Ревизор: возвращение в СССР - Винтеркей Серж

– Эк тебя угораздило, – сочувственно пробормотал Славка, пожал мне руку и пошёл к выходу. Взгляд его, обращенный на меня, чем-то неуловимо напоминал бабушкин. Похоже, он тоже под впечатлением и считает, что у меня чердак потек. Ну да ладно, что ж делать. Привыкнет постепенно. А мне информация как воздух сейчас нужна. Кого мне еще расспрашивать, как не друга.

– Приходи ещё, – попросил я.

– Хорошо, – отозвался Славка, выходя из больницы.

Николаева и товарищей в холле уже не было. Я пошаркал в палату.

Сегодня был очень насыщенный день в плане информации. Но источник бед Пашки Ивлева так и не проявился. Судя по тому, что рассказал Славка, Тимур и его команда доставляли, конечно, пацанам неприятности, но на повод для суицида никак не тянули.

Новая версия, показавшаяся мне перспективной, называлась «Батя».

Я дошаркал до палаты. Ужин уже стоял на тумбочке. Иван допивал чай. Сытый домашней едой Митрич к больничной еде даже не притронулся.

Так, что тут у нас на ужин? Чай, коржик и пюрешечка с подливкой. А мясо где? Нету мяса? Наверное, здесь так положено. Хлеб? Вот, аж два куска.

Я поел быстро, но без удовольствия. В коржике, на мой вкус, было слишком много соды. Пюрешку картофельную трудно испортить, но подливка местному повару явно сегодня не удалась.

– Вань, а ты знаешь что-нибудь про моего отца? – сел я на своей койке лицом к соседу.

– Слышал что-то, – ответил милиционер лениво.

– Что?

– Зачем тебе?

– Версию проверяю.

– Какую? – сразу сел в кровати Иван.

Я наклонил к нему голову поближе и спросил:

– А ты знал, что я два года тайком от своих с отцом встречаюсь?

За спиной что-то упало. Мы резко обернулись.

В дверях палаты стояла моя мать. У ее ног лежала авоська, по всей видимости, с моим ужином.

Глава 5.

Четверг, 11.02.71 г. Святославская городская больница.

Она смотрела на меня, как на предателя. Я встал, поднял авоську. Проверил, не разбилось ли там чего. Дал ей время осмыслить происходящее. Взглянул мельком на Ивана, он старательно прятал глаза.

Я взял мать за локоть и молча повёл её в холл к подоконнику.

– Для меня это такая же неожиданность, – начал я издалека. Она молчала. – Тема отца у нас табу?

Она нехотя кивнула.

– Почему?

– Потому что предателей не прощают! – пафосно заявила она.

– Что он сделал? Кого предал? – спросил я как можно нейтральней.

– Меня. Инну. Тебя.

– Мне хотелось бы узнать, что между вами произошло, – я взял её сзади за руку чуть выше локтя. Запрещённый цыганский прием. Человек от этого волю теряет.

– Он бросил нас! – сказала возмущенно мать и замолчала. Я решил, что он ушёл к другой женщине. Но матушка продолжила – Уехал изыскателем в Якутию.

– Ну, это не бросил! – постарался как можно мягче возразить я. – Это, уехал в длительную командировку.

– Слишком длительную! А потом там и остался!

– В Якутии? Он и сейчас там живёт?

– Не знаю.

– Почему ты не поехала за ним?

– Куда?! В Якутию?

– Ну, не знаю. Там же, наверняка, есть какие-то посёлки. Люди же там как-то живут.

– Понятия не имею, как они там живут!

– То есть, ты даже не попробовала к нему поехать? Даже летом?

– А должна была?

– Ну, не знаю, – наивно-невинно начал я. – Как там говорят: муж – иголочка, жена – ниточка. Куда иголочка, туда и ниточка.

– Мама сказала, туда ехать девять тысяч километров, зима восемь месяцев в году. Там маленький поселок, до ближайшего города четыреста километров, вода в реке, туалет на улице.

– Мама сказала, – пробормотал я. Всё понятно. – И ты испугалась.

– А не должна была? – спросила она с вызовом.

– Ты же не одна там была бы.

– Конечно! С маленькими детьми.

– Я про мужа вообще-то.

Поля замолчала. Расстроилась. Я провёл ладонью по её плечу и сказал:

– Ладно. Не расстраивайся так. Что сделано, то сделано.

