Дверь. Сборник мистических рассказов (СИ) - Екатерина Горбунова

- Ты знаешь, Гоша сильно болел в детстве, - меж тем прервала пустую паузу свекровь, - кашлял сильно, горел весь. Губешки обметанные, шейка тоненькая, худющий весь, прозрачный почти…

Я представила своего мужа. Попыталась сопоставить с ним нарисованную картинку и не смогла. Его здоровью можно было позавидовать, причем во всех смыслах.

- Мы чем только его не лечили. У меня знакомая была, заведующая поликлиникой, нам врачей меняли через две недели. А те лекарства - меняли. Представляешь?

- Жутко, - отстраненно согласилась я, мне проблемы больного ребенка были не знакомы, Димка все переносил стойко и быстро.

- Микрофлора была убита напрочь, - продолжала Ираида Андреевна. – А мальчик не поправлялся. Тогда мы пошли к бабке, нашли через каких-то знакомых. Прийти к ней надо было только затемно, и принести с собой курицу.

- Курицу? – хмыкнула я. – Странный запрос.

- Я тоже так подумала. Но купила в гастрономе, чтобы посвежее, укутала Гошу и пошла. Без Евгения, одна. Темно, страшно. Иду какими-то закоулками, ребенок больной на руках, и курица в пакете, холодная, большая. Нашла улицу, дом. Захожу в подъезд, а там мужик. Здоровый такой и скалится. Все, думаю, сходила. Решила, подойдет на шаг ближе – буду орать.

Испуганная свекровь – это, наверное, колоритно! Да, и сама ситуация… Я даже рот открыла.

- А Гоша смотрит так и говорит тихо «Дядька, иди, иди». Мужик в сторонку отошел и вдруг шепчет: «Если вы к Маринке, то она куриц живых только берет»… Представляешь, да? А я с этой, из гастронома, - она хохотнула. – И тут самое невероятное, этот бугай достает из сумки квочку, беленькую, вырывающуюся, и пускает ее на пол. «Поймаешь» - говорит – «Твоя». А у меня сына на руках, на щеках его румянец лихорадочный, глазки горят…

Честно говоря, в этот момент мне захотелось уйти, чтобы не слышать ни свекровь, с ее откровениями, ни представлять маленького температурящего мужа. Все равно Ираида Андреевна уже вошла в стадию паровоза и не заметила бы, слушаю я ее, или нет. Но уходить было как-то неуютно. Особенно стал заметен сгущающийся полумрак наступающего зимнего вечера, тишина квартиры. Хотелось побыстрее уж услышать голос Димки и фривольное «привет» Георгия. И зачем я сказала ему, чтобы он сам забирал сына из садика, потому что воспитатели уже неоднократно намекали, что у них там что-то сломалось в группе, а мы все-таки считаемся полной семьей…

Зазвонил телефон. Не сотовый. В прихожей. Трубка. Мои ноги просто отказывались идти в темноту, как в детстве, когда казалось, что в коридоре и в ванной поселились жуткие чудовища, а под столом в кухне вовсю разгулялась Баба Яга. Сигнал вызова гремел в ушах. Видимо, не только в моих. Потому что свекровь протянула руку в указующем жесте. Я не могла бы вынести ее прикосновения, поэтому гренадерским шагом двинулась на звонок. Он прекратился за метр до телефона. Трясущимися руками я включила свет. Стало светло и покойно. Именно так – покойно…

Решила подождать минуточку, вдруг перезвонят, и присела на пуфик. Напротив меня было зеркало. А в нем отражалось кресло с Ираидой Андреевной. Она сидела вытянутая, как струна, с серьезным, даже торжественным лицом, и, видимо, заново проживала тот момент, когда она ловила курицу с больным сынишкой на руках под прицелом взгляда страшного мужика…

- Отче наш, иже еси на небеси…, - торопливо шептала я, пытаясь унять дрожь.

Время шло. И если бы кто-то хотел перезвонить, уже бы перезвонил. Мне не было смысла ждать, не было повода верить, что случится чудо, что мне не придется выслушивать чей-то бред, от которого холодеет сердце и зубы отбивают чечетку. Почему я не взяла сюда сотовый? Почему?

Дура!... Передо мной телефон, а я…

Медленно набрала номер мужа. Механический голос сообщил, что «абонент временно недоступен». Конечно… Недоступен… Для меня – всегда и пожалуйста…

Позвонила маме. История повторилась. Хотя мамочка была со мной всегда и везде. Бог троицу любит. Можно звякнуть Тамаре. Ее болтливость всегда заставала меня врасплох, пусть послужит на пользу теперь.

