Наваждение - Всеволод Соловьев

Я не могъ дотронуться до моей диссертаціи, не могъ никого видѣть: предо мной была только Зина.

Но я не шелъ къ ней, я чувствовалъ что мнѣ до новаго свиданія съ нею предстоитъ еще одно тяжелое дѣло. Мнѣ страшно было приступить къ этому дѣлу, и не зналъ я, какъ приступлю къ нему, и тянулъ часъ за часомъ.

Но на второй день вечеромъ я вдругъ и неожиданно для самого себя написалъ письмо моей невѣстѣ. Не помню, что именно писалъ я ей, только она, конечно, не могла обмануться въ значеніи письма этого: я навсегда прощался съ нею.

Какъ въ туманѣ вышелъ я изъ дома, самъ опустилъ письмо въ ящикъ и потомъ долго бродилъ по улицамъ, не зная куда дѣваться отъ тоски, которая меня душила…

Что такое я сдѣлалъ? Развѣ возможенъ подобный поступокъ и развѣ нуженъ онъ? Можетъ быть, все это и ни что иное, какъ безуміе минуты, и вотъ минута пройдетъ, я очнусь, вернусь къ дѣйствительной жизни, а между тѣмъ все ужъ будетъ кончено.

Было даже мгновеніе, когда я хотѣлъ писать Лизѣ другое письмо, умолять ее простить бредъ мой, но сейчасъ-же, и уже сознательно, понялъ я, что все между нами кончено. Предо мной выросли и освѣтились двѣ фигуры: какъ живыя стояли онѣ — и Лиза и Зина, и ясно и отчетливо я видѣлъ всю разницу между ними; я понималъ до какой степени чище и прекраснѣе Лиза. Я увидѣлъ все то зло, весь тотъ мракъ и ужасъ, которые дышали отъ другого образа, стоявшаго предо мною. И между тѣмъ этотъ образъ, едва появившись, ужъ увлекалъ меня, отрывалъ отъ того, въ чемъ я могъ-бы найти свое счастье.

Лиза и Зина! Боже мой!.. Но дѣло въ томъ, что я бѣжалъ не къ Зинѣ, а къ призраку моего воображенія, почему-то связанному съ Зиной.

И снова безумно любилъ я этотъ призракъ, сила любви моей была такова, что скоро заставила меня замолчать совѣсть и выгнала изъ меня тихое, счастливое чувство, которымъ жилъ я въ послѣдніе мѣсяцы…

Все больше и больше запутывающійся въ своихъ мысляхъ и чувствахъ, незамѣтно заснулъ я, но и во снѣ со мной была опять Зина, только ужъ не двоилась: она была одна — та самая, какою я видѣлъ ее въ давно прошедшіе годы. Опять мы были съ нею въ старомъ волшебномъ домѣ, опять выходили въ садъ, залитый солнечнымъ свѣтомъ и опять радость разливалась въ душѣ моей, и опять понималъ я это прекрасное созданіе, которое было рядомъ со мною. Мы снова неслись впередъ, среди ликующей природы. Подъятые одной мыслью, однимъ чувствомъ. Мы не задавали другъ другу никакихъ вопросовъ, и всякій вопросъ, становившійся предъ нами, разрѣшали на мѣстѣ: и какое наслажденіе было въ этой общей работѣ!

Я помню, что снова явилось въ мельчайшихъ подробностяхъ все, что когда-либо волновало меня въ жизни, что неясно жило во мнѣ: и все это было понятно сразу моей спутницѣ. На все она откликнулась, и въ ней самой, въ ея недоговоренныхъ мысляхъ, невыраженныхъ чувствахъ я тоже все понялъ и разъяснилъ ей…

Проснулся я безъ тоски и страха. Меня уже не страшили трудности: я долженъ найти все; я долженъ сорвать съ души ея эту уродливую оболочку, въ которую она прячется; я долженъ разбить колдовство и чары, долженъ освободить изъ неволи, вырвать изъ грязи эту прекрасную душу. Тяжелая, трудная задача! Но награда, которую получу я, награда, показанная мнѣ въ чудныхъ пророческихъ снахъ, такъ высока, что было-бы безумствомъ отказаться отъ этой задачи; да и развѣ это возможно?..

