Три «почему» Русской революции - Ричард Пайпс

Но как раз тогда, внезапно и непредсказуемо, события начали принимать выгодный ему оборот. И к сентябрю ситуация дозрела до того, чтобы попытаться совершить еще один путч.

Совпадение трех обстоятельств помогло переломить ситуацию в пользу большевиков. Первым из них был провал начатого в июне 1917 г. наступления. Керенский, ставший в июле военным министром, полагал, что лучшим средством укрепить власть его правительства в стране станет воскрешение ура-патриотических настроений, чего можно будет добиться впечатляющей победой на фронте, — точь-в-точь такой, какую одержали генералы Французской революционной армии в 1792 г. Уроки Французской революции тщательно изучались российскими радикалами типа Керенского и в определенной мере доминировали в их сознании: они рассматривали разворачивавшиеся в России события через призму революционной Франции, как правило, — с самыми разрушительными последствиями. Июньское наступление моментально захлебнулось, и русская армия начала стремительно разлагаться.

Вторым фактором, пошедшим на пользу большевикам, оказалась неспособность Временного правительства созвать Учредительное собрание, что оно торжественно обещало сделать, принимая власть в марте. Только Учредительное собрание могло придать статус легитимности новой российской государственности. Вне всякого сомнения, если бы выборы в Учредительное собрание удалось провести, пока Временное правительство оставалось у власти, большинство в нем досталось бы соперникам большевиков эсерам. И если бы такое случилось, большевики едва ли смогли бы утверждать, будто они и только они являются подлинными представителями народа. Но правительство замешкалось с проведением выборов, потому что у него вечно находились более срочные дела, и это дало в руки большевикам бесценное оружие, позволив им утверждать, что правительство страшится выборов и только передача власти Советам, осуществленная большевиками, сможет гарантировать своевременные выборы в Учредительное собрание.

Третьим фактором, самым непосредственным образом повлиявшим на успех октябрьского переворота, — был так называемый мятеж Корнилова. Это крайне сложный эпизод революции, и в исторической литературе он находит, главным образом, совершенно неправильную оценку. Корнилова, как правило, изображают генералом-контрреволюционером, вознамерившимся свергнуть демократическое правительство и установить собственную диктатуру. Такая версия неверна, а своим широким распространением она обязана тому, скорее нехарактерному, обстоятельству, что она служила интересам обоих заклятых врагов — и Временного правительства, и большевиков.

В рамках данной работы у меня нет возможности обсудить этот инцидент во всех деталях. Достаточно упомянуть, что все произошло в результате сложной интриги, затеянной Керенским, который, чувствуя, как почва уходит у него из-под ног, захотел заручиться поддержкой Советов и в то же самое время избавиться от генерала, которого стал рассматривать в качестве опасного соперника.

Корнилов, которого Керенский назначил главнокомандующим после провала июльского путча, являлся скорее простодушным военачальником, пользовался широкой популярностью в армии, был страстным патриотом, однако искусства политика ему не хватало. Его ужасал распад и самого государства, и его любимой армии. Убежденный, что Корнилов является наиболее подходящим кандидатом в диктаторы со стороны всех консервативно настроенных сил, стремящихся к военному перевороту, Керенский обманным путем заставил его послать войска в Петроград, якобы для помощи в подавлении очередного большевистского путча. После того, как Корнилов выполнил этот приказ, Керенский обвинил его в том, будто он хочет захватить столицу, свергнуть правительство и взять власть в свои руки. Доказательства какого бы то ни было заговора со стороны Корнилова отсутствуют; зато имеется множество доказательств того, что Керенский вел двойную игру. Однако, к несчастью для премьер-министра, его конфликт с главнокомандующим не помог ему укрепить собственные политические позиции. Наоборот: этот конфликт снабдил большевиков доказательством того, что контрреволюция и впрямь надвигается, и настроил враждебно по отношению к Керенскому вооруженные силы, которые только и могли спасти его от очередного покушения на власть со стороны большевиков, как они уже поступили в июле. В октябре же, когда Керенскому вновь понадобилась помощь войск в борьбе с путчистами, они предпочли не расслышать его страстных заклинаний.

