Тиран - Валерио Манфреди

Однако и на этот раз Ганнибал Гиско оказался гораздо быстрее сиракузских правителей, и прежде чем Диокл принял решение, армия варваров уже расположилась на подступах к Гимере. Карфагеняне стали лагерем на холме, возвышавшемся над городом, обезопасив себя таким образом от возможных вылазок осажденных, а к стенам Гимеры двинулись передвижные башни с таранами и около двадцати тысяч воинов, коим помогали отряды местных наемников, весьма воинственных и решительно настроенных.

Гимера для греков была символом союзнических отношений между метрополией и колониями, поскольку семьдесят лет назад, когда афиняне побеждали персов при Саламине, их сицилийские собратья успешно бились против карфагенян и вскоре разгромили этрусков в морском сражении при Кумах. Поговаривали даже, что все три битвы свершились в один и тот же день, месяц и год, а это было не случайно, так как боги желали триумфа греков в их противостоянии варварам и востока, и запада. Но в восприятии Ганнибала Гиско этот город нес на себе печать проклятия. Там потерпел поражение и покончил с собой его дед Гамилькар, после того как на его глазах погибла вся армия. С рассвета до заката, на протяжении всего сражения, он приносил жертву за жертвой, чтобы выпросить у своих богов победу, но когда с заходом солнца понял, что его воины повержены и повсюду обращены в бегство, словно затравленные звери, бросился в костер, выкрикивая сквозь языки пламени призывы к мести.

Отец Ганнибала тоже потерпел там поражение и был осужден на изгнание. Сам он третьим по счету в роду предпринял тот же поход, полный решимости отплатить за поражение и унижения, пережитые его предшественниками, и искупить их вину.

Диоклу удалось собрать в общей сложности четыре тысячи человек, при этом ему пришлось даже отозвать отряд из Акраганта; греки двинулись в путь, чтобы поддержать Гимеру и по возможности помочь городу избежать горькой участи Селинунта.

Тем временем карфагеняне выставили осадные башни напротив стен и принялись долбить их таранами — с рассвета до заката, а иной раз даже по ночам, — однако им никак не удавалось пробить бреши. Дело в том, что в отличие от Селинунта в Гимере стены строились из монолитных блоков, пригнанных друг к другу посредством системы продольных и поперечных пазов.

Увидев, что тараны практически бесполезны, карфагеняне отвели их от стен и решили устроить подкоп. Они работали днями и ночами, без остановки, сменяя друг друга, и соорудили в итоге подземный ход под стеной, укрепляя его по мере продвижения деревянными арками. Их заготовляли из сосен, срубленных в близлежащих горах, и пропитывали смолой. Ночью, когда защитники города не видели их, они копали аэрационные туннели — чтобы в подкопе было чем дышать.

Когда работы наконец были завершены, карфагеняне пробрались в пасмурных предрассветных сумерках в лаз и подожгли опоры. Те тут же вспыхнули — главным образом вследствие того, что они были пропитаны легковоспламеняющимся раствором. Часовые, стоявшие на стенах, сразу заметили, как на равнине вспыхнула вереница красных огоньков, — то были отблески подземного пламени, вырывавшиеся в аэрационные отверстия туннелей; вскоре они превратились в потоки огня и дыма, окутанные вихрем искр, над равниной распространился терпкий запах гари. Спустя совсем непродолжительное время арки и опоры полностью выгорели, и стена, повисшая над пустотой, в одночасье обрушилась с ужасным грохотом, увлекая за собой часть своих защитников, перемолотых этими гигантскими жерновами в кровавое месиво.

И только развеялось плотное облако дыма и пыли, как зазвучали боевые трубы, и воинство Ганнибала, состоявшее из ливийцев, мавров и сикулов, бросилось на штурм. Те, кто находился во втором эшелоне атакующих, тем временем построились таким образом, чтобы ворваться в город, как только передовой отряд расчистит проход и сметет тех, кто попытается оказать сопротивление.

Однако не успела эта орда добраться до пролома, как там уже стояли плечом к плечу защитники города. Ни одно поползновение врага не осталось незамеченным, ни одно из его ухищрений не явилось неожиданностью, никто из горожан, способных носить оружие, не отсиживался дома. Рассказы о зверствах, учиненных варварами в Селинунте, произвели такое сильное впечатление, что все жители Гимеры преисполнились решимости скорее умереть, чем достаться врагу. Они бросались на захватчиков с такой пылкой яростью и ненавистью, что сомнений в их намерениях не оставалось.

