Кремлевский заговор от Хрущева до Путина - Николай Анисин

Слухи о расправе над директором "Гудка" дошли до типографий городов Центра России. Но не достигли Сибири. Туда мы с Александром Прохановым и полетели — в Красноярск к его друзьям — к первому коммунисту края Владиславу Юрчику и маститому писателю-журналисту Олегу Панченко. По их протекции меня принял директор красноярской типографии, и я вручил ему заявление:

— Прошу напечатать второй номер выходящей в Москве газеты "Завтра" для Сибири и Дальнего Востока.

К заявлению прилагался экземпляр первого номера из "Гудка". И директор запустил наши полосы в печать.

Денег на отправку тиража в Москву из Красноярска в быстром купейном вагоне у меня не хватало. Пришлось арендовать треть багажного вагона, который на разных станциях отцепляют от одного состава и, загрузив, прицепляют к другому и который не за четверо суток доходит до столицы — за семь.

Отправленный мной груз еще был в пути, а я, вернувшись в Москву самолетом, в тесном темном баре Центрального дома журналиста случайно оказался за одним столиком с редактором газеты во владимирском райцентре. И он мне просто так поведал: загибается отменная типография во Владимире — ее огромное здание построили, чтоб печатать все газеты области. Но их тиражи упали в десятки раз, и типография разоряется на платежах за свет- тепло и налогах на имущество и землю.

Утром я рванул в город древних храмов Руси и новейшего полиграфического учреждения. Директор владимирской типографии, услыхав, сколько экземпляров газеты на восьми полосах самого крупного формата мы намерены печатать и сколько за них готовы платить, немедленно полез в шкаф за угощением.

Назначенный Ельциным губернатор Владимирской области — демократ из ящурного института Власов — во имя спасения областной типографии терпел выпуск "Завтра" в подведомственном ему граде. Терпел до конца сентября

1994- го. Номер, посвященный годовщине расстрела парламента, нам во Владимире издать уже было невозможно.

И мы с Василием Прохановым после звонка лидера Компартии Российской Федерации Геннадия Зюганова на его родную Орловщину направились туда.

Появление наше в типографии Орла вызвало переполох. Радостный переполох. Едва могучий Василий поставил крупную сумку с мелкими, добытыми от продажи "Завтра" купюрами на стол в бухгалтерии, все ее сотрудницы с восторгом сбежались их пересчитывать: ага, наконец- то нам выплатят невиданную за два месяца зарплату!

У нас буквально вырвали бумажные полосы "Завтра" и помчались превращать их в пластины для печатания. Как все замечательно!

Сняв с Василием по комнате в гостинице, мы поспали после суматошного поезда, отобедали и стопы направили в главный цех типографии. Там с машин вовсю сходили экземпляры очередного номера "Завтра". И там же, в цехе, я с беспокойством заметил директора типографии, лицо которого при просмотре первого попавшегося ему экземпляра газеты покрывалось красными пятнами.

Подхожу к директору. Он говорит:

— Да, позарился я на выгодный заказ. А зря позарился.

Запахло жареным. В памяти моей всплыла картинка —

как в октябре 1993-го были остановлены печатные машины в Красногорске.

Я пытаюсь успокоить директора:

— Руководитель фракции Компартии в Государственной Думе Зюганов звонил бывшему члену Политбюро ЦК КПСС, вашему нынешнему орловскому губернатору Строеву. Вам же из его администрации сказали, что "Завтра" можно печатать?

— Сказать-то сказали, — закрыв полосы, мрачно изрек директор. — Но какой у вас тут накат на Ельцина — Строев не знает. Ему позвонят из Кремля, спросят, кто страсти против президента тиражирует, — и мне конец. Уволят меня и другой работы не предоставят. Я был завотделом обкома, который возглавлял Строев, и знаю — у

него спина всегда готова гнуться перед вышестоящим начальством.

Картина остановки печатных машин грозила повториться, и я, вдруг вспомнив ситуацию в Доме печати в Минске, молвил директору:

— Вот неподалеку — мой молодой друг Василий. У него — одна нога здесь, другая — там. Если мы ему сейчас шепнем, он стремительно доставит нам коньячку.

— Не надо обременять Василия, — махнул рукой директор. — Зовите его к нам. Коньяк есть у меня в кабинете. Надо успокоиться.

Тираж из Орла мы с Василием привезли не в среду утром, как обычно он доставлялся из Владимира, а к вечеру. У особняка Союза писателей на Комсомольском проспекте нас дожидались около тысячи распространителей "Завтра". И как только я и Василий вышли из кабины фургона, раздались бурные, продолжительные аплодисменты. Почитателей газеты сильно волновало: выйдет — не выйдет ее номер к годовщине расстрела Дома Советов. Он вышел. На том все интересное в истории издания "Дня" — "Завтра" закончилось.

