Государи и кочевники. Перелом - Валентин Фёдорович Рыбин

старшая сестра милосердия Трепетова, — он посмотрел в сторону спутницы, — и команда из тридцати человек. Будьте любезны, распорядитесь, чтобы казаков поместили в катера и шлюпки.

— Не извольте беспокоиться, капитан, — отозвался Караш. — Все предусмотрено. Я получил телеграмму из Петербурга относительно вашей миссии. Поехали! — тут же приказал он мотористу катера.

Загудел мотор, и судно понеслось к берегу в веере искрящихся брызг. Вдали виднелись бараки, кибитки и высокий серый курган. Спустя полчаса катер подошел к дощатому причалу, и Караш, выбравшись первым из катера, помог выйти сестре милосердия и доктору. Он повел их в глубь поселения, на ходу поясняя, где что. С обеих сторон тянулись деревянные бараки с вывесками: «Штаб гарнизона», «Столовая», «Госпиталь», «Закусочная»… Всюду царило безмолвное запустение, только песок жидкими струйками передвигался по ступенькам и подоконникам. Вскоре гости поднялись на крыльцо небольшого деревянного дома. Во дворе стояла туркменская кибитка, и около нее дымился казан.

— Это моя резиденция, — сказал Караш и крикнул, глядя на юрту: — Кошлу-кази, где ты там?! Выйди!

Из кибитки вывалился низенький седобородый туркмен в тельпеке и плисовых штанах. Караш представил его:

— Знакомьтесь, господа, это наш почтенный ишан Кошлу-кази, глава здешних туркмен.

Ишан сложил руки на животе и поклонился несколько раз. Доктор решил, что знакомство должно проходить более сердечно: подошел к ишану и пожал ему руку.

— Я — табиб, — сказал по-туркменски. — Если что-нибудь болит, говори, не стесняйся.

— Слава аллаху, мы здоровы, — смущенно проговорил Кошлу-кази.

Надя тоже назвала свое имя и улыбнулась святому ишану, но он засопел и отвернулся. Говорить с женщиной, да еще в таком обществе, ему показалось грехом неслыханным.

После знакомства все вошли в дом и сели на ковер в средней комнате. Денщик пристава подал чашу с шурпой и наломанный чурек. Гости приступили к трапезе.

— Кошлу-кази, новости есть, — сказал Караш. — Сегодня приказ получил. Ак-паша Скобелев просит шесть тысяч верблюдов. Отправишься в Гасан-Кули, всех поднимешь на ноги. Через месяц верблюды и погонщики должны бать в Терса-кане.

Ишан испуганно посмотрел на пристава. Тот не отвел взгляда и еще злее и беспощаднее сказал:

— Не вздумай ослушаться, ишан. Твоя судьба, как и моя, в руках ак-паши, а он шутить не любит и никому ничего не прощает.

Кошлу-кази положил ложку, запрокинул голову и быстробыстро зашевелил губами, читая молитву. Затем он распрямился и заговорил предостерегающе:

— Караш, вчера люди с Чандыка приехали. Говорят, Тыкма-сердар там со своими джигитами побывал. Теперь после него три года трава расти не будет.

Надя тревожно посмотрела на доктора:

— Видите, Лев Борисыч, что тут творится!

Студитский насупился и склонился над чашкой. Волнистая прядь русых волос упала ему на лоб, отчего облик его принял благородный и одновременно строгий вид. «Да, с Тыкмой, как видно, шутки плохи, — подумал он. — Но и с Милютиным шутить не годится».

— Господин пристав, — спросил он, — а не смогли бы туркмены подготовить мне встречу с Тыкмой-cep даром?

Караш сжал губы, насупился.

— Сюда Тыкма-сердар не приедет, а к нему ехать — все равно что подставить шею под разящую саблю.

— Где находится его становище?

— Где бы ни находилось, но если объявитесь там, Тыкма убьет вас.

— Пристав, по-моему, вы труса празднуете, — усмехнулся Студитский.

