Лунный зверь - Килворт Гарри

Небо залилось предрассветным багрянцем, и тут из полумрака появилась лиса. То был не зверь из плоти и крови, но дух, над головой которого сияло прозрачное белое пламя.

Лисий дух, чуть помедлив у опушки Леса Трех Ветров и бросив взгляд на О-ха, продолжил свой путь…

Изнуренная, разбитая горем, лисица вскочила и поспешила за ним. Дух повел ее через поля, к усадьбе за фермой. Там висело искромсанное тело А-хо, ее мужа. Кусок проволоки обвивался вокруг его шеи. Завывай тихонько покачивал мертвого лиса на своих невидимых руках. Люди привязали убитого зверя к изгороди, превратив его в ханыр, падаль. Как видно, они хотели предупредить всех лис, живущих в округе, – скоро им конец.

– Он ведь убежал от охотников. Он был очень умным лисом, мой А-хо, – сообщила О-ха лисьему духу.

Призрак устремил на нее безучастный взгляд.

– Да, – подтвердил он, – А-хо убежал от охотников. Что было дальше, ты знаешь сама. Конюхи с фермы увидели, как он скользнул в нору, вырыли его и убили лопатами. Потом они принесли его сюда и бросили собакам.

– А хвост? Где его хвост?

– Хвост они отрезали первым делом. Знаешь, как называется лисий хвост на языке охотников? Труба. Это их главный трофей.

О-ха не сводила глаз с того, что осталось от ее мужа. Совсем недавно они лежали бок о бок в норе и от его тела, полного жизни тела, исходило тепло. А теперь его шкура превратилась в рваную тряпку, перепачканную запекшейся кровью. Глаза остекленели и смотрят на нее безучастнее и равнодушнее, чем глаза лисьего духа. Где же взгляд, сверкающий радостью взгляд, которым он всегда встречал ее? Нет, это не А-хо. И все же лисица обратилась к призраку:

– Неужели он так и останется висеть здесь?

– Ты не можешь его снять?

– Боюсь, что нет. Он слишком крепко привязан.

– Ничем не могу помочь. Мы, духи, состоим из света и тумана, мечтаний и снов, сказаний и песен и не обладаем телесной силой. Понимаешь? Я дух, который отводит живых к мертвецам. Вскоре сюда явится еще один – он проводит твоего мужа в Дальний Лес.

И прямо на глазах потрясенной лисицы дух обернулся облачком тумана и рассеялся, а пламя, прозрачное белое пламя, превратилось в тысячу искр, которые дождем упали на траву.

Оставшись одна, О-ха начала ритуальное действо, для которого лисий дух и привел ее к телу А-хо. Она завела песнь, исполненную тайного, сокровенного смысла, и принялась цепочками следов вычерчивать вокруг висящего тела символические изображения. Для всех, кроме лис, эти рисунки были лишь путаницей следов в пыли, но любой из детей Хитроумного племени сразу сказал бы, что здесь изображены четыре великих ветра: Завывай, зимний ветер, Запасай, осенний, Ласкай, летний, и самый сумасбродный, самый непредсказуемый из ветров, тот, что дует со всех сторон, дикий, неистовый Загуляй. Он прилетает в месяц появления потомства, шумит и буянит в кронах деревьев. Потом лисица пометила землю около тела – люди не увидели бы ее меток, лишь ощутили бы резкий, неприятный запах. Закончив приготовления, О-ха приступила к ритуальному танцу: поочередно с трех сторон, из трех углов, посвященных трем ветрам, она двигалась по направлению к телу А-хо, то приближаясь к нему, то отступая. Лишь угла, где изображен был буйный Загуляй, лисица избегала. Так она отвлекала безумный дикий ветер, прогоняла его прочь. Три других ветра должны были привлечь к телу А-хо лисий дух, который отведет его в Дальний Лес. Туда, в землю обетованную, духи людей не в силах проникнуть. Лисы обретают там упокоение, забывая о Неизбывном Страхе. Дальний Лес – это то самое место, где умерший зверь жил прежде, со знакомыми рощицами, укромными ложбинками, густыми зарослями, прозрачными ручьями и приветливыми полянками. Но лес этот раскинулся по ту сторону смерти. Этот лисий рай лишь призрачная тень возлюбленного края, место, недоступное ужасам и опасностям, которых так много в мире живых.

А-хо обрел покой, он отправился туда, где царят счастье и безмятежность, но она осталась в одиночестве.

