Шесть записок о быстротечной жизни - Шэнь Фу

Я расхохотался:

— Уж не собираешься ли ты превратить меня в собаку?

Юнь ответила:

— Долгое время у меня был пес, почему бы и тебе не попробовать им стать.

Тут она подцепила палочками кусочек огурца и насильно засунула его мне в рот. Я зажал нос и попробовал огурец, — действительно, вкусно. С того раза я полюбил огурцы. Потом я ел их, уже не затыкая носа, и мне казалось, что у них ни с чем не сравнимый аромат.

Юнь готовила еще соленый бобовый творог, в который добавляла конопляное масло и сахар, и я находил, что это по-своему вкусно. Мы смешивали мелко нарезанные огурцы с соленым творогом и называли это блюдо «удивительный двойной соус». Вкус его был необычен. Я сказал ей однажды:

Не могу понять, почему вначале я находил и творог, и огурцы отвратительными, а сейчас люблю их.

Когда любишь, не замечаешь уродливости того, на кого обращена любовь, — рассудила Юнь.

Мой младший брат, Ци-тан, женился на внучке господина Ван Сюй-чжоу. Когда накануне свадьбы собрались послать свадебные дары, не оказалось жемчуга и цветов. Юнь отдала матери свой жемчуг, который когда-то получила в качестве свадебного подарка. Служанке было жаль жемчуга, но Юнь сказала:

— Супруга есть воплощение женского начала — инь, жемчуг представляет собой чистейшее проявление стихии инь, если украсить жемчугом волосы, то создастся противодействие мужскому началу — стихии ян. Зачем же его жалеть?

Юнь любила растрепанные книги и порванные живописные свитки. Разрозненные части и отдельные листы она непременно переплетала в книжку — подобные книжки именовались у нее «Собранием фрагментов». Порванные живописные свитки или каллиграфические надписи она реставрировала, подыскивала нужную бумагу и просила меня подрисовать и поправить испорченный рисунок. Свою коллекцию реставрированных свитков она называла «Восхитительное собрание, составленное из выброшенных листков». Если у Юнь выдавался свободный от вышивания или приготовления пищи день, она возилась с подобными пустяками, не чувствуя ни утомления, ни усталости. А уж коль случалось ей в старом сундуке или в куче заплесневелых книг отыскать исписанный листок или рисунок, который ей казался красивым, она радовалась, словно ей в руки попалась редкая драгоценность. Кончилось тем, что одна наша соседка, старуха Фын, стала собирать всякую бумажную рухлядь и продавать нам.

У нас с Юнь были одинаковые привязанности и неприязни. Мне было легко с ней, она угадывала мои мысли по выражению глаз, по едва заметному движению бровей; тотчас уловив какое-нибудь желание, она выполняла его наилучшим образом, не дожидаясь напоминаний. Однажды я заметил ей:

До чего досадно, что ты рождена женщиной. Будь ты мужчиной, нам удалось бы посетить знаменитые горы, увидеть красивейшие места, побродить по всей Поднебесной! То-то было бы весело!

Так в чем же дело, — ответила мне Юнь. — Подожди, пока поседеют волосы у твоей подруги. Если не сможем посетить Пять священных гор[54], то наверняка доберемся до мест близких, вроде Хуфу и Линъяня, на юге дойдем до озера Сиху, а на севере — до Пиншаня.

Все это так, однако для странствий ты будешь уже старовата.

Ничего. Не успею в этой жизни, сумею в другой.

Но ведь в следующем перерождении ты будешь мужчиной, а я женщиной.

— Так не будем же омрачать этой жизни, пусть нам все будет в радость, — заключила Юнь.

Я рассмеялся:

— В день нашей свадьбы мы уже говорили, что не надо омрачать жизнь, и не сомкнули глаз всю ночь. Если же станем рассуждать о будущих перерождениях, то у нас совсем не останется времени для сна.

Юнь заметила:

— Говорят, что на небе свадебные дела вершит Лунный старец[55]. Он соединил нас, и мы стали мужем и женой. В следующем перерождении наша судьба также в его руках, почему бы нам не повесить в доме его изображение?

Мы попросили господина Ци Лю-ти из Таоси, имя его было Цянь, большого мастера кисти, нарисовать Лунного старца. На его картине старец держал в одной руке красную шелковую нить, в другой — плетенку, что берут в странствие, в ней, по мысли художника, должна храниться книга судеб. У старца было лицо юного отрока и волосы словно перья журавля, казалось, он летел не то среди дымки, не то в тумане — так воплотил художник свое представление о Лунном старце. Мой друг Ши Чжо-тан написал хвалу портрету, и мы повесили изображение бога в комнате. Первого и пятнадцатого дня каждой луны я и Юнь курили перед изображением благовония и совершали поклонения, моля о ниспослании нам долголетия.

