Лето Мари-Лу - Стефан Каста

— Я не голодна.

Я беру еще один бутерброд. Показываю пальцем на лодку, плывущую по озеру. Мари-Лу не обращает на это внимания. Я беру книгу о законах перспективы и, жуя, читаю.

— Хочешь еще чаю?

— Нет, спасибо.

— Чем ты хочешь заняться?

— Ничем.

— Думаю, мы могли бы сходить на «бронзовый век».

— Лучше я останусь здесь.

— Хорошо. Во дворе тоже неплохо.

Мари-Лу встает, я выкатываю коляску на улицу и ставлю на траве перед домом, возвращаюсь и выношу ее.

— Будь любезен, не держи меня так, словно я — тряпичная кукла, — говорит она.

— Прости.

Потом мы сидим на мостках. Мари-Лу в коляске, поодаль. На коленях у нее тетрадь в коричневой обложке. Время от времени она что-то записывает. Затем поднимает взгляд и смотрит в сторону Нордена. Долгое время она сидит так тихо, что я решаю, что она заснула.

Мне хочется нарисовать, как она сидит и смотрит на озеро, но не уверен, понравится ли ей, что ее рисуют тайком. Постепенно я сам погружаюсь в созерцание. Слушаю волны. Медитирую.

Долго ли я так сижу, не знаю, может, четверть часа или час. Просто смотрю, как темно-зеленые волны с пенящимся смехом накатывают на берег. Сегодня замечательные волны, в детстве мы прыгали в них. Сразу хочется искупаться.

Я поднимаю взгляд и вижу, что Мари-Лу развернула коляску и смотрит на меня.

— Жарко. Я хочу в дом.

— Я помогу тебе.

Я везу ее к дому, беру на руки, отношу в комнату и осторожно сажаю на край кровати. Выхожу и возвращаюсь с коляской.

— Будь добр, закрой за собой дверь, — говорит она, когда я ставлю коляску рядом с кроватью.

— Я поеду в магазин. Может, еще что-нибудь хочешь?

— Нет.

— Увидимся позже.

Я закрываю входную дверь и выхожу на солнечный свет. Вывожу велосипед за калитку и медленно еду через пастбище по автомобильной колее.

«Ничего не получится, — думаю я. — Она стала совсем другим человеком. Мы не знаем друг друга».

Я раздумываю, не позвонить ли мне в социальную транспортную службу и попросить их отвезти ее домой.

* * *

Вернувшись, я застаю Мари-Лу за столом у окна, она читает мой дневник. Она откладывает его в сторону, когда я вхожу с объемным пакетом в руках и ставлю его рядом с мойкой.

— Привет, — говорю я.

Мари-Лу не отвечает.

— Я купил помидоры, огурцы и салат. И кофе, — добавляю я и начинаю выкладывать продукты. Сворачиваю пустой пакет, кладу его поверх стопки газет на книжной полке и отношу продукты в кладовку.

— Что хочешь на обед? — кричу я. — Я голоден как волк.

— А что есть?

Я осматриваюсь по сторонам.

— Много чего. Иди сюда, посмотри.

Я слышу, как коляска едет по деревянному полу и переезжает через порог. Мари-Лу изучает забитые консервами широкие полки. Здесь не меньше сотни банок. Белая фасоль, красная фасоль, гороховый суп, овощное рагу, тушенка, тунец, рыбные биточки, сардины, филе сельди, фрикадельки, томаты в собственном соку, зеленый горошек, кукуруза, спаржа, картошка со специями и целая полка с консервированными фруктами.

— Это папины припасы, — говорю я. — Иногда он приезжает сюда и работает.

— Что вы обычно едите? — спрашивает Мари-Лу.

— Разное. Если хочешь, приготовлю тебе любимое папино блюдо.

— Какое?

Я беру банку белой фасоли и банку рыбных биточков в соусе из омаров.

— Смешиваешь все это, сбрызгиваешь маслом и немного соли и перца. Правда, вкусно.

— Фу, — говорит Мари-Лу. — У вас что, одни консервы?

Думаю, стоит рассказать, что обычно делает папа, когда осенью сидит тут и пишет. Он расставляет консервные банки длинными рядами на батарее. «Вот проголодаюсь, а они уже теплые», — обычно говорит он.

— В шкафу на кухне есть еще кое-что. Паста, картофельное пюре, рис и все такое.

— Я не голодна.

— Ты должна что-нибудь поесть, Мари-Лу.

— А можешь сделать салат из помидоров?

— Конечно.

Я готовлю и насвистываю. Режу ломтиками три красивых помидора и пол-огурца, кладу все это на сочный салатный лист. Неплохо бы сверху положить несколько колечек репчатого лука, но я забыл его купить. Иду в кладовку, приношу оттуда банку маслин, достаю десяток и добавляю в салат. Делаю заправку из растительного масла, лимонного сока и горчицы, солю и перчу. Отрезаю несколько ломтиков батона, довольно свежего и все еще ароматного.

Ставлю на стол тарелки и стаканы. Мари-Лу следит за мной взглядом:

— Ты умеешь готовить?

