Герцог (СИ) - Останин Виталий Сергеевич

Капитанов своих пока решил не дергать — вдруг опять ошибка вышла. Может, это Матушка И так фонит, я же помню, что у нее цвет ци плюс-минус такой же. В общем, сперва нужно проверить, а потом уже кричать, какой я гениальный. А охране ничего и объяснять не надо — куда я, туда и они.

Но чем дальше я шел по следу, тем больше убеждался в том, что старушка-особистка к этому шлангу никакого отношения не имеет. От ее желтизны шло тепло Солнца, и жить хотелось, а эта дрянь смердела как нечистоты покойника.

Болезненно-желтая путеводная нить вышла за ограду лагеря, свернула к пристани и уткнулась в штабеля толстых бамбуковых стволов, уже подготовленных к увязыванию в плоты. Самый ходовой строительный материал здесь, на юге. Дешево и сердито — очень по-китайски. Растет быстро, сам по себе прочный и легкий, в воде почти не гниет. А если его вот так, как сейчас, уложить, то еще и укрытие хорошее. И от взгляда любопытного, и от стрелы острой.

Жестами я скомандовал, чтобы несколько всадников-гвардейцев обогнули штабеля древесины с обеих сторон. Дополнительно еще знак дал — живыми брать. Ваньку-ординарца за рукав придержал — храбрый мой порученец явно решил, что его эти приказы тоже касались. Отсчитал двадцать ударов сердца, услышал звуки ударов, крики, после чего и сам въехал за укрытие. Обнаружив там милую моему диктаторскому сердцу картину: трех оглушенных, но, несомненно, живых пока людей. Суда по одежде — обычных крестьян, из числа привлеченных к стройке.

Желтый канал ци вел только к одному из них — благообразному дедушке, чьи седые волосы сейчас пропитались кровью. Такого встретишь на улице в городе или вот тут, в порту, и сразу же захочешь… не знаю — еды дать, а потом через дорогу перевести. Лицо такое светлое, видно, что улыбчивое. Божий одуванчик, короче.

— Ну и что тут у нас? — произнес я, спешиваясь. — Колдуны, никак? Боец, деда связать покрепче, рот замотать и глаза тоже. А этих двоих в чувство привести — говорить будем.

Что мне нравилось в китайцах, так это их врожденное умение и желание заботиться о начальстве. Причем не угодливость, как это смотрелось бы у русских или, к примеру, англичан, а именно забота. Смотрят гвардейцы — Стратег с коня сошел, сейчас будет допрос вести. Занятой, между прочим, человек, а сам, не побрезговал! Давай мы ему хоть условия нормальные обеспечим, а, брат Ван? Дело говоришь, брат Ли! И не успел я пары шагов сделать, как двое воинов быстренько соорудили мне походный табурет из запчастей, что с собой в седельных сумках возили, а над ним водрузили простенький, но вполне спасающий от солнца бумажный зонтик. Все это без каких-либо указаний со стороны даже ординарца.

И не то чтобы мне прямо вот хотелось снять задницу с седла и тут же водрузить ее на стул, но люди ведь старались. О моем удобстве позаботились! Я был бы свиньей неблагодарной, если бы этот жест заботы просто проигнорировал.

Уселся. Дождался, пока двух «крестьян» помоложе приведут в чувство. Еще чуть-чуть подождал — воины как раз доходчиво объясняли им преимущество сотрудничества перед запирательством. Кивнул, хватит, мол, ребята уже готовы общаться. И с теплой улыбкой произнес:

— Кто этот старикан?

Терпеливо подождал, но отвечать никто не спешил. С первого раза никогда никто не отвечает. Поэтому хорошо, что у нас некоторый избыток пленных образовался. Я выбрал того, у которого лицо поумнее, и кивнул на другого, явно в этой команде обеспечивающего функции силового взаимодействия. Крепкий такой мужик, лет тридцать пять-сорок. Был.

Когда его тело с перерезанной глоткой упало на землю, а теплая кровь оросила лицо второго пойманного нами помощника колдуна, я снова повторил вопрос:

— Кто этот старик?