Разбор полётов по поводу табу на встречи с отцом пока отложим. И чувствую, что это не с матерью надо обсуждать.

– Спасибо, что пришла. Ты хорошая мать. Я это сразу почувствовал, – сказал я ей искренне и обнял её.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Ты очень странно разговариваешь, – сказала матушка, немного испуганно глядя на меня. – Изменился ты очень, Паша.

Я мысленно чертыхнулся. Надо как-то все же контролировать себя, не забывать, что здесь я пацан совсем. А то как бы реально родных не перепугать. Упекут еще в психушку полечиться на всякий случай.

Я пожал плечами и улыбнулся матушке, чтобы как-то сгладить неловкость.

Мать немного успокоилась и вскоре, попрощавшись, ушла. А я побрел, шаркая тапками, к себе в палату.

Иван где-то раздобыл свежую газету и читал Митричу вслух новости. Увидев меня, он спросил:

– Ну, что?

– Нормально, – ответил я ему, и Иван продолжил читать газету.

Там речь шла о правилах приема стеклотары в магазинах и приемных пунктах. Иван с Митричем на полном серьезе и с большой заинтересованностью обсуждали этот вопрос. У меня поначалу эта ситуация вызвала небольшой ступор и улыбку, но потом начал вспоминать, что стеклотара была вполне себе такой важной статьей дохода в Советском Союзе. Бутылки сдавали все и денег за них можно было выручить вполне прилично. Мне, кстати, как школьнику, эта тема тоже должна быть близка. Это ведь реальная возможность зарабатывать карманные деньги.

В статье говорилось, что стеклотара должна приниматься в магазинах и приемных пунктах бесперебойно и в неограниченном количестве. Именно этот пункт в первую очередь вызвал возмущение у Митрича.

– Не принимают они ничего, – проворчал он обиженно. – Я принёс, меня послали.

– Здесь говорится, что должны принять, – ответил ему Иван. – Пишут, что раньше только специальные пункты принимали, а сейчас в любом магазине должны забирать.

Потом, еще что-то прочитав, он добавил:

– Тут еще пишут, что многие магазины не принимают пока стеклотару, потому что не соблюдаются гигиенические требования при ее сдаче. Бутылки должны быть чисто вымыты и надлежащим образом подготовлены. А еще во многих магазинах пока нет места для организации приема стеклотары. А еще нет общих правил приема.

– Может, ты не вымыл бутылки? – предположил я. – Вот тебя и послали.

– Тихо, – прервал меня Иван. – Тут ещё пишут, что тара должна быть без этикеток. Митрич, этикетки снимал?

– Ничего я не снимал.

– Тогда сам виноват, – сделал вывод Иван и продолжил чтение.

– Вот, жулики, – воскликнул Митрич.

– Ну, их тоже можно понять, – возразил ему Иван, – правила есть правила. Сказано – чистые бутылки без этикеток, значит надо соблюдать. Кто ж их в магазине отмывать за нас будет.

Митрич на это только вздохнул и обиженно засопел. По его лицу было видно, что в целом он конечно все понимает, но как говорится «осадочек остался».

Иван тем временем продолжил читать статью дальше.

– О, Митрич, это еще не все, – добавил он. – Похоже, что еще долго будут перебои с приемом стеклотары. Тут пишут, что под это дело начали расследование условий хранения продукции в магазинах и много нарушений нашли. В одном магазине в холодильнике хранились хлеб и лимоны, а жир и рыба хранились вне холодильника, открытыми. И тут же еще и бутылки сданные лежали. Представляешь?

– Да, бесхозяйственность это, – покивал головой Митрич, – испортится же рыба. Разве можно так?!

– Естественно, лимоны-то подороже жира будут. За них и спросят, если что, – проворчал Иван, отложил газету и вышел в коридор, предварительно погасив свет. Осталась гореть только дежурная лампочка.

Я устал и с удовольствием растянулся на своей койке. Хотелось спать, глаза закрылись сами собой. В голове роились беспорядочные мысли: от причин Пашкиного неудавшегося суицида до отъезда отца. Хотелось поскорее прояснить все эти вопросы, чтобы понимать, как действовать дальше вообще. Что могло толкнуть шестнадцатилетнего парня на такой глупый поступок? Это какие-то подростковые переживания? Или это как-то связано с отцом? Почему отец вообще уехал? Десять лет он же прожил здесь с матерью, чем-то тут занимался. Зачем надо было всё бросать и ехать за девять тысяч километров?