Возвращение к себе - Вера Огнева

Народ провожал их молча, с неодобрением кося в сторону барона. Как же это, мол?

И пусть - сирота. Но вот отдали невесть на что… однако, возразить никто не посмел. Барон стоял на крыльце чернее тучи, как всегда в минуты гнева сжимая и разжимая кулаки.

Из всей этой истории Хаген помнил едва ли десятую часть. Остальное рассказали. В основном старая Гудра, Но и та долго не говорила о ребенке, отданном отцом Хагена в оплату за его жизнь. Когда подросший наследник все ж узнал правду, дела давно минувшие легли на сердце неожиданной тяжестью. Разговор с отцом ничего не поправил. Тот не стал разубеждать отпрыска. Да, отдал! Но по тому, как отец напрягся, сцепив за спиной руки, Хаген понял, что история не забыта, а приказ - выкинуть все из головы, не что иное, как желание оградить сына от мук совести.

Юноша отнюдь не успокоился. Год, осторожно, обиняками, Хаген расспрашивал людей, а потом, в одиночку, отправился в северную чащу. Не будь наследник Больстада хорошим охотником, ни за что не прошел бы. Друид, забравший на муки христианского младенца, должен был понести наказание. То, что он спас самого мстителя от неминуемой смерти, по мнению Хагена, значения не имело.

В укромном лесном урочище, защищенном болотами и чащобой, на краю изумрудного, свежего даже в летний зной луга, стоял дом под двускатной дерновой крышей. Хаген уже прошел половину поляны, когда на порог вышел высокий, худой, заросший до глаз диким волосом друид в просторной серой рубахе, а следом девочка-подросток, угловатая тоненькая с мелкими чертами лица. Ничего особенного - но Хагена поразили синие, пронзительного свечения глаза девчонки. Друид обнял синеглазку за плечики:

- Ну вот, а ты не верила, что он придет.

С тех пор, если назревало что-то нехорошее, связанное со смертью, болью или предательством, Хаген хоть мимоходом да вспоминал ту градовую тучу. Перед последней экспедицией в пустыню, он принял дробный стук копыт за градовый заряд.

Еще посмеялся потом - придет же такое в голову посреди горячих песков.

Сейчас, лежа в своей хижине, связанный по рукам и ногам бретонец, видел кусочек необычно бледного неба, с которого на голову готова была сорваться смерть.

***

Его тащили, немилосердно дергая за цепь. Каждый раз, когда пленник падал, его поднимали ударом плети. Заминки в пути сопровождались гневными криками кади, да хихиканьем идиота-молотобойца, который тянул Хагена, намотав цепь на руку.

Возле колодца стояли караванщики. Кроме них здесь собрались, наверное, все обитатели поселка, исключая женщин. Хаген разглядел лучника со снаряженным небольшим, мощным луком. Что бы ни предпринял франк - далеко ему не убежать, даже доведись раскидать толпу. Для лишнего остережения, лучник тщательно прицелился и пустил стрелу. Та колупнула твердую землю возле босой ступни, франка.

Хлипкое железное кольцо на щиколотке расклепали, заменив на внушительный ошейник, с не менее серьезной цепью и замком. Когда возня с железом кончилась, люди разом отхлынули. Хаген остался посередине площади под злыми взглядами иноплеменников.

После короткой, обращенной больше к народу, нежели к нему речи муллы, в круг вытолкнули толмача. Лицо в синяках. Длинная, черная безрукавка продрана.

- Мулла назначил тебе новое наказание, - толмач замялся, на что последовал хлесткий удар палкой по икрам. Больше речь переводчика не прерывалась:

- Ты - пыль под ногами правоверных. Собачий навоз. Мулла в последний раз спрашивает, согласен ли ты, принять истинную веру?

Если бы в этот момент вернулась речь! Но безгласный рот напрасно силился вытолкнуть слово. Только мычание. Хаген оборвал его и отрицательно мотнул головой.

- Ты будешь вместо осла, крутить колесо, поднимая воду для правоверных. На ночь тебя будут опускать в яму. Ты в ней сгниешь.

Крутить тугое колесо, круг за кругом обходя колодец с рассвета до заката - это вам не сидеть в теньке у жернова. Хаген понял это быстро, даже очень быстро - в первый же день. Когда солнце, стоя в зените, накалило все вокруг, на голову обрушился железный водопад. Каждый шаг отдавался болезненным звоном в затылке.

Но как только ноги человека замирали, их перепоясывала длинная плеть. Этой же плетью поднимали, когда падал.

В сумерках измученного франка оттащили от колодца и сбросили в яму. Еще накануне Хаген непременно попытался бы выбраться наружу, используя намертво закрепленную наверху цепь. Сегодня он не мог ничего, только лежать на песке, медленно проваливаясь в забытье.

Ночью он проснулся от холода. В яму заглядывали огромные, чуть подрагивающие звезды. Почти голый, почти мертвый, немой, очень молодой человек сотрясался от беззвучных рыданий. Связных мыслей не было, только обрывки образов: мать в своем садике, хилый младший брат, с вечно прищуренными слабыми глазами, отец со щитом в руке…

На следующий день и после его уже не так нещадно гоняли; кормили по утрам, отводили в яму еще до заката. Только, по большому счету, все это было уже не важно. Какая разница, сколько дней на земле протянет его тело? Что не убили сразу, и мука будет длиться и длиться, воспринималось, как злонамеренная, изощренная пытка.

Он потерял счет дням и сильно ослаб. Отмеренный свыше срок жизни, должен был вот- вот закончиться. Тело не сопротивлялось.

Теперь он еженощно просыпался и подолгу спокойно смотрел на звезды. Иногда приходили видения, жаль только, отец со щитом в руках больше не появлялся. Увидеть его хоть мельком было, пожалуй, последним желанием Хагена.

Он все не умирал. Его оставили в покое, не теребили больше вопросами веры, относились просто, как к скотине. Существование сводилось к самым простым движениям: встать и не упасть, сделать шаг и не упасть, сползти в холодную как могила яму, уснуть и не просыпаться.

Под пальмами крохотного оазиса раскинул свои шатры маленький, очередной в нескончаемой череде, караван. Толстый турок купец путешествовал на верблюде, двое его соплеменников, тоже ехали на двугорбых великанах. Были еще двое в длинных серых рубахах, поверх которых, пестрели замысловатой вышивкой, плотные суконные безрукавки. Из разговора у колодца Хаген уловил - болгары, погонщики. Один из них подошел совсем близко; стоял, глазел, чуть не касаясь, толкавшего ворот франка.

Надсмотрщик заговорил с ним вполне мирно, но настойчиво - верно советовал, отойти. Тот не споря, развернулся и ушел.

Хаген продолжал свой путь вокруг выложенного камнями устья колодца. До заката оставалось совсем немного. Он теперь, как животное, чуял приближение сумерек. Вечер -ведерко воды, миска вареной травы, забытье…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});