У самого Черного моря. Книга I - Михаил Авдеев

Немцы нас еще не заметили, еще есть несколько спасительных минут. Можно все обдумать, все взвесить…

Черта с два! О чем думать?! Чего взвешивать — отдать ли на растерзание этой своре своих товарищей? Нет. И еще раз нет! Ведь дрались же мы в паре с Филатовым с двенадцатью «мессерами»… Да, но сейчас у меня в хвосте не Филатов, а сержант Платонов… Все равно — другого выхода нет. Надо отвлечь внимание «мессершмиттов» на себя. Все на нас, конечно, не бросятся, но пока какой-то десяток разделается со мной и с Платоновым, а остальные будут кружить с разинутыми ртами, «петляковы» успеют отбомбиться.

Итак, решено отвлечь, увести в другую сторону… Я оглядываюсь назад: взмах крылом. Платонов все понял. Немцы нас уже заметили… И все сорок четыре ринулись в погоню. Уводим их на восток. Пока они не нападают, но ненавистные желтобрюхие тела Me-109 уже выше нас, ниже, с боков, сзади.

Держись, Платонов! Держись крепче, Терентий, за мой хвост. Ведь я учил тебя летать на «яках»!.. Вот так летать: и неожиданно для противника я резко разворачиваюсь вправо и атакую ближайшего «мессера».

Все смешалось, все перевернулось вмиг: будто не было ни земли, ни неба. Перед глазами вертелась сплошная карусель, расцвеченная огненными трассами. С каждым попаданием машину трясло и швыряло, руки омертвели на штурвале и бронеспинка казалось уже легла на тебя могильной плитой.

Ты жив, Платонов? Ты здесь, со мной, ведомый мой? Из такого побоища, когда сорок четыре, как за легкой добычей, гоняются за двумя, выйти невредимыми немыслимо. И сержант знает об этом! Интересно, сколько ему лет, совсем мальчишка…

Держись, парень, еще разворот, еще раз в атаку… Не будет им легкой добычи! До тех пор, пока тянут моторы и не все патроны расстреляны, пока сами целы — только вперед.

А наши бомбардировщики уже, наверное, накрыли цель и находятся далеко от фронта. Сколько же прошло времени? Сколько жизней может прожить человек за такой вот, один миг?..

Внезапно яркое пламя вспыхнуло рядом и справа — огонь жадно лизал кабину «мессершмитта». Фашисты шарахнулись врассыпную. С этого момента они уже не пытались налетать столь нахально: видимо, решив, что судьба свела их с настоящими асами, так спаянна, так динамична была наша пара. И невдомек им было, что ведомый мой, цепко и мужественно обеспечивший всю виртуозность маневров, получал по сути боевое крещение.

Такое крещение оказало бы честь любому мужалому летчику! Вот и еще один стервятник, волоча жирный черный шлейф, пошел камнем вниз. Немцы, как всегда, будто по команде, стадом вышли из боя…

На аэродром мы вернулись в «решете» — в моем самолете насчитали тридцать две пробоины, у Платонова — не меньше.

Турецкий вал

С утра до вечера над передним краем непрерывно висели чужие и свои бомбардировщики, но чужих в восемь—десять раз больше. Стаями носились над ними истребители, вспыхивали короткие схватки и длительные воздушные бои, чаще безрезультатные.

Третий день сентября Турецкий вал находился в аду. Сверху невозможно было разглядеть, что творилось на земле — от частых взрывов бомб и снарядов все скрылось в дыму и гари. Зато хорошо просматривались подступы с обеих сторон вала. Противник выдавал себя огнем густо натыканных артиллерийских батарей, на дорогах стеною стояла пыль — непрерывно сновали автомашины, длинными цепочками тянулись конные повозки, подходила пехота, а по полям дыбили землю танки.

Co стороны Крыма артиллерия била намного реже, дороги менее оживлены, не бросалось в глаза передвижение войск. Летчики, возвращаясь с задания, сообщали своим механикам:

— Стоит Турецкий вал.

Но с каждым вылетом положение менялось. Во второй половине дня на КП уже докладывали, что противник частью сил прорвался вдоль Перекопского залива и захватил Армянск. После следующего вылета: идут бои на улицах города; немцы атакуют Щемиловку; севернее Турецкого вала наши удерживают совхоз «Червоный чабан».

Вечером Ныч привез радостную весть: перешла в наступление 9-я армия Южного фронта, сильно побит румынский горный корпус. Наши гонят противника в направлении Нижние Серогазы.

Хотелось кричать «ура!». Мы начали наступать! Вышвырнем теперь захватчиков или уничтожим их на нашей земле. Все ждали этого дня. И наконец, наконец-то наступление. За ужином летчики без конца обсуждали и комментировали события дня.

— Вот бы отрезать Манштейна у перешейка, да зажать бы с двух сторон…

— Теперь спадет жара над Перекопом.

— Если не жарче станет.

