Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С точки зрения военной науки генерал прав. В условиях, когда каждый боец на счету, а Оренбург держится из последних сил, неблагоразумно жертвовать целым городом или даже отрядом для спасения одного человека. Но в том и парадокс, который показал в романе Пушкин, что часто в жизни государственная необходимость вступает в противоречие с законами человеческой нравственности.
Долг велит Гриневу-офицеру остаться в Оренбурге. Но честь выше долга, поэтому Гринев ослушался приказа и отправился в Белогорскую крепость в одиночку, не очень понимая, что будет делать дальше.
Гринев-человек победил Гринева-офицера.
В дело снова вмешалась судьба, и Гринев по дороге к Маше случайно попал к самому Пугачеву, в чьих силах освободить сироту. В этом эпизоде проявляется третий концепт романа – милосердие. И здесь долг вступает в конфликт с милосердием. Это противоречие видно на примере двух главных исторических персонажей этого романа – Пугачева и Екатерины II. Пугачев – самозванец, он сам признает это в романе. Но Екатерина II такая же самозванка, которая свергла мужа и незаконно заняла престол.
Милосердие превыше всего
Чтобы еще более сблизить Пугачева и Екатерину II, Пушкин использовал зеркальную композицию романа, что убедительно показал Юрий Лотман. Схема произведения выглядит так: Гринев по дороге в Белогорскую крепость случайно попал к Пугачеву и тот помог ему освободить Машу. После этого Гринев еще какое-то время воевал против пугачевцев, но, когда восстание подавили, его арестовали за связь с мятежниками. Тогда уже Маша отправляется в Петербург к императрице и, случайно встретившись с ней в Царскосельском саду, добивается помилования для возлюбленного. И у Пугачева, и у Екатерины II в сюжете сходная функция – «спаситель» главного героя.
В романе есть зеркальные сцены: разговор Гринева и Пугачева в ставке мужицкого царя и разговор Маши и Екатерины II в Царскосельском саду.
Гринев не скрывает, что едет из Оренбурга и что он офицер вражеской армии. Пугачев интересуется ситуацией в городе:
– Добро, – сказал Пугачев. – Теперь скажи, в каком состоянии ваш город. – Слава богу, – отвечал я, – все благополучно. – Благополучно? – повторил Пугачев. – А народ мрет с голоду! Самозванец говорил правду; но я по долгу присяги стал уверять, что все это пустые слухи и что в Оренбурге довольно всяких запасов.
Гринев обманывает Пугачева. В осажденном городе нет ни еды, ни воды – Оренбург держится из последних сил. Пугачев не может не знать, что Гринев лукавит. Но он почему-то ничего не говорит об этом. Зато в разговор вмешивается помощник самозванца Белобородов. Он недоумевает, почему с Гриневым так по-доброму разговаривают: «‹…› не худо и господина офицера допросить порядком: зачем изволил пожаловать. Если он тебя государем не признает, так нечего у тебя и управы искать, а коли признает, что же он до сегодняшнего дня сидел в Оренбурге с твоими супостатами? Не прикажешь ли свести его в приказную да запалить там огоньку: мне сдается, что его милость подослан к нам от оренбургских командиров».
По законам военного времени логично поступить так, как советует Белобородов. Пойманный офицер армии противника наплел какую-то сказку про Машу-сироту. А может, его подослали посмотреть диспозицию войск или убить Петра Федоровича? Его нужно допросить или даже пытать. Но Пугачев, который в общем легко проливал человеческую кровь, почему-то этого не делает. Наоборот, он вместе с Гриневым поехал в Белогорскую крепость и помог освободить Машу. И даже когда выяснилось, что Маша – дочь покойного коменданта, а Гринев это скрыл, Пугачев вновь говорит: «Казнить так казнить, жаловать так жаловать: таков мой обычай. Возьми себе свою красавицу; вези ее куда хочешь, и дай вам бог любовь да совет!»
В. Л. Боровиковский «Екатерина II на прогулке в Царскосельском парке»
Непонятно, почему Пугачев не отправил Гринева в пыточную. Ответ содержится в зеркальной сцене романа, когда Маша разговаривает с Екатериной II.
Утром на прогулке капитанская дочка встретила старушку, которая выгуливала собак, и не узнала в ней Екатерину II. Пушкин изобразил императрицу такой, какой она представлена на портрете кисти Владимира Боровиковского – связь между сценой из романа и картиной давно определена. Горькая судьба Маши расположила к ней императрицу. Но как только она узнала, что Маша просит за «предателя» Гринева, ее отношение поменялось. Екатерина II имела все основания назвать Гринева преступником: он дезертировал из Оренбурга и обратился за помощью к Пугачеву. В этой сцене Маша произносит ключевую фразу романа, которая объясняет и поведение Пугачева: «Я приехала просить милости, а не правосудия».
Вот оно – явное противоречие между долгом и милосердием. Долг велел Пугачеву допросить и пытать Гринева, но милосердие выше долга, поэтому мужицкий царь помог Маше и Петру. Долг велел Екатерине II судить и, может быть, казнить Гринева, но милосердие вновь оказалось выше: Гринева отпускают и он вместе с Машей возвращается домой в Симбирскую губернию.
Последние слова Екатерины II Маше в этой сцене тоже значимы: «Вы просите за Гринева? ‹…› Императрица не может его простить. Он пристал к самозванцу не из невежества и легковерия, но как безнравственный и вредный негодяй».
Как оригинально Пушкин строит эту фразу! Она не сказала: «Я не могу его простить», она произнесла обезличенное: «Императрица не может его простить». Почему? Потому что императрица Екатерина простить Гринева не может, но Екатерина-человек его прощает.
В «Капитанской дочке» Пушкин показал, что главное – человеческое начало, которое должно быть выше социальной функции (императрица) или общественного положения (предводитель восстания). Когда встречаются два человека, а не дворянин и казак или царица и мелкая дворянка, тогда людям свойственно проявлять милосердие.
В 1830-е годы Пушкин, по-видимому, вообще считал милосердие главным человеческим качеством. И уж точно главным качеством монарха (собственно, начало милосердия и гуманизировало
- Эпох скрещенье… Русская проза второй половины ХХ — начала ХХI в. - Ольга Владимировна Богданова - Критика / Литературоведение
- Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика - Анна Наумовна Ардашникова - История / Литературоведение
- Вольная русская литература - Юрий Владимирович Мальцев - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Русский канон. Книги ХХ века. От Шолохова до Довлатова - Сухих Игорь Николаевич - Литературоведение
- Русская эмиграция в Китае. Критика и публицистика. На «вершинах невечернего света и неопалимой печали» - Коллектив авторов - Литературоведение / Публицистика
- Постмодернизм в России - Михаил Наумович Эпштейн - Культурология / Литературоведение / Прочее
- Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин - Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика
- Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира - Константин Александрович Образцов - История / Культурология / Литературоведение
- Записки библиофила. Почему книги имеют власть над нами - Эмма Смит - Зарубежная образовательная литература / Литературоведение
- Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма - Дмитрий Михайлович Цыганов - История / Литературоведение / Политика