Мифы советской страны - Александр Шубин

Царское чиновничество пыталось бороться с производственным кризисом, но от этого становилось только хуже. В конце 1916 г. царский министр А. Риттих утвердил твердые цены на хлеб и нормы их продажи государству по губерниям (тогда и прозвучало впервые страшное слово «продразверстка»). Но это не помогло. Правительство не имело аппарата для изъятия хлеба, а хлеботорговцы не торопились продавать его по твердым ценам. Так что заготовить удалось четверть от запланированного.

Не было и аппарата распределения заготовленного хлеба. Чиновники ревниво боролись с земцами и городским самоуправлением, вместо того, чтобы опираться на них. В итоге в России впервые возник дефицит дешевого хлеба.

В обращении к царю председатель думы Михаил Родзянко писал: «Население, опасаясь неумелых распоряжений властей, не везет зерновых продуктов на рынок, останавливая этим мельницы, и угроза недостатка муки встает во весь рост перед армией и населением»[45]. Кто в этом виноват? Масоны? Англичане? Отныне этот социально-экономический механизм будет потрясать страну вплоть до Второй мировой войны.

Эффективность государственного управления была крайне низкой, так как задачи, стоявшие перед обществом, усложнялись, а аристократически-бюрократическая система управления оставалась прежней. Чиновники с неохотой делились полномочиями с «общественностью», даже такой узкой и элитарной. Что до царя, замкнувшего на себя принятие наиболее важных решений, то он если и перетруждался, то не государственными делами. М. Родзянко вспоминает о диалоге с царем: «После одного из докладов, помню, государь имел особенно утомленный вид.

- Я утомил Вас, Ваше величество?

- Да, я не выспался сегодня, ходил на глухарей… Хорошо в лесу было…»[46]

Утомившись на охоте, Николай с трудом вникал в суть доклада.

* * *

Рабочие волнения в феврале начались внезапно, по стечению обстоятельств? Рассмотрим поподробнее эти обстоятельства.

9 января 1917 г. в Петрограде, Москве и других городах России прокатилась волна забастовок и митингов, приуроченных к годовщине "Кровавого воскресенья" 1905 г. К рабочим присоединились студенты. Демонстранты несли лозунги "Долой войну!", "Да здравствует революция!"

На этот раз Гельфанду не заплатили за организацию волнений. Уже стало ясно, что он не при чем. Усиление волнений "низов" не могло не беспокоить российские власти. Но действовали они привычными репрессивными методами. 27 января полиция арестовала членов возглавляемой К. Гвоздевым рабочей группы при Центральном военно-промышленном комитете. Представители рабочих организаций были "виноваты" лишь в том, что выдвинули план "мирной революции", которая должна совершиться "не нарушая спокойствие жителей", "не вызывая полицию на насилие"[47]. Но само слово "революция", стремление к изменению существующего строя, в глазах режима уже было преступлением. Вместо того, чтобы вступить в диалог с рабочим движением, правительство и полиция провоцировали конфронтацию. Они подрывали стабильность сильнее всяких масонов.

Император в этих условиях колебался. На совещании нескольких министров он заявил о готовности "даровать" ответственное министерство, но затем переменил решение и уехал в ставку армии, оставив правительству карт-бланш на роспуск Думы. Он следовал советам жены: «только, любовь моя, будь тверд, покажи хозяйскую руку, именно это нужно русским…, дай им иногда почувствовать твой кулак… Они должны научиться бояться тебя – одной любви недостаточно». Николай не мог не согласиться: «Все, что ты пишешь о том, чтобы быть твердым, хозяином, совершенно верно» [48]. Развивая тему, будущая святая предложила конкретные меры: «Я надеюсь, что Кедринского из Думы повесят за его ужасную речь, - это необходимо (военный закон, военное время), и это будет примером»[49]. Имеется в виду речь Керенского, где он заявил: "Величайшая ошибка - стремление везде и всюду искать изменников, искать отдельных там немецких агентов, отдельных Штюрмеров... У вас есть гораздо более сильный враг - это система..."[50] Речь шла о системе самодержавия. Уступать «распоясовшимся» депутатам царь не собирался.

Не таинственные заговорщики, а руководители самодержавного режима оказались главными организаторами социального взрыва.

