Толстая книга авторских былин от тёть Инн - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова

лице глубокие морщины,

глаз косой, беззубый рот и вымя.

В обморок упал, лежит, молчит.

А гульбище богатырское гудит!

Если есть богатырь, будет драка.

Если есть на свете честь,

то её сваха

в кулачных боях похмельных

да в сценах сладких, постельных.

Народится сынок —

богатырчик тебе вот!

А коль снова девка,

значит, все на спевку.

Гой еси, гой еси,

ходят бабы, мужики

по дорогам, по дворам

сыты, пьяные в хлам!

Если есть богатырь,

будет драка.

Если есть на свете честь,

то её плаха

навсегда на планете застрянет.

Не хотели мы пить, но тянет!

Пели воины такую песню,

и жизнь казалась им

неинтересной.

Тут встал Святогор

и сказал, казалось, с гор:

— Была бы баллада,

но как-то не надо;

была бы идея,

да брага поспела.

Выходи-ка, Илья, дратися,

коли делать больше нечега.

И поднялся Илья Муромец

да закричал, как будто с Мурома:

— Гой еси, добры молодцы!

Да не перевелись богатыри

на чёрной земле пока что.

Кто не битися-махатися,

тот под столом валятися, —

и пошёл на Святогора

в бой кулачный.

«Что же делаешь ты, мальчик! —

с неба, вроде бы,

всплакнули боги. —

Ты пошто полез

на сына бога Рода

да на родного брата Сварога.

Но куда тебе, прыщу,

завалить вон ту гору?»

Но богатырь Илюша Муромец,

то ли от ума, а толь от тупости,

взял лежащую рядом дубину

и по ноженькам

Святогора двинул.

Сразу подкосился богатырь-гора,

из-под его ног ушла черна земля.

И упал богатырь,

и не встал богатырь.

«Второй лежит, —

баба Яга подумала

и дров в печурку подсунула. —

Гори, гори, моя печка,

всё сожги, оставь лишь колечко

обручальное с пальца Алешки».

Мужики, мужики, мужичочки

медовухой заткнули дышло,

вот тут-то дух богатырский

и вышел

из нашей дружины.

Эх вы, былинные!

Развалились и лежат,

в ладоши хлопать не хотят.

Лежит и Михайло Потык,

но глаз у него приоткрыт,

да думу думат голова:

«Что за нечисть нас взяла?»

А дева Ольга-краса

в каждую руку взяла

по одному богатырю

и тянет к баньке, да в трубу

запихивает, старается.

Потык хотел было не маяться,

а встать на ноженьки. Не смог,

от усилия аж взмок.

Нет, не получается.

Девка к нему приближается,

берёт за леву ноженьку,

волочёт к пороженьку

и бросает прямо в печь.

— Ух и смердит же человек! —

страшным голосом

Ольга ругается,

в бабу Ягу превращается

и на палец кривой

надевает колечко.

Ёкнуло у Настасьи сердечко,

ей привиделось нечто страшное:

муж в огне, а кольцо украдено

злющей бабкой лесною.

Настасья кличет молодого

зачарованного соколка,

и просит у птицы она:

— Ты лети, мой сокол ясный,

в беде лютой муж прекрасный.

Ты лети, спеши, спеши,

потуши огонь в печи

да колечко верни обручальное.

Покружился сокол,

в дорогу дальнюю

пустился стрелы быстрее!

И пока он летит, немеют

рученьки у Михайло свет Потыка,

горит рубаха —

печь в жар пошла!

Поднатужился

былинный богатырь,

заревел, как хан Батый,

да согнул свои ноженьки длинные

и разогнул в печурке аршинные.

Затрещала печь, ходуном пошла.

Тут нелёгкая птичку принесла.

Глянул сокол, тако дело,

в рот водицы набрал смело

ни много ни мало,

а бочечку стопудовую —

бабки Ёжкину воду столовую.

Подлетел к баньке

да вылил в трубу

всю до капли воду ту.

Потухла печка, погас огонь,

вывалились богатырешки вон:

выкатились и лежат,

подниматься

по-прежнему не хотят.

А баба старая Яга

от расстройства стала зла:

нет у ней силы — истратила,

на воинов всю потратила.

Плюнула и…

сквозь землю-сыру провалилась,

в самый тьмущий ад опустилась:

пошла силу у чёрта выпрашивать.

А сокол ясный не спрашивал

у Настеньки разрешения,

он тоже сквозь землю и время

метнулся стрелою в ад:

— Наши в огне не горят! —

и следом за бабушкой

в самое смердово зло,

в бесстрашный бой «кто кого».

5. Михайло Потык и кот Котофей

Тем временем в баньке у Ёжки

не красные девы-матрёшки

парятся, песни поют,

а воеводушки воду пьют:

сильные, могучие богатыри

не в ратном бою полегли,

а от яда спят вечным сном.

И мы б не узнали о том,

да Потык богатырь-гора

не испил он яду до дна,

а поэтому пошевелился,

поднялся, пошёл, расходился,

раскидал злую печь на кусочки,

поплакал над братьями, ночью

собрался их хоронить.

— Не спеши им могилы рыть! —

пташка синичка сказала

и в ухо Михайлушке зашептала. —

Там у бабы Яги в светлице,

стоит чан, в нём живая водица;

только воду ту сторожит

чёрный кот, он на чане спит.

И пошёл Потык

в светлу горницу,

нашёл чан,

на нём кот коробится —

когти вывалил и шипит.

Михаил ему говорит:

— Ах, ты кот-коток,

шёл бы ты на лоток,

мне водица нужна живая,

дай-ка я её начерпаю.

А Чернушка кот-коток

прищурил хитро свой глазок

да говорит:

— Мур-мур, мур-мур,

люб мне твой Илюша Мур,

и поэтому сему

я отдам тебе воду,

но с условием одним —

Ёжку вместе победим.

А как? Узнаешь позже.

Бери что нам не гоже!

Ай да набрал Потык воды,

сощурив глаз (нет два, нет три),

и пошёл к дружинушке своей.

— Воду в рот им, не жалей! —

птичка синичка трещала.

И о чудо, дружинушка оживала.

6. Соколик и баба Яга в аду

Но что же там в страшном аду?

Бабка Ёжка схватила метлу

и летит прямо к центру земли,

туда, где огонь развели

черти с чертенятами

рогатыми, патлатыми.

А ясный сокол несётся вдогонку!

Старушка приметила гонку

да стрелой калёной помчалась.

И с кем бы она ни встречалась

на своём мимолётном пути,

успевала всем бошки снести!

Наконец, у котла приземлилась,

долго в костёр материлась

да чёрта звала лохматого.

И его, конечно же, матами!

Вышел чёрт да спрашивает:

— Чего ты не накрашена?

Спохватилась тут Ягуся,

обернулась девкой Дусей.

— Так лучше? — и глаз скашивает.

— Вечность нас изнашивает, —

бес вздохнул и лоб потёр:

«Принёс же старую чёрт!»

А ведьма льстивенько сказала:

— Я без силушки осталась,

дай мне силушку, дружок!

Чёрт открыл в груди замок,

вынул силу и подал:

— Евдокиюшке б я дал

даже сердце и себя.

Бери силу, вон пошла!

Дуська силушку схватила,

на себя вмиг нацепила

и давай расти, расти!

Выросла из-под земли

такой могучей,

как грозная туча.

И стало ей тяжко —

палец распух у