Дымовое древо - Джонсон Денис

Немец же теперь упражнялся в стрельбе из духовой трубки по стволу гевеи: трубка была, как догадался Сэндс, явно не кустарной выделки, поскольку аккуратно разбиралась на три сегмента. В собранном же состоянии она пускала заряды больше чем на пять футов, а дротики на вид были длиной семь-восемь дюймов – белые, остроконечные; похожие, по сути дела, на продолговатые колышки для гольфа. Немец искусно посылал их к цели, часто прерываясь, чтобы промокнуть лицо носовым платком.

Внизу, в деревне, Шкипу назначил встречу его друг, майор филиппинской армии Эдди Агинальдо.

Шкип и наёмный убийца из Германии, который, возможно, был не наёмным убийцей и даже не немцем, проехали вместе половину пути по склону горы к рынку. Они взяли служебный автомобиль с кондиционером и с задних сидений глазели через поднятые стёкла на крытые соломой дома из покоробленной, грубо обработанной древесины, на стреноженных коз, гуляющих кур, бродячих собак. Когда миновали старушек, которые на корточках сидели на пыльных верандах и сплёвывали красным соком бетеля, от бабушек отделялись ватаги ребятишек мал мала меньше и бежали наравне с машиной.

– Что это? Они говорят там что-то.

– «Пики», – объяснил немцу Сэндс.

– Это что такое? Как вы сказали, «пики»? Какие ещё пики? Что это значит?

– Их родители когда-то выклянчивали у американских военных спички. «Спички! Спички!» А они теперь кричат просто «Пики, пики, пики!» Даже не знают, что это значит. Поблизости больше нет военных, а когда им нужны спички, то они говорят «поспоро».

Но старухи сердито хватали ребятишек за руки – такого Сэндс раньше не видел.

– Что за дела с этими людьми? – спросил он немца.

– Им нужно лучше питаться. Слишком мало белковой пищи.

– Чувствуете? Что-то тут неладно.

– Высоко в горах слишком мало рыбы. Вот белка и не хватает.

– Эрнест, – наклонился Шкип к водителю, – в деревне сегодня что-то происходит?

– Может, и происходит что-нибудь, не знаю, – ответил Эрнест. – Могу для вас у народа поспрашивать. – Он был родом из Манилы и отлично владел английским.

Майор Эдуардо Агинальдо в накрахмаленной полевой форме поджидал на заднем сиденье чёрного «мерседеса» у входа в «Монте-Майон» – ресторан, который держал некий итальянец вместе со своим филиппинским семейством. Павезе – такая у итальянца была фамилия – подавал то, что у него смогут купить, то есть немногое. Для гостей Павезе приготовил тарелку весьма вкусных спагетти болоньезе с большим количеством козьей печёнки. Майор радушно поприветствовал немца и настоятельно потребовал, чтобы тот называл его «Эдди» и присоединился к обеду.

К удивлению Шкипа, немец принял приглашение. Ел гость жадно и с чувством. Он был не толст, но еда казалась его пламенной страстью. Шкип ещё не видел его таким счастливым. Это был медведеобразный бородатый персонаж в очках с толстой коричневой оправой, кожа у него на солнце скорее обгорала, чем загорала, а большие пухлые губы увлажнялись при разговоре.

– Давайте закажем у Павезе эспрессо, он прекрасно бодрит, – предложил Агинальдо. – А то вон Шкип всю ночь на ногах. Устал, наверно.

– Ничуть не бывало! Я никогда не устаю.

– Как там мои люди, не обижали тебя?

– Отнеслись ко мне со всем уважением. Спасибо.

– Но вы ведь не обнаружили хуков?

– Если только они не прятались прямо у дороги, а мы их так и не разглядели.

– А что там ребята из ФП?

– ФП-то? – Имелась в виду филиппинская полиция. – ФП поработали нормально. Всё больше, правда, особняком держались.

– Они не беспокоятся о содействии со стороны армии. Не сказал бы, что могу их в этом винить. Это же не война. Эти хуки – всего лишь жалкая кучка изменников. Их низвели до положения рядовых бандитов.