— Куда же жарче?!

А прошедший день был действительно самым трудным на Сивашах. В небе и на земле. Особенно на земле. Но то было внизу, а летчикам больше доставалось в жарком небе.

За день эскадрилья провела несколько боев. И самым примечательным из них был тот, в котором лейтенант Щеглов уже на дымящемся самолете настиг и сбил того самого «мессершмитта», который поджег его.

Щеглов выбросился на парашюте. Самолет его сгорел в степи. К концу дня добрался он попутной машиной до аэродрома. Приволок парашют на себе. Руки от сильных ожогов вспухли, почернели, волдыри полопались, Посидели с механиком у опустевшей стоянки, погоревали вдвоем, помолчали. Тяжело на войне «безлошадникам»: летчику — жди случая подменить уставшего товарища, механику — одному помогай мотор заменить, другому — что-нибудь отрегулировать, а то пошлет инженер в ремонтную бригаду или землю рыть, капониры строить. Вдвойне трудно на войне «безлошадникам». Но Щеглову в «безлошадных» ходить не довелось. Как ни упирался он, а врач настоял отправили его на Кавказ, в госпиталь, откуда в свою эскадрилью он уже не попал.

* * *

Не вернулся с боевого задания и лейтенант Филатов. Ведомый потерял его из виду в разгар воздушного боя. И никто из группы не мог сказать, что произошло с Филатовым, куда он делся. Кто-то из сержантов видел, будто бы один «як» упал в залив.

За ужином помянули Гришу Филатова добрым словом. Какого парня потеряли: смелого, сильного летчика и хорошего командира! Вспомнили, какие песни пел он под гитару, какой был мастер на разговоры и анекдоты. У Минина слезу не вышибешь, а тут сама выступила, дрожит на реснице непрошеная. И Аллахвердов сидел с мокрыми глазами. Колесникову не довелось еще слетать с Филатовым на Перекоп, и он сидел притихший, задумчивый. Но горше всех было комэску Любимову — не стало его лучшего друга, его любимца. Он тоже не проронил ни слова, только слушал. Батько Ныч вспомнил о письме Филатову. Хотел обрадовать его после возвращения с задания. Комиссар достал из кармана конверт, еще раз прочитал: «Филатову Григорию Васильевичу». И обратный адрес: г. Тбилиси, ул. Панкийская, 5. Филатов В. А.

— От отца, значит, — сказал Ныч и тут он вспомнил, как здорово говорил Филатов по-грузински. И внешне Гриша чем-то напоминал грузина.

В такой обстановке никто не заметил при тусклом освещении, как вошел в столовую высокий, густо припудренный дорожной пылью летчик. Он бросил к стене парашют, длинной рукой через плечо не пьющего Яши Макеева достал со стола стакан вина и сказал утробным голосом:

— Прости, господи, раба твоего Григория, дерзнувшего на собственных поминках выпить.

* * *

Прогнозы летчиков не оправдывались. На другой день и на третий, и на четвертый прохладней не стало. Ни на земле, ни в воздухе. Трое суток шли бои за Армянск. Немцы при поддержке авиации по нескольку раз в день контратаковали. Когда наши войска овладели Армянском, отдельные подразделения дрались еще на Турецком валу и у «Червоного чабана». Определить линию фронта с самолета было невозможно. Командарм отдельной 51-й армии отдал приказ отойти к Пятиозерью.

На машине Колесникова летали другие летчики — у кого мотор меняют, кому в бою колесо пробило или систему охлаждения. Не сидеть же без дела, если есть самолет исправный. Как-то я, подтрунивая, спросил Алексея:

— Машину свою для варягов держишь?

— Не виноват же я, что не выпускаете.

Пришлось мне остаться с ним на дежурство и дать провозные. Проверил с инженером знание техники, взлет, посадку, полет по кругу, сходил с ним недалеко в зону. Летать человек может, хорошо даже летает.

— А воевать, если сразу не собьют, научишься, — пошутил я. — Главное — не робей. В воздушном бою не думай, что тебя противник перехитрит, а старайся сам изловчиться и сбить его. И еще золотое правило: сел «мессершмитту» на хвост, оглянись, нет ли на твоем хвосте другого. Меня так учили, и тебе пригодится. Старайся подойти ближе, бей с короткой дистанции короткими очередями. Остальное сам поймешь.

Выпустили Колесникова с группой Филатова на несложное задание: сопровождать штурмовиков через залив до небольшого железнодорожного узла и обратно. В тот день это задание было несложным для истребителей потому, что вся вражеская авиация действовала на Перекопском перешейке и на направлении нашей наступающей 9-й армии. Вернулись с задания благополучно. У Перекопского побережья случайно попалась четверка «мессершмиттов». Схватились накоротке. Но у немцев, видимо, другое задание было или возвращались на свою базу с горючим в обрез. Гнаться же за этими скоростными дьяволами не имело смысла.