Четыре сезона - Василий Романович Копытцев

Тамура явственно чувствовал его следы.

Скоро вечер стянул грозовые облака и прошёлся лёгким дождём мимо. Остаток дня Йори просидел под деревом.

Следующие два дня он провел там же, у моря. Он читал. Добил остатки еды и снова и снова нарезал круги, как акула вокруг добычи.

Яркое палящее солнце сменялось сильным ветром и густыми дождями. Тамура успел насквозь пропотеть, испачкаться в песке и несколько раз промокнуть. От него дурно пахло. Один раз он даже решился окунуться в солёную воду. Это было страшно. Вокруг все говорили на непонятной смеси языков. Многие на английском. Что же они о нём думали?

Тамура снял чёрные туфли, закатал штанины и вошёл в воду по колено. Люди странно смотрели на него. Какая-то мама взяла свою крохотную дочь и в панике потащила её домой. Им он явно не нравился, но был слишком не похож на простого бездомного. В нём чувствовалась плохо скрытая искра безумия.

Оно надвигалось волной. Тамура, прожаренный полуденным солнцем, устал бегать за тенью и, войдя в солёную воду, почувствовал умиротворение. Шипящее умиротворение, которое испытывает раскалённый меч, погружаясь в воду. Дни здесь палящие, а вот ночи закаляют.

Он расправил руки, закрыл глаза, глубоко вдохнул и (не глядя) прыгнул в воду спиной вперёд. Лёгкость, с какой она держала его на плаву, на миг вернула его в беззаботное детство. Он распластался на воде, как лягушка. И приятно грезил, остужаясь. Но вдруг резкая боль прервала идиллию. Маленький Тамура сорвался и упал, ударившись головой о железный буй. Вода хлынула в ноздри.

Взрослый Йори забарахтался, ударил ногой о дно и, словно дельфин, выпрыгнул из воды. Не такая уж и большая глубина нужна, чтобы утонуть. Тамура стоял по плечи в воде. Мокрая одежда приятно липла к пористой загорелой коже.

Он вышел, на пляже никого не было.

Надвигалась туча. Он стоял. Одинокая спица. Как роспись в паспорте.

***

Спустя время холодный ветер налетел на побережье. Тамура трясся, укутанный в плед, весь сырой и колючий от кристалликов соли. Шум ветра не давал уснуть, но в то же время болезненно баюкал его. В полусне он думал…

А что, если Снаудера вообще нет?

Тамура хотел предстать перед ним во всей красе…

Что если это всё мне просто приснилось…

В чистой рубашке…

A predatory sea snail blurred in the young Rene’s eyes…

Хищная морская улитка расплылась в глазах юной Рене…

…dream enveloped her limp body…

От холода всё тело дрожало. Тамура достал ненавистную книжку. Не ту, что подарил бангорец. Ту, ту самую, первую. Ужасная печать. Ужасный перевод, отвратительная бумага.

Боги, как же холодно.

Страница. Страница. Ещё одна. Иссохшие от ветра руки рвали их. Тамура терзал книжку. Одну за другой, одну за другой. Страницы, страницы, страницы.

Охваченный отвращением, он изорвал её в один огромный цветок, запихнул его в опустевшую яму и бросил в неё с трудом зажжённую спичку. Огонь очищал память. Неприятные воспоминания горели. Никакого мазута. Никакой нефти. Этот запах природной чистоты он запомнит надолго.

и уносил в далёкие миры, что испокон веков находятся во власти Морфея. Раковина её закрутилась…

Кристалликов на сохнущей одежде становилось всё больше.

…merged into one monolithic obelisk and cut through a c asc ade …

…шесть.

Мысли дробились. Грань между сном и реальностью стиралась всё сильнее. Вдруг Тамура сквозь прочие шумы едва услышал звук ключей в замке и чей-то раздражённый голос. В замке того самого дома, который он так долго искал.

— Я, это я-то? Да пошла ты нахрен, долбаная шлюха!

Стрела повернулась на 180 градусов и больно пронзила затылок. Рата-роуд десять, Дэвонпорт, Оклэнд, 0624. Стрела не промахнулась.

Ветер сорвал с него грязный плед и унёс его далеко-далеко в море. В сторону острова Рангитото. Взъерошенный, Тамура размял онемевшее от ветра лицо, выхватил из чемодана в яме чистый пиджак и побежал с ним в руках по направлению стрелы. Стопроцентное попадание. Убит наповал. Так радуется охотник, подстрелив оленя. Пуля нашла свою цель и стала маленькой звездой.

Но не только это заставляло сердце молодого человека радостно биться и гонять по крови чистое счастье.

Он слышал чужие английские слова. Но были они как родные. Будто в голове сидит суфлёр и без единого звука старательно пересказывает всё услышанное.

Страх перед языком пропал.

Казалось, мысль Снаудера наконец-то пробила барьер и вдарила ключом во всеуслышание.

…Сжатая в один монолитный обелиск и прорезалась каскадом фонтанов в шесть этажей.

***

Ещё не видя любимого писателя, Тамура вдруг остановился за поворотом. Огненная стрела влекла его. Но маленькая льдинка в сердце больно кольнула. Это была не льдинка. Кристаллики побуревшей морской соли на рубашке неприятно липли и кололись.

Может, стоит вернуться? Переодеться…

Из-за забора снова донеслись громкие ругательства. Тамура накинул пиджак и расправил штаны. На пальцах остались липкие кристаллы с серебристой коркой и разных оттенков вкраплениями, словно ржавчина.

Ржавчина на боевом мече. Так-то ты приветствуешь своего хозяина?

Переборов стыд, Тамура шагнул на участок. Десятый дом на Рата-роуд. Ворота были открыты. На парковке дома стоял незапертый автомобиль неизвестной Тамуре марки, весь в пробоинах, изъеденный огромной химической молью. Во всяком случае такая аналогия напрашивалась. Ещё одна солёная льдинка кольнула Йори в сердце. Может ли бог разъезжать в ржавой тарантайке?

Кто сказал тебе, что это его машина.

— И правда.

Из-за стен раздались несколько громких криков. Дверь в дом распахнулась и из него выбежал неопределённого возраста светловолосый человек. На нём были слепые чёрные очки. Кожа его была высушенной. Видимо, постаралось местное солнце. Там, где она обхватывала трицепсы и непокрытые шортами икры, дрябло болтались ещё короткие кожные мешки. Человек был загорелым. С трёх-четырёхдневной щетиной. На лице его читались паника и ужас.

Этот блондин на миг бросил на Тамуру взгляд, но из окна раздался гневный крик и парень глянул в торону двери. На порог выскочила растрёпанная женщина. Такая же сухая. На ней были короткие потрёпанные джинсовые шорты с расстёгнутой ширинкой. Трусиков на ней явно не было, либо у них такая неестественно короткая посадка, что можно было разглядеть поросший острой чёрной щетинкой лобок. Её растрёпанные охристые кудри обрамляли лоснящееся лицо с первыми морщинами и плохо закрашенными кругами под глазами. Её широко расставленные в дверном проёме руки держали меж собой плотный чёрный топик и короткую куртку из кожзама жёлтого цвета со следами отваливающегося покрытия, точно кусочки шпатлёвки на старом потолке. Женщина стремительно теряла свою природную привлекательность, постепенно рассыпаясь.

В голове