Женись, я все прощу! - Алина Кускова

Как бы то ни было, а доверять Смолкину противопоказано. Он вполне мог улизнуть за ближайший угол и безвозвратно раствориться в темноте. Допустить это было нельзя. Во-первых, потому, что на кухне вовсю возилась Настена, поджидавшая хозяина квартиры с аппетитными плюшками, а во-вторых, Люсе было как-то страшно топать одной по подъезду, в котором из-за отсутствия освещения можно было не только выколоть глаз, но и сломать шею. Она выставила Смолкина перед собой и довольная пошла следом.

В подъезде явно кто-то находился. И не просто находился, а вожделенно дышал и сопел. Люся прислушалась и поняла, что рисковать Смолкиным не имеет права. Если это маньяк, то он нападет на беззащитного Федора и надругается над ним, Настена прибежит к уже растерзанному и бездыханному телу любимого человека. Поморщившись от представленной сцены с истерическим криком подруги, Люська оттолкнула Смолкина за спину и прошла вперед.

Такой приличный с виду дом, квартиры трижды улучшенной планировки, кодовые замки. А жильцы экономят на лампочках и пригревают у себя на лестничных клетках маньяков. Напугать, что ли, хотят? Но Селиванову этим не испугаешь. Когда-то ее прадед ходил в разведку. Велико дело – разобраться с маньяком. Да она ему сейчас как даст по причинному месту, как даст!

Девушка прошла несколько шагов и уткнулась в странное непреодолимое препятствие. Сопение и кряхтение сразу стихло. Это послужило ей сигналом к атаке. Люська тут же изо всех сил ударила по тому месту, которое, по ее предположению, было самым нежным у маньяка. Ноге стало так больно, как будто она стукнула ею не по человеческому телу, а по дереву. Раздался немыслимый грохот. Маньяк заорал нечеловеческим голосом. Следом за ним на Люсю заорал Смолкин, да и она сама заорала от боли… Настена открыла дверь квартиры и выпустила на свободу полосу яркого света из коридора.

– Вы чего? – поинтересовалась она, вглядываясь в темноту.

– А-а-а! – прыгала перед дверью на одной ноге Селиванова, обхватив свою вторую конечность.

– О-о-о! – изумлялся Смолкин, оглядывая поле боя.

– У-у-у! – держался за голову неизвестный и стонал. Рядом с ним валялся перевернутый деревянный табурет и разбитая электрическая лампочка.

– Глеб?! – вскричал Смолкин, опознавая лжеманьяка. – Ты что здесь делаешь?

– Пытаюсь поменять сгоревшую лампочку, – простонал тот и слабо улыбнулся.

– Не верю! – крикнула, как всемирно известный режиссер, Люська, забывая о собственной боли. – Он вешает нам на уши лапшу. Кто меняет лампочки в кромешной тьме? Только маньяки! – Она надвинулась на него с суровым видом, собираясь вывести коварного преступника на чистую воду.

– Почему в кромешной? – пожал плечами Глеб, отсоединяя свое ушибленное тело от стены, за которую держался. – Я со свечкой! – И он указал на одинокий огарок, еле тлеющий на подоконнике пролетом выше.

– Люсь, ты чего? – снова поинтересовалась Настасья. – Напилась? Тебе же нельзя! У тебя гастрит, гланды и слабые легкие.

– Спасибо, подруга дорогая, что озвучила мой диагноз! – Люся обернулась и зло поглядела на Настену. – Ты забыла про сильную кровопотерю в критические дни и дефицит железа в организме!

– Я думаю, – прошептал Смолкин, – диагноз тут покруче, и связан он с шизофренией.

– Что?! – возмутилась Селиванова, которая и так ничего хорошего от Смолкина не ждала.

– У тебя мания преследования, милая, – испуганно пояснил тот и попятился к Настене.

– Так, может быть, я лампочку все-таки заменю? – спросил Глеб и поднял с полу табурет.

– Я вам сейчас принесу целую, – обрадовалась Настена, – я тут в коридоре у Феди видела…

Она исчезла на мгновение, за которое Смолкин успел заскочить в квартиру, и вернулась с лампочкой. Глеб поблагодарил Настену, взял у нее лампочку и принялся вкручивать ее в антивандальный фонарь. Люся криво усмехнулась. Подумаешь, нашел себе алиби. Маньяк маньяком! Высокий, мускулистый, сильный… Такой если зажмет в подъезде, мало не покажется!

Когда зажегся свет, Люська закрыла глаза. От ужаса. Такого привлекательного маньяка она еще никогда не видела. Дура дурой! Пусть бы зажимал! Ей интуиция подсказывала, что следует принять удар на себя, а она ничегошеньки не поняла. Стоит, как идиотка, нет, как настоящая шизофреничка, и глядит на высокого, сильного, мускулистого брюнета с глубокими карими глазами и ушибленной головой. Ладно, шишку на лбу можно опустить из общего описания красавца. И без этого есть на что посмотреть.