Они заполнили собой брешь еще до появления противника. Выстраиваясь, по мере того как прибывали новые бойцы, фалангой: в один ряд, потом в два и, наконец, в три, — защитники города образовали собой кривую линию, чтобы прикрыть брешь со всех сторон. Затем, по сигналу своего командующего, они бросились вперед, потрясая копьями. А в это время оставшиеся в городе мужчины и женщины принялись заделывать обвал всем, чем только можно ликвидировать проход, образовавшийся вследствие подкопа.

Схватка приняла столь ожесточенный характер, а стойкость защитников Гимеры оказалась столь непоколебимой, что ряды нападавших дрогнули, и они начали отступать. Увидев это, Ганнибал, стоявший со своими элитными отрядами на холме, велел отправить подкрепление на помощь штурмующим, и новые отряды, расположившиеся в долине в полной боевой готовности, бросились туда, где создалась самая критическая ситуация. Сражение продолжалось уже несколько часов, но ни одна из сторон не отошла ни на шаг со своих позиций. Лишь с наступлением темноты битва прекратилась. Наемники Ганнибала скрылись за укреплениями на равнине, а защитники Гимеры вернулись к пролому, воссоединившись со своими семьями. Самым старым, не участвовавшим в боевых действиях, поручили наблюдать за неприятелем со стены, дабы он не предпринял какого-нибудь внезапного маневра под покровом ночи.

Удивительную храбрость проявляли женщины. Матери семейств и девушки, работавшие весь день, носившие оружие защитникам, таскавшие камни, чтобы заделать брешь, не останавливаясь ни на минуту, даже чтобы попить или поесть, теперь спешили навстречу своим мужчинам, возвращавшимся с поля боя, — обессиленным, окровавленным, покрытым слоем пыли. Они помогали воинам снимать доспехи, всячески ухаживали за ними: приносили из домов теплую воду, чистую одежду, еду и вино — чтобы те могли умыться, подкрепиться, прийти в себя. Жены, матери, дочери и невесты проявляли силу духа, даже превосходившую стойкость воинов, сражавшихся с исключительной храбростью, демонстрируя, что ничего не боятся, что смерть не страшна им и они предпочитают ее рабству и бесчестью. Женщины хвалили своих мужчин за отвагу, льстили их гордости, убеждали в том, что верят в победу, в их храбрость и готовность к самопожертвованию, а также в расположение богов. Сыновьям, еще не участвовавшим в битве по малолетству, они приводили в пример мужество отцов и братьев, учили их тому, что ради свободы можно пожертвовать чем угодно.

Ночью с моря подул легкий бриз, неся с собой некоторое облегчение после удушливой жары; темнота и тишина, пришедшие на смену ослепительному дневному свету и звукам сражения, позволили немного отдохнуть.

Караул несли старики, слишком слабые, чтобы исполнять какие-либо другие обязанности, и слишком встревоженные происходящим, чтобы предаться сну. Они собрались под портиками агоры и вспоминали войны, бушевавшие в годы их молодости, пережитые ими опасности, всячески подбадривали друг друга, искали подходящие слова утешения для тех, у кого с поля битвы не вернулись сыновья. Некоторые рассказывали истории о том, как чудесным образом объявлялись люди, уже считавшиеся мертвыми. Конечно, они при этом хорошо сознавали, что беда приходит гораздо чаще, чем везение, но все-таки призывали держаться: ведь подкрепление не замедлит явиться.

Монотонный гул этих разговоров прервал звон доспехов, перекличка во мраке и внезапная сумятица. Недремлющие ветераны инстинктивно сбились в кучу, прижались к стене, заранее готовые к худшему, но тут вдруг кто-то радостно воскликнул:

— Подкрепление прибыло, мы спасены!

Старики бросились туда, откуда донеслись эти слова. Вокруг парнишки лет пятнадцати уже толпился народ, со всех сторон сыпались вопросы:

— Подкрепление?

— Кто?

— Где они?

— Сколько их?

— Кто их ведет?

— Откуда они пришли?

Мальчик поднял вверх руки, прося тишины.

— Пока что человек двадцать…

— Двадцать? Ты издеваешься над нами?

— Примерно двадцать, — подтвердил мальчик. — Они уже у вражеских позиций. Их ведет сиракузский полководец. Он говорит, что там, где-то в долине, стоит армия из четырех тысяч человек под командованием Диокла. Сейчас ведутся переговоры с нашими военачальниками.

Старики поспешили к Восточным воротам, туда, где горели факелы, освещавшие пролом: военачальники собрались вокруг вновь прибывших, возглавляемых вооруженным лишь мечом и кинжалом молодым человеком с длинными волосами, перевязанными кожаным ремешком. На вид ему было немногим более двадцати лет. Пожилые защитники Гимеры подошли поближе, чтобы не пропустить ни единого его слова.