Очереди за хлебом - "хвосты" превращались в многочасовые митинги, прежде всего женские. "У мелочных лавок и у булочных тысячи обывателей стоят в хвостах, несмотря на трескучие морозы, в надежде получить булку или черный хлеб", - писала "Речь" 14 февраля. При этом более дорогие булки и кондитерские изделия имелись в изобилии, но на них у рабочих не было денег. А министр Риттих все недоумевал по поводу «страшного требования именно на черный хлеб»[51]. У него-то хватало денег на белый.

В феврале ситуация обострилась. Риттих ссылался на снежные заносы. Вот если бы не заносы – все было бы нормально. Но что мешало наладить полноценное снабжение раньше? Уже в январе 1917 г. продовольственное снабжение Петрограда и Москвы составило 25% от нормы[52]. Февральские заносы стали только «последней каплей» транспортного паралича, охватившего Россию. «Железные дороги, главным образом вследствие отчаянного состояния паровозов, начали впадать в паралич»[53], - характеризовал ситуацию член инженерного совета Министерства путей сообщения, генерал Ю. Ломоносов. «Состояние паровозов» было вызвано развалом машиностроения и ремонтной базы. Падало производство металла, поскольку к домнам не подвозили топливо. Стремительное падение угледобычи усугубляло развал транспортной системы.

Хлебный кризис обострился также из-за «распри по поводу контроля над продовольственным снабжением»[54] между правительством и городскими властями – следствие неуступчивости правительства в отношениях с «общественностью». Только когда разразится катастрофа, министр Риттих согласится с разумностью предложения о передаче распределения продовольствия городскому самоуправлению. Но будет уже поздно.

Городские власти стали обсуждать введение карточной системы, петроградский градоначальник воспротивился. Нехватка хлеба привела к всплеску ажиотажа, прилавки и вовсе опустели. Власти располагали запасом хлеба, но отказались пустить его в продажу. Рабочие, пришедшие в булочные после работы, остались без еды.

* * *

Свою лепту в начало революции (но не «желательной» для либералов дворцовой, а настоящей, социальной) внесло наступление на социальные права рабочих. 8-9 февраля началась забастовка рабочих Ижорского завода, где зарплата снизилась в полтора раза. 16 февраля войска заняли завод. 17 февраля началась стихийная забастовка на Путиловском заводе, которая к 21 февраля охватила все предприятие. Забастовщики избрали стачечный комитет, в который вошли большевики, анархисты, левые меньшевики и левые эсеры. Эти «низовые» радикалы и станут «заводилами» событий 23 февраля. 22 февраля администрация приняла решение об увольнении всего коллектива завода. В столице возникла критическая масса недовольных рабочих, которым было нечего терять. В то же время остальные рабочие, измученные нехваткой продовольствия, представляли собой взрывоопасную среду. Не хватало только "детонатора". Один из полицейских доносил: "Среди населяющей вверенный мне участок рабочей массы происходит сильное брожение вследствие недостатка хлеба... Легко можно ожидать крупных уличных беспорядков. Острота положения достигла такого размаха, что некоторые, дождавшись покупки фунтов двух хлеба, крестятся и плачут от радости"[55]. В этой обстановке малейшая искра могла вызвать взрыв. Так что «случайность» революции – чистый миф.

Однако, по справедливому замечанию Н. Суханова, "ни одна партия не готовилась к великому перевороту. Все мечтали, раздумывали, предчувствовали, ощущали"[56]. Мечта о революции была абстрактной, но революционные партии не забывали о "дежурных" "красных датах" календаря. 23 февраля по юлианскому календарю (8 марта - по грегорианскому) Междурайонный комитет РСДРП(б) с помощью группы эсеров во главе с будущим левым эсером В. Александровичем решили, объединив свои возможности, напечатать и распространить листовки к Международному женскому дню. В них перечислялись основные проблемы дня, обличалось самодержавие и капиталисты: «Сотни тысяч рабочих убивают они на фронте и получают за это деньги. А в тылу заводчики и фабриканты под предлогом войны хотят обратить рабочих в своих крепостных. Страшная дороговизна растет во всех городах, голод стучится во все окна». И выводы: «Долой самодержавие! Да здравствует Революция! Да здравствует Временное Революционное Правительство! Долой войну! Да здравствует Демократическая Республика!»[57] Идеология этого документа бесконечно далека от верхушечного заговора элиты. Революция начиналась совсем не так, как мечталось Гучкову и масонам.