Селфи на краю (СИ) - Суркова Екатерина

— Перестань. Мне. Звонить.

Она смотрела на экран с лёгким превосходством. Когда вибрация наконец смолкла, Дана щелчком выбросила окурок в окно, быстро провела пальцем по светящейся поверхности и нажала надпись «заблокировать абонента». Когда они поужинали, она вернулась к прежней теме.

— Так что ты хотел спросить?

— Ну… Ты не пробовала поговорить с мамой… Сказать всё по-честному?

Дана вздохнула. Она прошла по комнате, взглянула на аквариум, где успокоившиеся рыбки тупо глазели на мир сквозь стекло, и повернув выключатель, убавила свет. Потом «джульетта» грациозно опустилась на колени перед огромным камином, и в его квадратной нише, словно повинуясь волшебству, зашумело пламя. Ларс взглянул на него и обомлел: оранжевые шёлковые лоскутья, подсвеченные снизу, нежно трепетали под искусственным ветром, отбрасывая причудливые тени на стены и пол. Почерневшие дрова время от времени издавали приятный треск.

— Как? — изумлёно воскликнул Ларс. — Тоже ненастоящий?

— Пластик, подзвучка, подсветка и шёлк, — ответила Дана, — а насчёт того, что ты спросил…

— Если не хочешь, не отвечай.

— Нет, почему же… Моя мама выросла в детдоме. Там её сильно чморили. С тех пор она всё делает напоказ. Смотри!

Дана подошла к журнальному столику и постучала наманикюренным пальчиком по увесистой книге, лежащей на нём. «Ф. Достоевский. Подросток» — прочёл Ларс.

— Ого. Это ты читаешь?

Дана расхохоталась, и смех этот был не весёлым, а скорее, злым. Она взяла с дивана кожаную подушечку, открыла молнию её чехла и вынула синтепоновую ткань, сложенную вчетверо.

— Разверни.

Ларс развернул синтепон и увидел книгу. На обложке полуобнажённый красавец страстно обнимал девушку в кружевном белье.

— Что это? — не понял Ларс.

— То, что я читаю. Памела Прайд «Время страсти». Наша домработница любит посплетничать. Теперь она всем расскажет, какие мы умные, классику читаем. У мамы вся жизнь — сплошное шоу. Когда мне исполнилось десять лет, она заказала машину с воздушными шариками и шофёром-клоуном. На ней меня в школу привезли. Все помирали от зависти, а я чувствовала себя последней дурой. Так что, непонятно, кто был тогда настоящим клоуном…

— Послушай, а может, всё не совсем так?

— В смысле?

— То есть, твоя мама пытается подарить тебе то, чего не имела сама?

— Точнее, впихнуть это в меня, — съехидничала Дана, — лучше налей ещё шампанского…

Она, сбросив туфли, взобралась на подоконник. Ларс подал ей бокал, и Дана выпила шампанское до дна. Лавров сделал один глоток: он не любил тяжёлой тупости, наполнявшей голову после алкоголя.

— Меня всё достало! Смотри, мама, я тебя позорю! — Она произнесла это с большим чувством, но достаточно тихо. — Вечно понтуется! На выборы на машине ездит, а участок вон он, через дорогу! С вахтерами и гардеробщицами не здоровается, королеву из себя строит, а сама домработницу боится! Что смотришь? Сигареты подай…

Дана снова закурила. Воспользовавшись паузой, Ларс тихо проговорил:

— А может… Может, попробовать пожалеть ее? Родители хотят казаться строгими, но на самом деле они очень беспомощные… Потому что любят нас. Знаешь, однажды мой брат чуть не умер, и я никогда не забуду мамино лицо в тот момент.

— Да ну тебя…— Дана зло усмехнулась. — Она хочет, чтобы я вечно стыдилась того, что не страдала, как она! «Проблемы тебе и не снились!» «Я тебе ни в чём не отказываю — будь добра, учись!» Задолбала! Она ужасно боится, что кто-нибудь скажет, будто я тупая и все мои оценки купленные! А отец думает только о бизнесе… Он доверяет Артуру… Артур ждёт не моего совершеннолетия. Он ждёт от моего папы стартовый капитал для своего дела. А родители думают, что у нас всё супер! Но теперь он точно ничего не дождётся. Ха! Я их всех обломала! Всех!

Она вдруг замолчала, словно удивившись своей откровенности. Метаморфоза Даны заставила Ларса испытать лёгкий шок, однако чувство восторга вовсе не исчезло, а лишь пополнилось острым состраданием, ведь нежной эльфийской принцессе, похищенной из сказки, пришлось немного огрубеть, выживая в реальном мире. Джульетта изменилась, войдя в двадцать первый век, но не утратила своего очарования.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Послушай, — тихо проговорил Лавров, — а чего ты больше всего на свете хочешь?