Ныне, после стольких несчастий, обрушившихся на мою семью, эта картина утеряна.

Ухожу на покой в этой жизни,Гадаю о жизни другой.

Неужели до богов могли дойти просьбы и молитвы?

Вскоре мы переехали на улицу Цанми, и я сделал для нашей спальни надпись: «Палаты благоуханного гостя». Это был намек на имя жены: ведь слово «юнь» значит «пахучая луговая рута».

При доме был узкий дворик с очень высокими стенами — дворик нам не нравился. Зато вызывала восхищение пристройка к дому, где хранились книги,— окна ее выходили в заброшенный сад семьи Лу. Юнь любовалась садом и вспоминала Цанланский павильон.

К востоку от Моста Золотой матушки[56] в самом конце улицы Гэнсян жила одна старая женщина. Возле её дома был огород. За изгородью с калиткой виднелся пруд в несколько му[57] шириной, вдоль изгороди росли цветы и тенистые деревья. На этом месте некогда стоял дом, в котором в конце юаньской династии размещалась управа Чжан Ши-чэна[58]. В нескольких шагах от дома горой лежали битые черепки и кирпичи, с этого холма открывался вид, полный неповторимого очарования. Однажды наша соседка заговорила о своем доме, и Юнь уже не оставляла мысль о переезде. Как-то она сказала мне:

— Я постоянно вспоминаю Цанланский павильон. Коль скоро мы не можем жить там, давай поселимся на лето у старой женщины!

Я ответил:

— Я тоже думал, что хорошо бы нам найти место, где будет попрохладнее, ведь пока дождешься осени — сгоришь от жары. Я пойду посмотрю ее дом, если подойдет — соберем пожитки и переедем на месяц-другой.

Матушка, наверное, не позволит, — высказала свои опасения Юнь.

Я успокоил ее:

— Я сам попрошу у нее разрешения.

На следующий день я отправился к соседке. Ее дом состоял из двух комнат, каждая была разделена еще на две. Окна были заклеены бумагой, внутри стояли бамбуковые лежанки, дом производил впечатление места тихого и уединенного. Хозяйка узнала о моем намерении и с удовольствием сдала спальню. Я заново обклеил стены белой бумагой, и теперь жилище выглядело совсем по-иному. Я уведомил свою матушку о нашем намерении, и вскоре мы с Юнь переехали.

Нашими соседями оказались двое стариков, они выращивали овощи на продажу. Узнав, что мы собираемся провести в этом доме лето, они пришли познакомиться, принеся в подарок несколько рыб из своего пруда и овощи. Мы хотели заплатить, но они от денег отказались. Тогда Юнь сшила для них туфли. Старики поблагодарили и взяли туфли. Как раз была седьмая луна, — пора, когда под деревьями густая тень, когда ветер бороздит поверхность водоемов, а цикады оглушают вас своим стрекотом. Сосед соорудил нам рыболовную снасть, и мы с Юнь удили рыбу, устроившись в тени ив. Когда солнце клонилось к закату, мы поднимались на насыпную гору и любовались отблесками вечерней зари. Нам хотелось выразить свое настроение в стихах. Помнится мне следующая строка:

Туча-зверь проглотила заходящее солнце,А месяц-лук настиг падающую звезду.

С наступлением вечера, когда луна отражалась в пруду, а насекомые поднимали писк, мы выносили бамбуковые лежанки и ставили их где-нибудь у изгороди, пили вино в компании с луной, совершенно позабыв, что живем в городе. Затем, выкупавшись, надевали прохладные шлепанцы и, устроившись на лежанках, обмахиваясь веерами, слушали рассказы о возмездии за грехи, которые принималась рассказывать хозяйка. А с наступлением третьей стражи шли спать.

По нашей просьбе хозяйка высадила у изгороди хризантемы. В девятую луну хризантемы зацвели, и мы задержались в доме еще на десять дней. Моя матушка пришла проведать нас. Тот день мы провели весело — устроили небольшое пиршество среди цветов и ели крабов. Юнь радостно сказала мне:

— Когда-нибудь непременно поставим здесь дом. Прикупим десять му земли, слуги будут выращивать овощи и тыкву, дохода с огорода как раз хватит, чтобы жить безбедно. Ты будешь рисовать, я — вышивать, и у нас всегда будет на что купить вина для гостей и устроить поэтические состязания. Мы будем ходить в холщовых платьях, питаться только овощами, но будем счастливы до конца дней своих.