Переворот. Драматургия - Кайркелды Руспаев

Палач бьет женщину, та вначале кричит, но постепенно крики ее стихают, потом слышатся стенания, тихие стоны, а потом все стихает. По толпе прокатывается ропот. Слышатся требования прекратить избиение, слышатся выкрики: «Душегубы! Палачи!», и т. п.

Шейх. Ах вы, невежды! Кто тут душегуб? Мы? Не-ет! Это она душегуб! Она едва не погубила свою бессмертную душу. А вот мы, – мы тут как раз и занимаемся спасением ее души. И не только ее! Душ тех, кто сейчас смотрит на эту экзекуцию и для которых все это станет хорошим уроком. Теперь вряд ли кто решится на блудодеяние и вряд ли бросит ребенка на произвол судьбы. А если, в угоду вам, мы оставим это преступление без наказания, то число брошенных детей будет продолжать расти. Вы этого хотите?

Палач закончил экзекуцию и окровавленное, бездыханное тело женщины отцепляют от столба и перекладывают на носилки. Толпа шумит и волнуется. И тут из толпы вырвалась Жамал и, приблизившись к шейху, остановилась прямо перед ним. Глаза ее горят, лик ее бледен.

Жамал. Циничный мерзавец! Кровопийца! Что – напился крови?! Как после этого можно называться мусульманином?

Шейх. Замолчи, женщина! (замахивается на нее плеткой, но, опомнившись, опускает руку) Как ты смеешь так говорить с эмиром! Со своим шейхом!

Жамал. Эмир! Шейх! Да ты палач! Кровавый палач! Что ж ты опустил руку? Бей! Засеки насмерть! Тебе же это ничего не стоит! (шейх отворачивается от нее и отходит, и она поворачивается к мужу, который, выйдя из-за стола подошел к ней) И во всем этом виноват ты! В первую очередь виноват ты! Это ты открыл дорогу этим чудовищным преступлениям. И на тебя первого обрушится гнев Аллаха. И можешь считать, что теперь у тебя нет жены. Нет и сына с дочерью. (шейху) Я покидаю этот город. Ты прав, – этот город стал теперь вертепом сатаны. Твоим вертепом. И забираю своих детей.

Шейх. (усмехаясь зло) Пожалуйста! Сейчас вас отвезут в стадион, придется переночевать там, а утром вывезем за город. (одному из своих подручных) Отвезите эту женщину с ее детьми в стадион. (Жамал собирается уходить)

Аскар. Жамал! Стой! Нельзя туда. Стадион заминирован. И никто не вывезет тебя за город. Ни один человек не покинул город. Стадион полон заложниками, их тысячи. Они сидят на минах и могут в любой момент взлететь на воздух.

Жамал. Вот как?! (повернувшись к шейху) А что говорил праведный шейх? «Кто не считает себя мусульманином, кто не желает жить по законам шариата, должен покинуть пределы нашего города. Для этого они должны собраться в стадионе, оттуда их будем вывозить автобусами в областной центр. С собой разрешается взять документы, ценные вещи и деньги, у кого есть автомобиль, тот может выехать на нем, только прежде нужно наведаться в стадион и поставить в известность нашу миграционную службу, которая занимается учетом выезжающего населения». Так вроде выступал праведный шейх по телевидению? Или он нагло лгал? Тогда какой же он после этого мусульманин? Какой же он шейх? Он бессовестный лжец!

Шейх. Нет ничего зазорного в том, чтобы мусульманин обманул кафира.

Жамал. Но этот мусульманин только что пытался обмануть и меня.

Шейх. Ну, значит, вы тоже кафр. Мусульманка не стала бы возмущаться судом шариата и не стала бы оскорблять прилюдно своего шейха.

Жамал. Я не стану кафиром только потому, что так решил лживый шейх. И, если на то пошло, то лучше быть кафиром, чем считаться мусульманкой из его общины. (уходя за подручным шейха, которому было поручено отвезти ее в стадион, вышедшим из толпы Гульнаре и Берику) Пойдемте, дети. Здесь нам делать нечего.

Аскар. (идет за ними) Жамал! Гульнара! Берик! Стойте!

Жамал. (резко оборачивается и кричит, вытянув вперед руку с растопыренными пальцами) Отстань! Ты теперь нам не нужен! Посмотри на свои руки – они по локоть в крови. Мы не можем жить с кровавым палачом под одной крышей. Прочь! Оставайся со своим выродком-шейхом, верши с ним свою сатанинскую расправу!

Имам останавливается как вкопанный. Жамал с детьми уходит. Тут раздается голос муэдзина – он призывает мусульман в мечеть на вечерний намаз. Кади встает, за ним его писарь, и оба уходят, не глядя на шейха. Люди из толпы расходятся. Офицер уводит своих солдат. Боевики тоже покидают площадь по знаку шейха. Шейх подходит к имаму и трогает его за плечо.

Аскар. (словно очнувшись, оглядывается вокруг) А?! Что?! Что это?