– Глеб! – Брюнет спрыгнул с табурета и представился девушкам.

– На…

– Мила! – заслонила собой подругу Селиванова, неожиданно для себя самой беззастенчиво кокетничая с брюнетом. – Я тут случайно мимо проходила. – Она попой толкнула Настену в квартиру и закрыла за ней дверь. Причем проделала все это, не отрывая от незнакомца томного взгляда. – Я тут как бы живу. Между прочим, практически совершенно одна…

– А-а-а, – протянул брюнет, который мало знал своего соседа Смолкина. – Одна?

– А, эти? – Люська махнула на дверь квартиры рукой. – Они тоже случайно мимо проходили. – Она игриво улыбнулась. – Прямо проходной двор из квартиры устроили, честное слово! – И тут же постаралась перевести тему: – Как же вы, Глеб, замечательно лампочку вкрутили. Вы как луч света в нашем темном царстве!

– Что вы говорите?! – Брюнет усмехнулся, вспомнив, как она его одним ударом сбила с табуретки, чуть не уничтожив этот самый луч.

– У меня в ванной тоже лампочка перегорела. – Люськино сердце сжалось от предумышленного вранья. – А я совершенно одна и некому помочь ее поменять.

– А Федор?

– Что Федор! – горестно воскликнула Селиванова. – Вы разве не знаете, откуда у него руки растут?!

Глеб на мгновение задумался. Он действительно не знал, откуда росли руки Смолкина и что за игру ведет эта взбалмошная девица. Вполне вероятно, что у нее и правда перегорела лампочка. Или коротким замыканием заклинило мозги. Второе предположение относительно самой себя сделала Селиванова.

– Хорошо, Мила, – сказал Глеб. – Сейчас я должен уехать, но завтра обязательно к вам приду и поменяю лампочку.

– Правда? – прошептала восхищенная Люська и замерла.

– Правда, – сказал Глеб и внимательно поглядел на Люсю. После чего пожелал ей спокойной ночи и скрылся со своим прочным табуретом в соседней квартире.

Люська забежала к Смолкину и захлопнула за собой дверь. Но проходить дальше не хотелось. Только сейчас, стоя у холодной двери, она поняла, что, как Штирлиц, была в нескольких шагах от провала. Стоило Смолкину выйти и потребовать от жены ужина или выполнения супружеского долга, и назначенная на завтра встреча не состоялась бы. Или состоялась бы, но уже в совершенно другой тональности. Впервые за время своей короткой псевдозамужней жизни Люська была искренне благодарна Смолкину. За то, что он не вышел и ничего не сказал. Зато сказала подруга:

– Мила?! – Настена схватила Люсю за плечи. – Какая еще Мила?! С какой такой стати Мила?!

– Ничего удивительного, – пожала плечами та, – производная от Людмилы не только Люська.

– Только Люська! – трагическим шепотом со свистом произнесла Белкина. – Только Люська! И никаких романов на стороне, иначе Федя с тобой разведется.

– И правильно сделает, – с романтическим блеском в глазах заявила Селиванова. – Мы друг друга не любим!

– Кто бы говорил о любви! – обиделась подруга. – Ты же в нее не веришь?

– Людям свойственно менять свои взгляды на протяжении жизни, – философски рассудила та.

– Настенька! – кричал из кухни Смолкин. – А как же плюшки?!

– Поставь, пожалуйста, чайник. Я сейчас приду, – ответила ему Настена и принялась укорять подругу, что именно та втравила ее в историю с фиктивным браком. Что если бы не Люська, то она ни за что и никогда не обманула бы доверчивого Смолкина. Что только из-за Люськи она еще держится и надеется на взаимность…

– Слушай, – сказала Люся, – мне кажется, что у Федора уже проснулись к тебе какие-то чувства!

– Вот именно, – всхлипнула Настена, – кажется. На самом деле они даже не успели окрепнуть. Неужели ты загубишь их на корню?!

– Не загублю, – взяла себя в руки Люська, – не переживай. Ступай к своему Федору и корми его плюшками. Только с одним условием. Завтра вечером вы с ним отчаливаете в кино.

– На последний сеанс с местами для поцелуев?! – обрадовалась Белкина.

– Настя, – укорила ее подруга, – какие поцелуи? Он все еще считается моим мужем. Вот если ты хочешь, чтобы мы с ним развелись…

– Ни за что! По крайней мере, не сейчас, – взмолилась подруга. – Согласна. Никаких поцелуев.

Люся вздохнула и обняла ее за плечи. Они вместе прошли на кухню, где сидевший в красном углу Федор не дожидался, когда за ним начнут ухаживать. Он уже и чайник на огонь поставил сам.