В номенклатурно-мафиозном ельцинском капитализме, против которого мы воевали, с неимоверными усилиями выживали-таки нормально-трудовые частные фирмы. Одна из таких фирм во главе с моим брянским земляком Арсеновым находилась в Твери. Она взяла кредит в 300 тысяч долларов, купила типографскую машину и тиражировала на ней ею же учрежденную газету и прочие местные газеты.

Страшно высокие проценты за кредит заставляли Арсенова со товарищи рыскать в поисках заказчиков в Москве. На прибыльную, но нежеланную в государственных типографиях газету "Завтра" они вышли в тот момент, когда я ломал голову — где печататься после Орла. Арсенов заверил меня: "Будут у вас деньги, будем вас издавать, невзирая ни на что". Мы ударили по рукам.

Раз в полтора-два месяца я приобретал в Москве тонн 20 бумаги, грузил их в нанятый МАЗ и отправлял в Тверь. Больше у меня мороки не было. С Арсеновым мы работали на честном купеческом слове. Иногда я платил ему вперед за типографские расходы, иногда он печатал "Завтра" в долг. Организационных забот у меня поубавилось — времени на писанину прибавилось.

Писал я разное: от репортажей из Госдумы и Совета Федерации до портретов политиков. Писал с убеждением — хоть режим Ельцина и устоял, но земля под ногами его столпов не сегодня, так завтра загорится. Жизнь в стране — все сквернее. Нищета большинства нарастает, а спаянные с властью воры захватывают самую прибыльную собственность, деньги из бюджета и богатеют с каждым днем. Сколько такое можно терпеть?

В оппозиции уличной и парламентской мои публикации знали, и я не раз слышал добрые слова в свой адрес. Нежданно-негаданно интерес ко мне как журналисту снова проявил Сергей Потемкин.

Дня за три до Нового, 1995 года он под вечер застал меня на телефоне в кабинете редакции и через час появился на пороге. С лицом веселым, бодрым, загорелым. Расстегнул дубленку. Мы обнялись, и я показал ему на вешалку:

— Раздевайся.

— Нет, мне нельзя без шубы. — Потемкин снял с плеча сумку. — Сегодня я исполняю обязанности Деда Мороза.

Из сумки он изъял фотоаппарат, диктофон и вручил мне:

— Прими скромные новогодние дары, а в отместку составь компанию. Поедем в ресторан. Хряпнем водки, порубаем, и ты мне расскажешь: какие передряги в политике тут в Москве творились, пока я заштопывал дырки от пуль и накачивал одрябшую мускулатуру на теплых морях.

Благодетеля и благодарного слушателя в лице Потемкина я обрел надолго. Желание внимать моим суждениям про политику и политиков он не потерял ни в 1996-м, когда кандидат оппозиции Зюганов проиграл президентские выборы Ельцину, ни с момента передачи Ельциным Кремля Путину в 2000-м, ни после переизбрания Путина Президентом Российской Федерации на второй срок в 2004-м.

Встречались мы раз пять-шесть в году Обыкновенно Потемкин звонил и предлагал увидеться. Я всегда почти соглашался. Ему потребны были мои комментарии происходящих событий, мне льстило, что они любопытны успешному в бизнесе единомышленнику. Как правило, встречались мы в ресторане на Старом Арбате. Но — не только там.

Я, низкооплачиваемый журналист, пишущий против власти и капитала, никогда не просил у Потемкина материальной помощи. Он сам мне ее оказывал, угадывая мои нужды.

— Ты говорил, что обменял квартиру. Когда на новоселье позовешь? — спросил он меня весной 1998-го.

— Как порядок наведу — через месяц-другой, — ответил я.

— Все ясно, — Потемкин вынул из кармана пиджака кошелек, — у тебя дефицит капвложений.

Денег, им мне всученных, хватило не только на ремонт квартиры, но и на покупку кое-какой мебели.

Новоселья я не устраивал и, стало быть, Потемкина в новое жилище не пригласил. Но однажды в воскресенье он, проезжая мимо неподалеку от моего дома, позвонил и напросился в гости. Пришел, оглядел все в двух комнатках и в большой остановил взгляд на обшарпанном экране и затертых клавишах компьютера на письменном столе:

— И ты нетленные свои статьи настукиваешь на этом допотопном агрегате?

— А на чем же еще?

— Выброси его на помойку. Скоро праздник Троицы, и Святой Дух позаботится о твоем техническом вооружении.