* * *

Итакъ, я былъ снова свободенъ; мнѣ казалось, что новая жизнь началась. Я отправился къ Зинѣ. «А вдругъ даже и борьбы никакой не надо, — безумно думалось мнѣ:- вдругъ это волшебное счастье уже готово и ждетъ меня? И я не разглядѣлъ его при встрѣчѣ съ нею только потому, что помнилъ страшное, больное время моей юности».

Зина была одна въ квартирѣ генерала. Она встрѣтила меня какъ любимаго брата, сказала мнѣ, что давно ждетъ меня и что еслибъ я не пришелъ, она сама ко мнѣ отправилась-бы. Я смотрѣлъ на нее и съ каждою минутой росла во мнѣ увѣренность, что сонъ мой начинаетъ сбываться. Я забылъ о генералѣ, о дикой ея фразѣ, да и какъ было не забыть мнѣ. Зина не напоминала.

Я разглядѣлъ ее теперь хорошенько. Я увидѣлъ ее скромною, ласковою дѣвушкой. Во мнѣ осталось отъ нея впечатлѣніе чего-то ужаснаго, мучительнаго, а вотъ она предо мною, и столько въ ней простоты и искренности! На этотъ разъ она много говорила: разсказывала мнѣ всю свою жизнь за эти шесть лѣтъ, вспомнила свою тетку. На глазахъ ея показались слезы, когда она говорила объ ея смерти. Она тоже разспрашивала меня про нашихъ, съ такою любовью припоминала маму, Катю, всѣ свѣтлые дни въ нашемъ домѣ.

Еслибъ я могъ забыть прошлое, еслибы могъ забыть весь тотъ мракъ и ужасъ, я былъ-бы вполнѣ счастливъ. Но, вѣдь, я не могъ забыть этого. Это воспоминаніе отравляло всю прелесть нашего свиданія; съ нимъ нужно было покончить. Мнѣ быдо тяжело начать, но я рѣшился…

— Зина, — сказалъ я:- мы вспоминаемъ все хорошее; но, вѣдь, столько было дурного. Забыть его невозможно. Я не забылъ, и ты, вѣдь, не забыла?

Зина подняла на меня свои молчащіе и теперь совсѣмъ тихіе глаза и протянула мнѣ руки.

— Его можно забыть, André, и должно. Это была дѣтская и глупая исторія.

И мнѣ показалось, что дѣйствительно, это была дѣтская и глупая исторія, что такъ на нее и смотрѣть нужно и что только я, одинъ я, виноватъ въ ней. Должно быть, я тогда просто выдумалъ эту страшную Зину, напрасно измучилъ себя и ее, омрачилъ ея дѣтскіе дни и безобразно былъ виноватъ предъ нею.

Я искренно и горячо сталъ просить у ней прощенья.

— Если ты виноватъ предо мною, то я давно, давно ужъ тебя простила, — сказала мнѣ Зина. — Еслибъ я не простила тебя, развѣ-бы такъ встрѣтилась я съ тобою? Я помню только одно хорошее, я помню моего милаго Андрюшу. Поди ко мнѣ, поцѣлуй меня, будь моимъ другомъ; мнѣ очень нужно друзей, у меня ихъ нѣтъ…

Она наклонилась ко мнѣ, она обняла меня и спрятала свою голову на груди моей. Отъ нея вѣяло грустью и тихою лаской.

«Вотъ какъ все это разрѣшилось, — радостно думалъ я:- какимъ-же былъ я всегда безумцемъ и какое безконечное счастье, что она теперь пріѣхала».