Шейх. Это азан, имам. Подошло время вечернего намаза. Идемте в мечеть, уважаемый.

Шейх удаляется уверенным шагом, имам плетется за ним, шатаясь, как пьяный и спотыкаясь. Сцена быстро пустеет и под заунывный голос муэдзина опускается занавес.

Действие четвертое

Центральный стадион. Вечер, наступают сумерки. На футбольном поле сидят и лежат люди. Слышен приглушенный говор, чьи-то проклятия, чьи-то стоны, детский плач. С репродукторов постоянно читают Коран. Чтение не прерывается, то, становясь громче и заглушая все звуки, то вновь утихая. Узники стадиона практически неподвижны, лишь изредка пройдет кто-то, но тут же освещается лучом прожектора и через мегафон раздается требование прекратить движение. В центре сцены лежит Мария. Ее голова покоится на коленях Ларисы. Она бредит.

Мария. (что-то бормочет горячечно, а потом вскрикивает, порываясь подняться) Ваня! Ваня! Куда ты? Иди сюда, я здесь! Мы все здесь… А! Вот ты теперь какой. Я и не думала… я бы никогда не подумала, что ты… именно ты… станешь таким. Нет-нет! Я не верю! Я никогда не поверю в это! Ты не такой… нет, ты никогда не был таким… таким, как они. Ты никогда не был бессердечным. Ты никогда не был жестоким. Нет, напротив… ты всегда был добрым… нежным… что же теперь с тобою стало? Что же со всеми вами стало? Ваня! Почему ты молчишь? Скажи же что-нибудь! Ответь мне – что это такое вы сотворили? Что же вы натворили? А?! Ведь это бесчеловечно! О-ох! (откинувшись опять на колени дочери, всхлипывает)

Лариса. (плачет) Мама! Перестань, прошу тебя, перестань, пожалуйста! Его здесь нет.

Мария. А?! Доча, ты? Подай-ка попить… пить так хочется ужасно. (шарит руками по пуговицам, словно желая расстегнуть жакет) Как здесь жарко! Как солнце палит… так немилосердно. Как хочется пить! Лариса! Подай мне водички… не надо чаю… не нужно кофе… простой водички из-под крана… да, простой воды из-под крана…

Вдруг в певучее чтение Корана врывается гул самолетных двигателей, и тут же лучи прожекторов взмывают в небо. Забухали скорострельные зенитные установки, застрекотали пулеметы. С неба на парашютиках опускаются мешки с продовольствием, питьевая вода в пластиковых бутылках и медикаменты в аптечках с нарисованными на них красными крестами и полумесяцами. Замелькали листовки. Один парашютик с пластиковыми бутылками опустился возле Ларисы. Девочка откладывает голову матери с колен и хватается за пакет с пластиковыми бутылками. Тем временем какой-то мальчик хватается за стропы парашюта.

Лариса. Мальчик, оставь хоть одну бутылку. Оставь, пожалуйста, для мамы.

Мальчик пытается вытащить одну бутылку из упаковки, но в этот момент подбежали боевики и стали отбирать мешки у заложников. Они в униформах, в руках резиновые дубинки, на поясах – кобуры пистолетов. Боевик с повязкой дежурного на рукаве вырвал стропы из рук мальчика, грубо толкнув его. К нему придвинулись двое парней из числа заложников.

Первый парень. Слушай, дай хоть детям напиться воды. Ты же не изверг!

Дежурный. Я не изверг, но я подчиняюсь приказу! А приказ был – не давать ничего.

Второй парень. Мы не просим у вас ничего. Но эту воду нам сбросили с самолета. Ведь дети страдают!

Дежурный. Я же сказал – не положено! (вытащив пистолет из кобуры) А ну назад!

Первый парень. (видя, что товарищ лезет на рожон, оттаскивает его от боевика) Не надо, ты ничего ему не сделаешь. Он попросту застрелит тебя.

Дежурный. Вот именно! Лучше успокойтесь, парни. Будет приказ – дадим воду, хоть залейтесь. (боевики уходят, унося мешки и упаковки)

Второй парень. Вот сволочи! (оглядывается по сторонам, не зная, что сделать; потом поднимает с земли листовку и читает) Граждане! Соотечественники! К вам обращается ваш президент. Нам известно, в каком положении оказались вы. Мы сейчас делаем все для того, чтобы облегчить ваше положение и все для того, чтобы освободить вас. Но руководители мятежа глухи к нашим призывам и предложениям. Город окружен, он в тройном кольце наших подразделений и ни один боевик не сможет уйти из города незамеченным. От решительных шагов нас удерживает нежелание кровопролития. Мы надеемся, что у мятежников возобладает все-таки разум, и они остановят это безумие. Но мы не будем бесконечно наблюдать за этим безобразием. Скоро, очень скоро мы положим ему конец. А пока мы призываем вас к терпению и выдержке. Мы каждый день будем сбрасывать вам продовольствие, воду и медикаменты. Вы не одни, вся страна, весь наш многонациональный народ с тревогой и надеждой наблюдает за событиями в вашем городе…