишь, но ничего не можешь.

"Не нравится мне это!" – добавил он уже про себя и начал плавно притормаживать.

Сзади раздался негодующий рык "Volvo". Водитель автопоезда, то ли в самом деле сильно отставал от расписания, то ли вконец угорел от мощи своей машины: не желая сбрасывать скорость и плестись вслед за КАМАЗом, тянущим на буксире аварийный джип. Он дал ещё один протяжный гудок, включил дальний свет, заморгал левым поворотником и пошёл на обгон.

Максим невозмутимо продолжал торможение.

Кабина "Volvo" поравнялась с ним. Максим был на одной высоте с водителем тягача: молодой парень весело покрутил в воздухе рукой: давай, мол, быстрее…

Максим только пожал плечами: дорога в завтрашний день – забота индивидуальная, в этом деле случайных попутчиков быть не может.

– Почему мы останавливаемся? – спросила Света.

Как можно объяснить ничем не подкреплённые интуитивные решения? Что он может ей ответить? Что давно не было встречного транспорта? Что лучше сто раз притормозить, чем один раз остановиться? Что тому, кто боится – бояться нечего?

Как ЭТО можно объяснить человеку, прочно вцепившемуся в "сегодняшнее здесь"?

Человеку, никогда не покидавшему скорлупу окружающей его реальности? Человеку, не осознающему всю иллюзорность прочности этой скорлупы…

Когда они миновали высшую точку холма и подобрались к спуску, перед ними открылось дно балки. И несколько машин, под разными углами перегородившими дорогу у самого спуска. И колонна грузовиков на следующем холме, вразнобой моргающая аварийными огнями, и ярко-красный автопоезд "Coca-Cola", уже сломанный: тягач под одним углом, прицеп под другим, ножницами несущийся на несчастные машины.

– Идиот! – выругался Максим.

Он почувствовал ужас водителя "Volvo". Его панический страх. Тоску. Все ошибки уже сделаны. Всего минуту назад. Сколько минут нам отмеряно в этой жизни? Что такое минута? Меньше, чем ничего! Сколько их тратится впустую: с раздражением затянувшегося ожидания; с нетерпением близости развязки. Но вот она – эта минута!

Прошла и сгинула.

И ничего не поправить…

Максим заехал на обочину, остановился, включил аварийку и выскочил из кабины.

Водителю "Volvo" до его новой жизни оставались считанные мгновения. В этой жизни теперь будет разбитая машина, и не одна… потерянный товар, больница. Муторная тяжба с хозяином груза, да и не только с ним.

Тридцатитонные ножницы стремительно неслись на кучку застывших автомобилей, от которых в разные стороны разбегались чёрные точки – люди. Ещё миг, и они встретились. Красная коробка прицепа смялась, начала заваливаться на бок, из неё, прорывая тентованную крышу, вываливались ящики…

Максим почувствовал на плече руку.

– Откуда ты знал? – Светлана смотрела насторожено: ни тени насмешки, ни намёка на озорство.

На ней всё та же белая рубашка. Шерстяной плед вместо юбки намотан на бёдра, соломенные волосы свободно развеваются на морозном ветру.

– Ты с ума сошла, – теряя контроль, закричал Максим. – Живо в машину! Замёрзнешь!

IY

– Максим?

Голос мне знаком. Я поворачиваюсь и смотрю, как остролицый парень неуверенно идёт в мою сторону.

– Максим! – парень широко разводит руки в стороны, и я узнаю его.

Делаю шаг навстречу:

– Герман! Чёрт меня подери!

– Тысячу лет!

Мы обнимаемся. Я искренне рад. Герман, так Герман. Далеко не худший вариант. И всё объясняет. Герман и в самом деле знает обо мне многое. В любом случае достаточно, чтобы "подцепить". Кроме того, мне приятно, что сбылось самое заветное желание у парня – стать боссом. Амбиций у Германа – что блох у дворняги.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});