Но, странное дѣло, мысль о томъ, что можетъ быть, эта настоящая, новая Зина, Зина души моей, меня не любитъ и не полюбитъ такъ, какъ я ее, не приходила мнѣ въ голову.

Мы говорили съ нею какъ братъ съ сестрой, мы признавали ту старую, страшную исторію прошедшею и оконченною. Все придетъ, все теперь сбудется, все ужъ близко, чувствовалъ я, и все уходило въ настоящую минуту.

— Такъ ты не женишься? — вдругъ спросила Зина.

— Нѣтъ, — спокойно отвѣчалъ я.

— Однако это странно! Я все знаю изъ вѣрнаго источника, изъ писемъ твоей сестры Кати къ одной моей пріятельницѣ. Разскажи-же мнѣ все.

Я сказалъ ей, что точно былъ женихомъ, но что дѣло разстроилось.

— Давно?

— Недавно.

— Можетъ быть, вчера?

— Можетъ быть, и вчера, — опять спокойно повторилъ я.

Въ это время я сидѣлъ, въ креслѣ, а Зина ходила по комнатѣ.

Она сзади подошла ко мнѣ, старымъ, памятнымъ мнѣ движеніемъ спутала мои волосы и, наклонившись, прижалась къ моему лбу влажными, горячими губами.

Я быстро поднялъ голову. Надо мной мелькнула знакомая, злая, мучительная улыбка, но я подумалъ, что мнѣ она почудилась только, тѣмъ болѣе, что въ лицѣ Зины чрезъ секунду ужъ ничего не оставалось отъ этой улыбки.

— Обѣдай сегодня со мною, — сказала мнѣ Зина: — я одна весь день, генералъ въ своемъ клубѣ. Отъ многаго я его ужъ отучила, но отъ клуба отучить никакъ не могу, даже меня одну сегодня рѣшился оставить, а это для него много.

— Что-жъ, когда-же твоя свадьба съ генераломъ? — смѣясь спросилъ я (я искренно смѣялся).

— Когда тебѣ угодно, — тоже засмѣялась Зина.

— Такъ это вздоръ!

— Господи, конечно, вздоръ, и не будемъ пожалуйста говорить объ этихъ глупостяхъ!

— Зачѣмъ-же ты тогда мнѣ сказала? Знаешь, вѣдь, ты меня испугала…

— Вольно-же тебѣ пугаться. Мали-ли что я болтаю. Если будешь вѣрить всякому моему слову, такъ я, пожалуй, запугаю тебя до смерти…

* * *

Весь день мнѣ пришлось знакомиться съ Зиной; все въ ней было ново, поражало меня и радовало.

Когда мы рѣшили, что я остаюсь обѣдать, она повела меня въ свои комнаты, которыя были почти ужъ устроены. Она показала мнѣ всѣ свои работы и, наконецъ, развернула предо мною большой альбомъ съ рисунками.

— Кто это рисовалъ? — спросилъ я.

— Я, — улыбаясь отвѣтила она. — Видишь, кое-что хорошее осталось отъ того времени. Это ты заставилъ меня полюбить живопись. Таланта Богъ мнѣ не далъ особеннаго, но посмотри, увидишь, что все, что могла я сдѣлать — сдѣлала.

Я жадно принялся разсматривать рисунки. Если-бы я могъ быть тогда хладнокровнымъ, то замѣтилъ-бы, что она далеко не сдѣлала всего, что могла сдѣлать, потому что рѣдкій рисунокъ былъ оконченъ. Иной разъ отдѣльныя части были не только что не дорисованы, но даже перерисованы, а остальное совсѣмъ брошено. Вообще, это была коллекція самыхъ безалаберныхъ рисунковъ; но тогда я не могъ этого замѣтить. Я разсматривалъ ихъ съ большимъ удовольствіемъ. Вотъ бросился мнѣ въ глаза между ними набросокъ мужской головы, въ которой я нашелъ сходство съ собою.