Наученная - Тимур Литовченко

Ксёндз откашлялся, обвёл хмурым взглядом тёмное сырое помещение, повернулся к прикованной в углу ведьму и философски заметил:

- А впрочем, весь мир представляет из себя гигантскую помойку, разве не так?

Ведьма с ненавистью смотрела на него единственным уцелевшим глазом. Её била лихорадка, так что в сплошной тишине раздавался лёгкий перезвон цепей, сковывавших руки пленницы.

- М-да-а, молчишь. Теперь навсегда молчишь, - произнёс ксёндз задумчиво и вдруг почти прокричал: - Но ты же сама виновата! Кто тебя за язык тянул?! Вот и пришлось... с корнем вырвать, чтоб не болтала лишнее!!!

Ведьма разочарованно покачала головой.

- А и правда, чего это я раскричался, - оробело пробормотал ксёндз, однако вслед за тем беззаботно махнул рукой: - А-а-а, всё равно я от высшего начальства откупился, а местные и без того в курсе. Только... ну, пойми, если бы ты никому не рассказывала о моём участии в шабашах, о том, что я служил там чёрную мессу!.. Воистину, твой язык до сих пор был бы в целости и сохранности, поболтали бы напоследок по-дружески, а так...

Ведьма криво ухмыльнулась, обнажив сломанные тёмно-коричневые пенёчки, оставшиеся от зубов.

- Ну, пришлось вырвать тебе язык, пришлось, а что поделаешь! - начал оправдываться ксёндз. - Ведь ты позорила Бога! Ты оскорбляла святейшую Церковь и меня, её покорного служителя! Неужели ты не понимала, что пострадаешь от этого только ты сама, а я откуплюсь?! - прибавил он с укором. На лице прикованной появилось самодовольное выражение.

- Ты права, неприкосновенность стоила мне недёшево, - с сожалением констатировала ксёндз. - Зато я цел и невредим! И разговариваю с тобою, искалеченной до неузнаваемости и приговорённой к сожжению на костре живьём! - воскликнул он горделиво.

Ведьме действительно досталось в ходе следствия. Она вся поседела, и космы грязно-белых волос беспорядочно торчали во все стороны и падали на изрезанное глубокими морщинами лицо. Посиневшие губы запали, нос был перебит. Сквозь жалкое отрепье, забрызганное засохшей кровью и нечистотами, проглядывало искалеченное совершенными орудиями пыток тело. Только в уцелевшем левом глазу всё ещё тлели отблески былой жизненной энергии, ещё играл иногда хищный янтарный огонёк.

- Однако, я не просто поболтать с тобой пришёл, - деловито заметил ксёндз. - Наш светлейший пан Потемковский решил позаботиться о твоей душе и дозволил прислать к тебе исповедника. То есть меня. Правда, я католик, а ты...

Ксёндз хмыкнул.

- А впрочем, разве не всё равно, какого именно священника присылать к служительнице проклятого сатаны: меня - или вашего православного батюшку! Тем более, он отказался от столь почётной и богоугодной миссии, вот наш всемилостивейший светлейший пан Потемковский и попросил меня исполнить это. Так что я должен исповедовать и причастить тебя, несчастную преступную грешницу. Ибо скоро, очень скоро, о дочь моя, предстанешь ты уже не передо мною, жалкой негодной тварью, а пред Самим нашим Творцом, Который в милости Своей...

Едва не впав в обычную патетику проповеди, ксёндз осекся на полуслове, помахал надушенным носовым платком и раздраженно произнёс:

- Однако же и задачка мне выпала: принять исповедь у немой, да ещё и скованной... А если освободить тебе руки? Впрочем, это ничего не даст, едва ли ты умеешь писать... Плохо дело!

Ведьма сочувственно тряхнула головой, цепи печально звякнули.

- С другой стороны, таинство исповеди, тем более последней - дело святое, а нарушать святые обычаи никак нельзя. Церковь не потерпит подобного самоуправства. Придётся придерживаться обряда!

Рассеченная бровь над уцелевшим глазом вопросительно выгнулась, ведьма как-то насмешливо замычала.

- А вот и не угадала, вот и придумал, как тебя исповедовать, - возразил ксёндз и принялся задавать вопрос, после которых выдерживал эффектную паузу и с важным видом произносил сами собой разумеющиеся ответы: - Так вот, дочь моя, тебя обвиняют во многих грехах: в колдовстве, ведовстве, разврате, растлении умов, в поклонении сатане и так далее. Признаёшь ли ты себя виновной во всех перечисленных грехах?.. Ну-у, дочь моя, к чему упираться! Повторяю, признаёшь ли ты себя виновной?.. Дочь моя, в последний раз повторяю: Господь наш Иисус Христос всеблагой и милосердный, Он отдал Себя в жертву за нас, недостойных грешников, сделавшись нашим Заступником и Искупителем грехов наших! Тем более - Пресвятая Дева Мария! Бери пример с неё, дочь моя...

Ксёндз пришёл в умиление, сложил губки бантиком и искоса взглянул на пленницу. Без малейших сомнений, ведьма глубоко презирала его и относилась к комедии исповеди, разыгрывавшейся перед её единственным глазом, весьма скептически. Хорошо же, чёрт её побери! В конце концов, кому какое дело до отвратительной непокорной души презренной ведьмы!.. И ксёндз продолжал:

- Итак, несчастная упрямица, узри пронзённые руки Господа нашего, Его пылающее святостью сердце и в третий раз отвечай: раскаиваешься ли ты в грехах? Помни, Христос милосерден и прощает всякую хулу и нечестье в Свой адрес. Если ты воспользуешься этим последним шансом и от всей души раскаешься, Он немедленно простит все твои злодеяния и примет тебя в святую семью. А очистительное пламя костра сожжёт все твои мерзкие грехи вместе с развратным телом. Поди же на Небо и предстань пред Богом послушной! Сделать это и пройти огненное очищение неизмеримо лучше, нежели влача на сердце тяжкое бремя греха, провалиться на самое дно огненно-серной бездны и гореть там до скончания веков. Итак, дочь моя, каков же будет твой ответ?..

Ксёндз пристально всмотрелся в единственный янтарно-желтовато-зелёный глаз. Бесспорно, ведьма и не помышляла о раскаянии. Плевать ей на Христа (прости, Господи!), на Его святые муки и на рай, который смутно вырисовывался где-то в туманной небесной дали, если дорога к нему лежит через пламя костра. Что ж, в таком случае оно станет лишь предвестником адского пламени, которое ожидает ведьму в Вечности!.. Тем не менее, следовало завершать исповедь, а завершить её можно было только так, как угодно Богу! Поэтому ксёндз восторженно хлопнул в ладоши и патетически воскликнул:

- Ну, наконец-то, дочь моя! Я искренне радуюсь о тебе и о твоём возвращении в семью Божью! Аллилуйя, аллилуйя, радуйся, Дева Мария! Восславим Христа и Богородицу за столь чудесное раскаяние! Слава, слава Господу нашему Иисусу! Прими, о Боже, душу сию не грешную, но очищенную! Во имя Отца и Сына и Духа Святого властью, данной мне представителем Его святейшества Папы римского, отпускаю тебе грехи твои, дочь моя. Иди к Богу с миром. Аминь.

Ксёндз удовлетворённо потер руки (дело сделано, да ещё с каким блеском!), с чувством высморкался и спрятал носовой платок, собираясь уйти прочь. Завидев это, прикованная неожиданно заволновалась, завозилась в своём углу, зазвенела кандалами. Ксёндз обернулся и с готовностью начал:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});