Но пока я размышляла о подруге, телефон зазвонил сам. Я машинально взяла трубку.

- Алло?

- Ты будто избегаешь меня, - раздался голос Ираиды Андреевны, глянув в зеркало, я убедилась, что она звонит по моему собственному сотовому, забытому на столике возле кресла.

- Да нет. Иду уже.

С выражением побитой собаки вернулась в комнату. Свет в коридоре выключать не стала, вдруг еще раз придется менять дислокацию.

А она продолжала, ка ни в чем не бывало:

- И вот, бегает эта курица, суетится. И я за ней. А Гошенька на руках у меня смеется, ручки тянет. Мужик мне говорит: «Давай, ребенка подержу. Так не поймаешь». И что тут у меня замкнуло в голове-то! Отдала, веришь или нет? Сама не верю! Но отдала! – грудная клетка свекрови работала, как кузнечные меха. – Не знаю, сколько времени прошло, пока курицу поймала, оглядываюсь, а мужика-то след простыл.

Боже мой! За что мне это? Эти откровения, этот мерный голос, эта поза, эта женщина… К чему рассказ. Курица...

- Стою, держу птицу, она бьется… И реву во весь голос! Реву, как дура! И делать что – не знаю! Тут дверь открывается. Знаешь, свет такой яркий. И на пороге мужик с Гошенькой на руках. «Мама» - говорит, - «Мы писать ходили». Представляешь?

Она начала дико хохотать. А вместе с ней и я. Стало так легко-легко. И даже полумрак квартиры будто рассеялся, страх отступил. Часы затикали привычно громко. Они приближали меня к Димке, к мужу, к привычному вечеру моей семьи.

Свекровь положила мне на плечо руку. Холод ожег меня. Я перестала смеяться и внимательно посмотрела в глаза Ираиде Андреевне.

- Я прощаю вас. Правда.

- Правд много, Марусенька. Истина – одна. И она в том, что я просто его мать. Боялась всегда, как бы чего… Заранее. Даже с тобой. Я ведь всегда думала, что ты так, погреться у его силы решила. А сама ничего ему не даешь.

- А я даю?

Она просто кивнула, склонив голову на бок, легонько так. Ив этом была истина. Самая настоящая. Потом свекровь опять внимательно глянула за мою спину, а я снова поддалась на это. На сей раз мухи не было. Да, и какая муха зимой?

Уже поворачиваясь, я знала, что Ираиды Андреевны нет. Потому что плечо не леденело от прикосновения. Потому что кресло было полно Димкиных игрушек, а на подлокотниках лежали отглаженные вещи, которые я еще не успела убрать в шкаф.

Только на полу лежал в нелепой позе желтый мишка. Я присела перед ним, пощекотала плюшевую спину.

- А курица-то бабке для чего была нужна? – спросила ни у кого конкретно… - Живая…

- Свернули шею, и съели. Знаешь, какой суп, из этих куриц, - прямо под ухом раздался голос Георгия, и Димкин смех. - Ну, очень "пользительный"!

Я даже не слышала, как они вошли, веселые, румяные и пахнущие морозом.

- Мам, - теребил сын, - а где она, живая курица, а? Где? Дай я поиграю с ней сначала?

Муж цыкнул на Димку и взял меня за руки:

- Холодные какие. Это Маш, не мы с улицы, а ты, - согрел дыханием, внимательно вглядываясь в мои глаза. - Корми давай мужиков. Если нет куриного бульона, согласны на любой. Лишь бы горячий. И все вместе.

Предложение было заманчивым. Я бодренько разлила суп по тарелкам, щедрыми кусками нарезала хлеб. Мои любимые были голодными, удивительно живыми, просто пышущими этой жизнью.

Наверное, это было странно и неожиданно, когда я опустила обратно поднесенную ко рту ложку, встала и пошла в комнату. Почему-то в этот момент для меня стало очень важным достать из шкафа старую забытую фотографию Ираиды Андреевны в рамке, и стереть с нее пыль.

По кому воет пес.

Я – журналист. И хорошо делаю выводы.

Вот и сделал. Те, за кого я переживаю и болею душой – практически неуязвимы. Скажете как? А вот просто. Без логики.

Примеры приводить не буду, долго это. Просто поделился своими соображениями с Юлькой. Она хмыкнула в своей манере, но явно спорить не стала.

- И что делать будешь? – спросила только.

- Требовать объяснений.

- У кого? – в Юлькиных глазах запрыгали смешинки. – У высших сил?

- Надо будет, потребую и у высших, - мне было неприятно, что любимая усомнилась в моей способности получать и анализировать информацию.