И пленник тут же начал говорить. Про то, что сам он слуга, просто слуга и ничего такого не делал. Что только еду готовил, одежду стирал, а еще он знает травы — разные травы! От болезней, от плохого настроения, от мужского бессилия и женского нежелания. Другими словами, старательно доносил до меня, что человек он очень полезный, и лучше бы его оставить в живых, поскольку — ну где еще найти такого преданного и расторопного слугу?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А про старика он расскажет, как не рассказать — он ведь ему уже который год служит. Одежду стирает, еду готовит, травы, опять же… Заклинатель это, да-да. Яомо[2] Сяо. Нет, это не настоящее его имя, прозвище. Очень сильный маг, да. Знает множество ритуалов, повелевает духами и может насылать видения. Какие ведения, господин? Ну, чтобы люди видели то, чего нет на самом деле. И настолько в это увиденное верили, что оно для них становилось настоящим!

Вот пожелай он — и явится всем здесь страшный зверь Яогуай[3]. На самом деле его не будет, но мы все будем уверены, что он есть. Настолько уверимся в это, что, когда зверь этот лапой взмахнет — у нас кишки, простите, господин, вывалятся. Вот так.

Пока слуга говорил, через окружающих меня стражей просочилась Ноу-Ниу в человеческом уже обличье.

— М-м-м! — протянула она, изящным своим носиком обнюхивая связанного старика. — Какое изысканное… какой интересный у тебя пленник, господин Вэнь!

— Фу! — автоматически отреагировал я. — Он мне еще нужен!

[1] Приказ 66 — внедренное в сознание клонов распоряжение уничтожить всех джедаев. Звездные войны.

[2] Яомо — нечистая сила.

[3] Яогуай — чудовище, демон.

Глава 94. Ссоры в семье

Ноу-Ниу сразу обиделась. Такую мордаху состряпала — мне прямо стыдно стало.

«Ничего такого я не хотела, и в мыслях не было! С чего вы вообще, господин Стратег, решили, что я ваших пленных на чистое ци буду перерабатывать! А вы на меня так грубо — фу! Я же вам не собачка какая-то, Вольная Лисица, на минуточку! И женщина красивая, с прекрасным характером, и вообще!»

Так-то я уже и сам сообразил, что несколько перегнул палку. Кадры, как говаривали разные государственные деятели, решали все, а я только что одному из самых ценных по носу палкой стукнул. Но и извиняться прямо сейчас было нельзя — и с пленником ерунда получится, и проклятые китайские традиции не дают! Нет, в культуре ханьцев не было запрета на извинения, плохо воспринимались они, только когда исходили от высшего к низшему. Точнее… Блин, как объяснить-то?

Пример: если сейчас скажу «прости, Лиса», то сделаю только хуже. Я ведь таким образом не только свою неправоту на людях признаю, но еще и прогнусь под подчиненного. В европейской традиции, густо замешанной на христианстве, в этом нет ничего крамольного, даже поощряется — на словах, по крайней мере. А у азиатов, в частности у китайцев, все это работает по-другому. Напрямую произнести слова покаяния старший по статусу может, но тем испортит себе карму и вообще подставится страшно. Потеряет лицо — вот!

В таких случаях, когда накосячишь, правильнее всего сделать морду кирпичом и вести себя так, словно ничего и не случилось вовсе. А потом втихаря, один на один — нет, не извиниться! — сделать обиженной стороне какой-нибудь подарок. Сообразный. Типа, кстати, вот брильянтик, все хотел тебе подарить, да дела-дела — забыл! И оскорбленный тобой человек поймет, что ты чувствуешь вину.

Если возьмет — значит, простил. Начнет нести всякий вздор про «очень дорогой подарок» и «я не достоин такой чести» — обиду затаил. И вот тогда бывшего друга и соратника нужно от себя быстренько удалять, рушить все связи, а в моем случае — вообще убивать. Потому что азиаты. Они ой как умеют долго холить и лелеять свои обиды, жизнь на это могут положить. Про сорок семь ронинов слыхали? Вот! Там, правда, японцы, но пример понятен, да?

Поэтому я холодно оглядел Лисицу и попросил ее удалиться.

— Вы мне мешаете, госпожа Лиса. Поговорим позже.

Надеюсь, что поговорим. А то вернусь к своим, а они скажут — нету с нами больше Ноу-Ниу! В зверя перекинулась и к лесу побежала, только мы ее и видели.

— Простите меня, Стратег, — тоже превратив свое личико в фарфоровую маску, поклонилась оборотница, и покинула собрание. Правила этой игры она знала получше меня.