Крепкие орешки - Георгий Костылев

-- Это -- заживет, это -- лишнее, это тебе вообще не понадобится, а это просто туфта, с такой херней к косметологу, а не ко мне...

Угадайте с трех раз, куда отправился Корниенко после перевязки? Правильно, вы выиграли сигару! Само собой, на огневую. Спустя три недели его левая кисть была в полном порядке -- и это благодаря экспресс-операции, проведенной рядовым бойцом с помощью скальпеля и хирургического зажима буквально "на колене" в окопе, под гром выстрелов и перезвон стреляных гильз!..

Понимаете, это две большие разницы: читать о подвигах наших дедов во Второй мировой и быть свидетелем этих (таких же) подвигов лично. То, что было пятьдесят лет назад -- о, это да, это вроде легенды; тогда и горы были выше, и реки шире, сахар -- слаще, люди -- крепче! Куда же нам до них?! А тут вот оно: твои ребята, не святые, от сохи, от станка, из-за парты, -- и сражаются, как дьяволы, и подвиг для них -- плевое дело, просто самое обычное, как чистка оружия или помывка в бане. Я не преувеличиваю -- они в упор не видели своего героизма. После боя они смаковали особенно удачный выстрел, чесали в затылке, удивляясь тому, как умудрились уцелеть, смеялись до слез, вспоминая хохму, которую кто-то сгоряча отмочил под обстрелом, -- и никто никогда ни словом не обмолвился: а вот, мол, тот-то -- герой! Какой, мать вашу, подвиг?! О чем вы?! Пальнул метко, слов нет. Вовремя пальнул. Так это не подвиг; подвиг -- это... ну, в общем, подвиг -- это подвиг! А мы-то что -- мы солдаты! Это -- наша работа, наше дело -- дело чести, гладить нечисть против шерсти, а иначе нашим пушкам -- грош цена...

Быстро темнело: широты южные, солнце катится за горизонт, как с горки на салазках. С наступлением сумерек картина боя стала еще более грозной и восхитительной. Батальон опоясался цепочкой трепещущих вспышек, и вереницы трассирующих пуль, которыми осыпали друг друга противники, создавали иллюзию, будто звезды сошли с ума и полосуют небо неровными телеграфными строчками. Зенитные автоматы при стрельбе извергали сплошные струи огня, которые по мере удаления разрывались на длинные острые тире, черточки и наконец на белые точки.

А рядом со мной звонко ухали минометы. В миномет я, грешным делом, влюбился при первом же с ним знакомстве. Миномет примитивен, как кувалда, и так же смертоносен в опытных руках. Его можно мгновенно раскидать на детали и без труда взгромоздить на крышу дома, замаскировать на лестничной площадке, упрятать на опушке леса, на болоте, в густой траве, можно, наконец, в отличие от пушки, закопать в землю по самое дуло (что мы и сделали), словом, было бы четыре квадратных метра устойчивой поверхности -и "Стокс-Брандт 1917 года" будет рвать врага на куски своими корявыми стальными зубами!

Вскоре я побывал на объектах, ставших нашими мишенями в этот приснопамятный день. Вот один из них, вернее, даже фрагмент одного из них: административный блок "Красного молота", лестничная коробка. На верхней площадке -- дыра в перекрытии, кровью залито буквально все, словно сумасшедший мясник черпал кровь ведрами и с размаху плескал ее на стены. Валяются какие-то непонятные сморщенные клочья, тряпки, пропитанные кровью, гильзы и осколки. В углу -- хвостовик от мины (они всегда остаются почти целенькими). Поток крови стекает по ступенькам вниз, а вся стена изукрашена брызгами и, что впечатляет больше всего, -- четкими кровавыми отпечатками правой ладони. Кровавые пятерни спускаются, спускаются... На площадке второго этажа отпечаток заканчивается смазанной кровавой полосой сверху вниз, наискосок, безобразная кровавая лужа, и -- все. Как говорится, аллес капут.

Противник начал сдавать -- это было заметно. Обстрел из гранатометов почти прекратился, автоматно-пулеметный огонь сделался реже и как бы менее настойчивым. Что-то меня беспокоило, какая-то недодуманная мысль. Я взглянул на часы: так вот же оно! Шестой час! Самая пора правоверным сматывать удочки, раз не выгорело: своих жмуриков они всегда, при любых обстоятельствах, старались хоронить по шариату, т. е. в кратчайший срок, желательно -- до восхода солнца. И понял я, что сейчас, именно в этот момент, боевики отходят с огневых позиций, основные уцелевшие огневые средства уже свернуты, а огонь ведут лишь небольшие силы прикрытия. Где сосредотачиваются отходящие бандиты, лично у меня сомнений не было: давно уже продумал и просчитал и на карте, и на местности. Я решал эту задачку так, словно сам был главарем бандитской шайки и должен был увести своих подельников после налета на лагерь русских гяуров. Главарь напавших на нас негодяев, иорданец Хаттаб, международный террорист, ученик и правая рука легендарного палестинского бандита Абу-Нидаля, был, безусловно, толковым командиром, иначе вряд ли достиг бы тех высот, которые он занимал в бандитской "табели о рангах"; это вам не армейская бюрократия, "волосатой лапой" и искусством шестерить в террористических кругах не поднимешься. Поэтому я ни секунды не сомневался, что задачу отхода мы с Хаттабом решили одинаково. Я перенацелил минометы и галопом рванул к штабу, так как видеть разрывы мин в указанном мною месте и, следовательно, корректировать огонь можно было только с его крыши, из блокгауза гранатометов "пламя".

Снова бросок через бетонный плац. Добежав до недостроенной трансформаторной будки, оккупированной под общежитие офицерами роты Манжурова, я присел под ее кирпичной стеной перевести дух и осмотреться. И надо же такому случиться: именно в этот момент и засияла над городком очередная осветительная ракета! Светло -- хоть газету читай. За продолжением дело не стало: не успел померкнуть проклятый свет, как с той стороны устремились точно ко мне две красные точки. Короткая прицельная очередь: два патрона. Второй, естественно, чуть выше первого. Все событие длилось примерно 0,3 секунды -- столько нужно автоматной пуле, чтобы пролететь 300 метров. Первая -- та, что шла ниже, -- вдруг зашаталась, как пьяный велосипедист, и кувыркнулась мне под ноги, а вторая сухо щелкнула в кирпич в паре сантиметров над моей головой. Вот и не верь после этого в Бога: бракованный патрон с негодным порохом или пулей пришелся как раз на тот первый, точно нацеленный выстрел. А исправный -- на второй, когда отдача слегка подбросила вверх ствол бандита. Такие дела.

Я потом долго пытался отыскать в траве ту, первую пулю. Не нашел. И вот что до сих пор не дает мне покоя: зачем Бог сохранил мне в тот раз жизнь? В принципе, она мне практически ни к чему: после увольнения в запас я не вижу в ней абсолютно никакого смысла. А смерть была бы классная, на загляденье: пуля в голову -- да что может быть лучше для мужчины и солдата?! Убитый в схватке с врагом воин попадает в рай автоматически, это постулат любой религии мира. Так, черт побери, лучше, чем от водки и от простуд. Я в расчете с Родиной и с самим собой, я ни черта никому не должен! Неужели Богу еще что-то надо от меня в этой жизни?! И если да, то что, черт возьми, что?!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});