Я киваю, споласкивая руки под краном.

— Папы вечно нет дома. Нельзя же каждый день есть одну пиццу. Что будешь пить? Есть молоко и вода.

— Воду.

Я наливаю в ее стакан воды, а себе достаю из холодильника пакет молока. Мы едим в полной тишине. Салат удался на славу. Я подбираю кусочком хлеба остатки заправки. Мари-Лу вяло ковыряется в тарелке. Оливки откатывает в сторону. Не хочет заправку. Неохотно берет кусок хлеба, надкусывает, затем кладет на тарелку, отодвигает ее от себя и говорит, что объелась.

Я убираю со стола, раздраженно звеня тарелками. Выбрасываю салат Мари-Лу в ведро для кур и громко хлопаю дверцей под мойкой.

— Сив и Рут обрадуются, — говорю я. — Они любят салат.

* * *

Я выхожу во двор. Мне нужен свежий воздух. Мари-Лу остается в доме. «Ну и ладно, — думаю я. — Пусть себе сидит и киснет». Я стою в нерешительности на траве, не зная, куда пойти, лишь бы куда-нибудь подальше отсюда.

Несколько часов я бесцельно брожу по берегу. Наконец я оказываюсь у больших валунов на краю мыса. Сажусь там и задумываюсь. Становится немного легче.

Вернувшись домой, я вижу на кухонном столе записку: «Я ушла спать. Будь добр, не буди меня. Мари-Лу».

Я смотрю на часы. Без пяти минут шесть. Я комкаю листок и выкидываю его в корзину. Замечаю, что она поставила керамическую вазу с жасмином около мойки.

Выхожу на птичий двор и рассказываю Сив и Рут, что у них скоро вырастут новые перья.

* * *

— Давай устроим прогулку на лодке?

Мари-Лу качает головой.

— Тогда, может, искупаемся?

Она снова едва заметно качает головой.

— Тогда давай сходим в лес Йона Бауэра.

Мари-Лу не качает головой, но смотрит прямо перед собой ледяным взглядом.

— Нет, — наконец говорит она. — Не хочу.

— А что ты хочешь?

Снова пауза. Затем:

— Ничего, Адам. Совершенно ничего. Делай, что хочешь, только оставь меня в покое, будь любезен. Хорошо?

Короткая пауза, и я говорю:

— Нет. Не хорошо. Пока ты живешь здесь, мы будем вместе. Иначе можешь ехать домой.

Мари-Лу ничего не отвечает.

— В чем дело?

Мари-Лу продолжает молчать.

— Что я делаю не так?

Мари-Лу качает головой.

— Тебе тяжело здесь?

Мари-Лу смотрит прямо перед собой.

— Это правда, Мари-Лу? Тебе слишком тяжело? Ну, скажи! Я понимаю, что тяжело. Правда, понимаю.

Мари-Лу так поспешно разворачивает коляску, что чуть не опрокидывается. Она смотрит на меня своими темными скорбными глазами-дырами. Ее взгляд снова пронзает мне сердце.

— Прекрати сейчас же, Адам! — кричит она. — Хватит меня жалеть. Обо мне есть кому позаботиться. Все оплачено. Общество предоставляет мне все необходимые услуги. За мной приедут и заберут, стоит мне только позвонить.

Она сглатывает ком в горле, вытирает губы тыльной стороной ладони и продолжает:

— Мне плевать на твой чертов дом и на весь Норден. Он больше ничего не значит для меня. Слышишь? Ни-че-го!

Между нами повисает тишина. Я лихорадочно соображаю, что сказать, чувствую, что моему терпению приходит конец. С меня хватит. Говорю как можно медленнее:

— Я не жалею тебя, Мари-Лу. Ты сама себя жалеешь. Я в жизни не встречал такой избалованной девчонки, как ты.

После моих слов становится абсолютно тихо. Меня трясет от гнева. Мари-Лу молчит, просто смотрит вдаль.

Я чувствую, что должен как-то отреагировать, разворачиваюсь и быстрым шагом иду в дом. Оборачиваюсь на ходу и говорю:

— Я собираюсь искупаться.

Захожу в свою комнату и быстро натягиваю плавки. Оказавшись на улице, чувствую, как меня переполняет злость. Она распространяется внутри меня со скоростью лесного пожара. На берегу под ольхой сидит Мари-Лу. Не знаю, что на меня находит. Я бросаюсь к ней, хватаюсь за ручки коляски и, толкая ее перед собой, бегу прямо в воду. Широкие колеса коляски легко шуршат по покатому дну. Песчаные бороздки отдаются в ручках легкой дрожью. Брызги летят во все стороны. Мари-Лу, охваченная паникой, сидит прямо, как аршин проглотила, вцепившись в подлокотники. Затем она приподнимается, разворачивается и бьет меня по рукам, словно я — какое-то вредное насекомое, и орет благим матом:

— Прекрати, чокнутый идиот! Остановись! Адам, остановись!

Я прибавляю скорость. Бегу, высоко поднимая колени. Становится глубже, вода доходит до середины коляски.