– Верно. – Впрочем, путём всех этих выездов Сэндс только и пытался, что набрать побольше очков и добиться перевода в Манилу или, даже лучше того, в Сайгон. Ко всему, эти патрулирования джунглей избавляли его от нелёгкого чувства: он подвергался жёстким тренировкам, карабкался на верёвке по отвесным скалам, прыгал с парашютом в грозовые тучи, в поте лица штудировал рецепты высоковзрывчатых веществ, перелезал через колючую проволоку, в ночном мраке переправлялся вброд через бурные ручьи, часами сидел, привязанный к стулу, на допросах – и всё это лишь для того, чтобы стать канцелярской крысой, не более чем канцелярской крысой. Собирать документы. Сортировать документы. Выполнять работу, с которой справится любая старая дева, просиживающая юбку где-нибудь в библиотеке. – А ты что делал прошлой ночью? – спросил он у Эдди.

– Я-то? Я пораньше отправился на боковую и читал «Джеймса Бонда».

– Да ну!

– Наверно, этим вечером поедем на дежурство. Вы с нами? – обратился Агинальдо к немцу. – Это довольно неплохой способ развеяться.

Немец заколебался.

– В чём цель? – спросил он у Сэндса.

– Наш друг с нами не поедет, – сказал Сэндс Эдди.

– Я поеду дальше вниз, – объяснил немец.

– Дальше вниз?

– К поезду.

– А-а. Значит, на вокзал. А там – в Манилу, – протянул Агинальдо. – Жаль. А ведь наши маленькие патрули неплохо так помогают вернуть тягу к жизни.

Можно подумать, они часто ездили под обстрелом. Ничего подобного никогда не случалось, насколько было известно Шкипу. Эдди был ещё мальчишкой, но ему нравилось казаться грозным.

Тремя неделями ранее, в Маниле, Сэндс видел, как Эдди играет Генри Хиггинса в постановке «Моей прекрасной леди», и из памяти никак не шёл образ его друга-майора – как он, сверх меры нарумяненный и напудренный, гордо вышагивает по подмосткам в домашнем смокинге, делает драматические паузы, оборачивается к миловидной актрисе-филиппинке и произносит: «Элиза, куда, к дьяволу, запропастились мои домашние туфли?»[7] Зрители – филиппинские дельцы со своими семьями – ревели от хохота и падали с ног. Сэндс тоже остался под впечатлением.

– Что это за штуковина, с которой вы упражняетесь? – полюбопытствовал Сэндс у немца.

– Вы про сумпитан? Да, это сумпитан.

– Духовая трубка?

– Да. Из племени моро.

– «Сумпитан» – это по-тагальски?

– По-моему, это общеупотребительное слово, – заметил Эдди.

– Это слово здесь на островах употребляют повсюду, – согласился немец.

– А из чего она сделана?

– Вы имеете в виду само устройство?

– Да.

– Из магния.

– Из магния! Господи боже!

– Оно довольно прочное. И практически невесомое.

– И кто же его для вас смастерил?

Сэндс спросил, всего лишь чтобы поддержать беседу, но, к его потрясению, Эдди и убийца вдруг переглянулись.

– Одно частное лицо в Маниле, – бросил немец, и Сэндс решил, что тему лучше закрыть.

После еды все трое сели пить эспрессо из крохотных чашечек. До приезда в эту захолустную деревушку Сэндс его никогда не пробовал.

– Что сегодня происходит, Эдди?

– Не понимаю, о чём ты.

– Что-то вроде – ну не знаю – какой-нибудь трагической годовщины? По типу дня смерти какого-нибудь великого руководителя? Почему у всех такой угрюмый вид?

– Ты хочешь сказать – напряжённый?

– Ага. Напряжённо-угрюмый.

– По-моему, они все перепуганы, Шкип. Тут в округе бродит вампир. Такая местная разновидность вампира под названием асванг.

Немец удивился:

– Вампир? В смысле прямо как Дракула?

– Асванг умеет превращаться в любого человека, принимать какой угодно облик. Тут сразу ясно, в чём беда: значит, вампиром может оказаться каждый. Когда зарождается подобный слух, он наводняет деревню, как леденящий яд. Как-то вечером на той неделе – в прошлую среду, в районе восьми – я видел, как толпа на рыночной площади избивает старуху и кричит: «Асванг! Асванг!»

– Избивает? Старуху? – переспросил Шкип. – А избивали-то чем?

– А чем под руку попадётся. Толком было не разглядеть. Темно. Мне показалось, она завернула за угол и сбежала. А позже мне какой-то лавочник рассказывал, будто бы она обернулась попугаем и улетела. Попугай укусил какого-то малыша, и малыш через два часа умер. И священник ничего поделать не мог. Тут даже священник бессилен.