Караш покраснел и едва сдержал себя, чтобы не нагрубить доктору. Благоразумие, однако, взяло в нем верх, и он коснулся рукой наград, висевших у него на груди под сюртуком.

— Вот этого «Георгия» третьей степени я получил из рук самого Скобелева, — произнес он с гордостью. — А вы мне говорите о трусости.

— Ладно, господин Караш, простите мою опрометчивость, — попросил Студитский. — Конечно же вы лучше меня знаете Тыкму, да и обстановку — тоже. Скажите, много ли купцов, приказчиков, маркитантов и прочего люда собирается со мной на линию?

— Много, капитан, но все они безоружны. Охраны я вам тоже дать не могу: солдат в гарнизоне — раз-два и обчелся. Шестеро охраняют телеграфную линию Чекишляр — Астрабад, трое разъезжают по линии в сторону Чата. Столбы туда телеграфные осенью завезли и оставили. Половину их зимой в кострах сожгли: то ли Тыкма, то ли свои же солдаты.

— Больных много?

— Хоть отбавляй. Больше ста человек в госпитале. Врачей — девять единиц, а пользы почти никакой. Сидят без медикаментов. Дизентерия, лихорадка, цинга подряд всех косит.

— Да, дела неважные, — согласился Студитский. — Однако, Караш, буду вам благодарен, если соберете торговцев.

— Соберу, отчего же не собрать.

Надя внимательно следила за разговором, думала о своем и наконец спросила:

— Господин Караш, а грузы наши: ящики, кули медицинские свезли на берег?

— Свезли, куда они денутся! Начальник госпиталя уже приглядывается, какие медикаменты присланы. Больные солдаты на одном честном слове живут. Лекарства им — в самый раз.

— Но мы же их для аулов привезли! — возразила Надя.

— Для каких аулов? — не понял Караш.

— Для всех, — пояснила она и пожала плечами.

Кошлу-кази, поняв, о чем идет речь, придвинулся к доктору.

— Наших туркмен будете лечить? — спросил с сомнением.

— Туркмен, конечно, — сказал Студитский. — Такова наша миссия.

— Молодец, табиб, — тихонько произнес ишан. — Сделаешь туркмену добро, он тебе двойным добром ответит.

XII

С моря дул влажный ветер. Шуршали камыши на Атреке. Вдали, на синем озерце паслись розовоперые фламинго. Стайки уток то взлетали, то садились на воду. Отряд капитана Студитского, из полусотни повозок, накрытых парусиной, и нескольких цистерн с керосином, продвигался вдоль реки. В телегах и фургонах — медики, приказчики, маркитанты. На лошадях — десятка два джигитов и отделение казаков. Ехали медленно. Песчаная колея, разбитая подковами и изрезанная колесами, глубоко вдавалась в песок и казалась небольшой пересохшей речкой.

В Яглы-Олум добрались ночью. В кромешной тьме не было видно ни туркменского аула, ни военного укрепления. И лишь когда на караульной вышке вспыхнула лампа Шпаковского, ощупывая широким лучом окрестности, перед глазами приезжих замелькали поставленные в два ряда кибитки, чигирь [3] на берегу реки, агилы и пасущиеся верблюды. Ниже караульной вышки стояли каменные бараки, обнесенные стеной, и ворота. Оттуда вышли военные, и вскоре Студитский разговаривал с комендантом. О приезде торговой миссии здесь знали заранее и встретили ее. Комендант предложил доктору вместе с его медиками и казаками идти в барак. Что касается торговцев, им придется расположиться возле реки табором.

Повозки свернули с дороги, люди стали устраиваться на ночлег. Студитский не стал пока заводить фургоны во двор, решил это сделать завтра. Надю попросил следовать с ним в укрепление. Здесь, во дворе, они вошли в барак, пахнущий сыростью, и осмотрели приготовленные для них три комнаты.

— Это для солдат, — сказал комендант, отворив дверь