О-ха бросила прощальный взгляд на того, кто был ее мужем, и направилась к Лесу Трех Ветров. По пути она немного задержалась в поле, чтобы погрызть мерзлой капусты. Мысль о том, как же ей теперь быть, ни на секунду не отпускала лисицу. У нее не было норы, и ей негде было укрыться. Некому было помочь ей отыскать новое жилище. Ни мужа, ни дома, лишь детеныши, которые ждали своего часа внутри нее.

– Нет, так не годится, – сказала вслух О-ха, пытаясь ободриться. – Я сама о себе позабочусь.

К тоске по А-хо примешивался страх за будущих детенышей.

– Моим лисятам нужен дом, и он у них будет, – решительно заявила лисица.

Первым делом она отправилась на поиски лиса-философа по имени А-конкон. Он славился своей мудростью и глубиной суждений. О-ха надеялась – он поможет ей дельным советом, подскажет, как отыскать нору. Встретиться с А-конконом оказалось не просто: у него не было постоянной норы и он кочевал по лесу. Когда же лисица наконец нашла его, он прочел ей наставление о том, что смерть – это истинная радость для духа.

– А-хо сейчас лучше, чем нам, – изрек лис-мудрец. – Он счастлив, поверь.

– Да, я знаю, – согласилась лисица. – Знаю, он отправился в Дальний Лес, край, где всем хорошо. Знаю, там ему будет лучше, чем здесь. И все же мне грустно. И оттого, что он счастлив, мне не легче. Сама не разберусь почему. Если земля по ту сторону смерти, где сейчас мой А-хо, действительно такое чудное место, отчего мне так тоскливо, скажи?

А-конкон скрестил лапы и пристально взглянул ей в глаза.

– Печаль – странное чувство, – произнес он. – Мы грустим не о том, кого нет больше рядом, мы грустим о себе. Грустим о том, что остались одни.

– Ты хочешь сказать, печаль по умершим – это просто себялюбие?

– Отчасти да. Но все не так просто. Утрата поднимает в наших душах целую бурю. Нам кажется, что мы обижали того, кто нас покинул, и мы горько корим себя за это. Упрекаем себя за то, что были к нему несправедливы. Порой даже внушаем себе, что виноваты в его смерти.

Про себя О-ха признала, что в словах старого лиса много правды.

– Беда в том, что мертвые недосягаемы для нас, мы не можем поговорить с ними, поделиться, посоветоваться. С этим-то нам и тяжело смириться. Главное, не делай из своего А-хо кумира. Он был лис как лис, таких сотни, – в чем-то хорош, в чем-то плох. Таковы мы все. Частенько он поступал безрассудно, опрометчиво, а то и просто глупо.

Вот с этим О-ха никак не могла согласиться, но все же благоразумно придержала язык за зубами.

– Я вот что пытаюсь втолковать тебе. Раз мы верим, что А-хо сейчас там, где ему лучше, тосковать ни к чему. Борись с печалью и продолжай жить.

– Почему ты сказал – «раз мы верим»? – горячо возразила О-ха. – Я не верю, я знаю. Я сама видела лисий дух, и он сказал мне…

– Да, ты видела его сама. Ты, и никто другой. Пораскинь мозгами. Если мы верим во что-нибудь всей душой – а в Дальний Лес все мы, лисы, верим именно так, – нам ничего не стоит увидеть желаемое наяву. Особенно когда рассудок наш сломлен горем.

– Ты хочешь сказать, лисий дух мне померещился?

– Вполне возможно. А может, и не померещился. На свете нет ничего невозможного. Возможно, Дальний Лес существует не только в наших мечтах. Одно лишь невозможно в этом мире – определенность.

– Спасибо, – холодно сказала лисица. – Спасибо на добром слове.

– Всегда рад услужить. Конечно, ближайшие месяц-два тебе трудновато будет меня отблагодарить. Какая сейчас охота, горе одно… Но надеюсь, когда потеплеет и тебе подвернется неплохая добыча, ты обо мне не забудешь.

Напоследок лисица еще раз спросила его насчет норы, но А-конкон лишь пренебрежительно сморщил нос.

– Житейские заботы не по моей части. Я могу помочь твоей душе, но не телу. Тут уж сама разбирайся. Кстати, по моему разумению, нора – совершенно излишняя роскошь.

Хотя А-конкон и обманул ее ожидания, разговор с ним пошел О-ха на пользу. Своими никчемными рассуждениями он до крайности рассердил ее, а гнев, как известно, обладает способностью подавлять все остальные чувства. Этому старому болтуну, конечно, нора не нужна, а каково ей в ее положении! Немного позднее О-ха пришло в голову, что А-конкон нарочно стремился разбудить в ней злость. Злость прогнала апатию, и лисица энергичнее принялась за поиски дома.