— Не знаю… — Она пожала плечами. — Я знаю лишь, чего не хочу, а чего хочу — не знаю.

Где-то вдали пророкотал мотоцикл. Огоньки ночного города ласково мерцали в густой темноте. На небе пронзительным серебром горела огромная луна — круглая, словно по циркулю. Завораживающий свет мягко очерчивал изящную фигурку Даны, касаясь её юного насмешливого лица.

— Смотри, Ларс! — Она стала медленно наклоняться назад и подняла руки. — Я не держусь…

Ларс молча подошёл к ней, схватил за руку и осторожно потянул вниз. Спрыгнув с подоконника, Дана оступилась и он, удерживая, крепко обнял её. Лавров боялся, что Дана оттолкнёт его, но она, наоборот, прижалась к нему ещё крепче. Она казалась ему не только прекрасной и опьяняющей, но и хрупкой и по-детски беззащитной, и он стал тихо укачивать её, с наслаждением вдыхая аромат чёрных кудрей.

— Скажи, тебе ведь тоже всегда приходится делать то, что нужно? — прошептала Дана.

— Ну да, наверное…

— Так сделай то, чего хочешь. Я научу тебя…

***

Ларс проснулся рано. Нежная утренняя лёгкость окутывала комнату: камин, столик и аквариум, казалось, застыли в этом мирке тихой радости. Дана спала, уютно положив руки под голову. Солнце осторожно касалось её растрепавшихся волос, словно боясь нечаянно разрушить живой, тёплый мирок. Ларс натянул джинсы, поднял валявшуюся на полу футболку и застыл в нерешительности. Он был безмерно благодарен судьбе за этот немыслимый и нереальный дар. Он вовсе не считал прошедшую ночь украденной, он лишь хотел вознаградить Дану так же щедро, как она вознаградила его за долгие годы верного ожидания. Он хотел подарить ей весь мир, но не знал, с чего начать. И тут его посетила великая идея: начать с малого, стремясь к великому.

Он шагнул было к лестнице, но испугался, что эти прекрасные мгновения растают, не оставив и следа, и решил обмануть хитрое, ускользающее время. Он взял айфон, нажал чёрный значок камеры и осторожно навёл объектив на спящую Дану. Её ресницы чуть подрагивали, густые чёрные пряди опутывали пальцы с поблёскивающим перламутровым лаком на ногтях. Ларс нажал на белую кнопку «фото» и, взглянув на похищенную у времени картинку, на цыпочках спустился вниз.

Его квартира с так и не дождавшимся у порога велосипедом показалась ему совсем другой, купающейся в том же зыбком мирке тихого, умиротворяющего счастья. Часы робко тикали, словно боясь его спугнуть, и пылинки, чтобы вписаться в его ритм, танцевали в солнечном луче медленнее, чем обычно.

Ларс торопливо выкатил велосипед из подъезда и вскочил на него. Он ехал по шоссе, время от времени отвлекаясь на спешащие машины, и не понимал, как люди могут думать о скучных делах и не чувствовать тепла этого зарождающегося, неповторимо прекрасного весеннего дня. В то утро он как никогда любил людей. Мимо промчался автобус, битком набитый садоводами, и Ларс пожелал им как можно скорее забыть давку и злость и хотя бы вполовину ощутить то, что чувствовал он. Его счастье было тихим, но таким щедрым и огромным, что казалось, его хватило бы на всех.

Лавров, не привыкший возиться с замком, как всегда, вскарабкался на старенькую ограду и легко спрыгнул вниз. Дачный дом и огород, казалось, тоже замерли в лёгком, полном тёплого света мирке счастья. Яблоневые ветви, усыпанные белоснежными цветами, стремились к небу — бездонному и по-весеннему чистому. Жёлтые глаза одуванчиков нагло глядели с оккупированных дорожек. В дальнем уголке сада, окружённые большими атласными листьями, робко белели жемчужинки ландышей. Перешагивая через недавно вскопанные грядки, Ларс подошёл к ним.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он стал осторожно срезать ландыши секатором*. Прозрачные росинки проворно стекали по их листьям и, успев сверкнуть в солнечных лучах, капали в рыхлую, пахнущую свежестью землю. Осторожно застёгивая спортивную сумку, Ларс представлял, как обрадуется Дана, увидев его цветы. Они настолько прекрасны, что непременно заставят её забыть о слезах и боли.