Хотя в сентябре 1917 г. ситуация самым драматическим образом переломилась в пользу большевиков, большинство из них, памятуя об июльском провале, по-прежнему не решалось действовать. Они добились успеха на сентябрьских выборах в Советы, выступая под лозунгом «Вся власть Советам». Но если говорить о стране в целом, они оставались в меньшинстве. В особенности в армии, которая уже не хотела сражаться на фронте, большевиков не любили, считая их партией национальной измены. Крестьянство голосовало за эсеров. Тем не менее, интуиция подсказывала Ленину, что время нанести новый удар быстро приближается. Из своего тайного убежища он настоятельно торопил единомышленников действовать. Временное правительство слабо, внушал он, у него отсутствует воля к сопротивлению. Однажды он написал, что если большевики пообещают солдатам безотлагательный мир, а крестьянам — землю, то они привлекут их на свою сторону и «составят такое правительство, которое никто не свергнет». Когда читаешь эти письма Ленина — все четыре (они не предназначались для публикации и были преданы гласности лишь спустя годы), — то начинаешь осознавать, насколько не доверял Ленин движущим силам истории. Если большевики не нанесут удар немедленно, победа ускользнет от них, «промедление смерти подобно», — писал он. На взгляд историка, не ослепленного верой в «историческую неизбежность», ленинские высказывания являются доказательством того, в какой степени события в октябре 1917 г. были вопросом хорошо рассчитанного риска. Потому что, если революция и впрямь была неизбежной, то какое значение могло иметь, когда нанести удар — немедленно или позже? Однако это имело огромное значение. Ленин боялся того, что война может закончиться или что Временное правительство сдаст Петроград немцам. Боялся он также того, что Временное правительство успеет провести выборы в Учредительное собрание, вырвав у него из рук главное оружие. И действительно, правительство объявило в августе, что выборы в Учредительное собрание состоятся в ноябре; а Ленин, прекрасно понимая, что не сможет одержать на них победу, стремился захватить власть, прежде чем народ выразит свою волю.

Его соратники колебались. Они чувствовали, что время работает на большевиков, тогда как очередное фиаско типа провала июльского путча может покончить с ними раз и навсегда. Они предпочитали действовать в псевдолегальной манере, уповая на передачу власти съезду Советов — но только таких Советов, большинство в которых принадлежало бы самим большевикам. Я говорю о «псевдолегальности», потому что у большевиков, как и у любой другой партии, не было законного права созвать Всероссийский съезд Советов: это было исключительной прерогативой Центрального исполнительного комитета, а в нем доминировали эсеры и меньшевики. Но русские никогда не были склонны вдаваться в юридические и процедурные тонкости, и менее всего — в смутное время революции и назревающей гражданской войны. Ленин же отвергал подобную стратегию. Он не верил даже тому, что незаконно созванный и укомплектованный главным образом его собственными сторонниками съезд Советов передаст власть его партии. Дожидаться такого съезда — или идиотизм, или предательство, — писал он. Революция не дожидается, пока на ее сторону встанет большинство. Созывайте ваш съезд, раз уж вам этого так хочется, но сперва захватите власть и поставьте съезд перед свершившимся фактом.

Ночью 10 октября, когда состоялось тайное заседание центрального комитета партии, Ленин нелегально прибыл в город, чтобы участвовать в принятии решений. Он настаивал на немедленном проведении восстания. С наибольшей решительностью этому противостояли Каменев и Зиновьев, но и у других членов ЦК имелись сомнения. В результате Каменев дал интервью меньшевистской газете, в котором упомянул о возникших разногласиях. Ленин, впав в ярость, назвал его и Зиновьева предателями революции. И этими словами доказал, что замышляемое им самим революцией не является. Потому что как можно «предать» революцию?

Можно ли себе представить, чтобы кого-нибудь обвинили в том, что он предал Французскую революцию? Другое дело — государственный переворот, применительно к нему речь и впрямь может идти о предательстве.

Протоколы заседания ЦК, проведенного 10 октября, опубликованные коммунистами в 1927 г., не содержат упоминаний о решении по перевороту, который произошел двумя неделями позже. Хотя отчет о спорах по другим вопросам носит аутентичный характер, любые упоминания о главном пункте просто-напросто отсутствуют. В свое время я предполагал, что издатели сознательно изъяли соответствующие части стенограммы, чтобы подкрепить ложную версию, согласно которой октябрьские события были народной революцией, и написал об этом в книге «Русская революция». Но в 1992 г. я получил возможность увидеть рукописный подлинник протоколов заседания в ночь с десятого на одиннадцатое октября. Интересующая меня информация отсутствовала и там. Единственной причиной подобного умолчания могла быть только присущая Ленину одержимость конспирацией и страх перед тем, что, будучи занесена в протокол, информация немедленно просочится, поставив под угрозу срыва и без того рискованное предприятие. Разумеется, мы можем обойтись без письменных свидетельств о принятых резолюциях, потому что нам известны последующие события. Тактика большевиков заключалась в том, чтобы всевозможными провокациями вынудить правительство пойти на активные действия против них — и тем провозгласить наступление контрреволюции. И тогда, якобы встав на защиту революции от ее предполагаемых врагов в лице Временного правительства, большевики смогли бы захватить власть, для чего они собирались взять под свой контроль стратегически важные точки столицы. Это должно было произойти ночью накануне первой сессии Второго съезда Советов, назначенной на 25 октября. На следующий день съезд должен был ратифицировать роспуск Временного правительства и передачу всей власти Советам. Принятый план боевых действий представлял собой компромисс между ленинским предложением о немедленном прямом захвате власти и мнением его соратников, склонявшихся к псевдозаконному камуфляжу.